— Мы можем по-разному к этому относиться, — возразил Вася. — К тому же, летая на

этих самолетах сейчас, мы исправляем многие ошибки.

— И совершаем собственные, — добавил Гастингс.

— Не имеет значения, — отмахнулся Вася. — Главное, что самолеты живут, летают, что

их история не заканчивается тридцатыми или сороковыми, а продолжается.

— Согласен с вами, сэр, — важно наклонил голову Гастингс.

— Ну так вот, — успокоился Вася, — круг задач нового самолета. Тут тоже заключалось

своего рода новаторство, потому что Туполев замахнулся на создание сухопутного

торпедоносца, то есть — торпедоносца наземного базирования. В тридцатые это было

несомненным новшеством. В конце концов, решено было создавать легкий крейсер и

заодно — торпедоносец, который мог быть использован также как бомбардировщик.

— О! — вымолвил Гастингс. — А как с ночными полетами?

— Вы, англичане, любите ночные полеты, — сказал Вася. — Мы, впрочем, тоже их не

чурались. Новый самолет мог — по идее — летать и днем, и ночью. Мог летать в туман,

дождь, вообще — в плохую погоду. Мог летать далеко — на три тысячи километров.

— А скорость? — напомнил Гастингс. — Он, кажется, должен был обгонять истребители?

— Ну, не обгонять, — поправил Вася, — но не сильно отставать. В общем, триста —

триста сорок километров в час давал.

— А моторов сколько поставили? — заинтересовался Гастингс.

— Два. Двигатели, как вы правильно заметили, коллега, — серьезно произнес Вася (хотя

Гастингс ничего не «замечал» по этому поводу), — это самое главное и самое больное. В

тридцать пятом году моторов нужной мощности не существовало. Была надежда на

форсированный вариант одного советского двигателя — М-34ФРН. Поколдовали над ним

и запустили в серию уже в тридцать шестом. Кстати, в те годы это был самый мощный

советский мотор — и один из самых мощных в мире.

— Впечатляет. — Гастингс вынул из кармана трубочку и набил ее табаком. — Знаете, я

даже разволновался.

— Покажи англичанину бомбардировщик с мощным мотором, — засмеялся Вася, — и

глаза у него разгорятся.

— Вообще-то я способен восхищаться и «Гладиаторами», — пояснил Гастингс. — Не

говоря уж о «Спитфайрах».

— Но сознайтесь, бомберы вам ближе к душе, — настаивал Вася.

— Мне близко к душе все, что с крыльями и мотором, — сказал Гастингс. — С винтом,

турбиной и так далее.

— И с торпедой в брюхе, — прибавил Вася. — Требования к самолету, как вы и

предполагали, изменились. Теперь нужен был в первую очередь торпедоносец. И

возникла проблема: куда, собственно говоря, девать торпеду? После нескольких

вариантов остановились на наиболее брутальном: торпеда ТАНФ массой 920

килограммов.

— Фью! — присвистнул Гастингс. — Какой же бомболюк для такой штуки нужен?

— Большой, сэр, как нетрудно догадался: шесть с половиной метров — чуть меньше

половины всей длины фюзеляжа, — объявил Вася. — Такого длинного бомбоотсека не

имел тогда ни один самолет, даже самый тяжелый.

— Стало быть, и бомбу он мог взять на борт немаленькую, — вставил Гастингс, и его

глаза мечтательно затуманились.

— Самую крупную — тысячу килограммов, — кивнул Вася. — Конструкторы, надо

сказать, неплохо справились с непростой задачей — обеспечить прочность фюзеляжа с

очень большим вырезом. Предполагалось, что новый самолет будет осуществлять

торпедометание по линкорам и крейсерам противника, причем с малых высот — до десяти

метров.

— Звучит как музыка, — Гастингс выпустил первое облачко дыма из своей трубки.

— В тридцать шестом начали испытания, — продолжал Вася. — 2 июня тридцать шестого

летчик-испытатель Чернавский поднял АНТ-41 в воздух. Самолет понравился — только

для улучшения поперечного управления понадобилось чуток увеличить площадь

элеронов. Второй полет — третьего июля. И тут — неожиданность: через семь минут

после взлета на высоте почти в три тысячи метров и при скорости в двести шестьдесят

километров в час машину затрясло.

— Флаттер, — сказал Гастингс. — О да. В тридцатые это стало проблемой.

— Именно. Причем о флаттере знали, специально работали над устранением этой

опасности. И — нате. Вибрация вырвала у летчика штурвал из рук, и экипаж выбросился

из самолета с парашютами. Это случилось в Химках, под Москвой.

— Они спаслись? — нервно спросил Гастингс.

— Да, — кивнул Вася. — Причем сразу после эвакуации экипажа правое крыло сломалось

и стало складываться кверху. Машина рухнула на землю. Все, конец.

— И откуда взялся флаттер, если над устранением проблемы уже поработали?

— Намекаете, что плохо поработали? — прищурился Вася. — Да, критическая скорость

флаттера для крыла была намного больше, чем скорость полета самолета перед аварией.

Решили, что флаттер крыла был вызван слишком большими люфтами, которые

образовались в узлах крепления элеронов. То есть исправить выявленный дефект

нетрудно. Поэтому в самолет продолжали верить.

— И что? — Гастингс пыхнул трубкой несколько раз. — Видите ли, товарищ Вася, я вас

не подгоняю, но объясните мне, почему я никогда не встречал упоминания об участии

самолета АНТ-41 в боевых действиях? Ведь по вашим словам, это была замечательная

машина.

— Любая машина выглядит замечательно, если о ней рассказывать с душой, даже ваш

любимый «Гладиатор», — заметил Вася. — Однако вы правы в том отношении, что АНТ-

41 был очень перспективным проектом. Предусматривали не только сухопутный вариант,

но и поплавковый. В общем, идей было много, и все они — по крайней мере, на бумаге, —

выглядели многообещающими.

— И?.. — настаивал Гастингс.

Вася развел руками.

— И ничего, дружище. То есть совсем ничего. Уже подготовлен был серийный вариант

самолета Т-1 (торпедоносец-первый), он же АНТ-41... Уже...

— Может быть, дело в аварии? — предположил Гастингс.

— Авариями летчиков-испытателей не смутишь, да и конструкторов, по большому счету,

тоже, — покачал головой Вася. — По этому делу, насколько известно, никого не посадили

— невзирая на рассказы об ужасах, которые якобы тогда творились в Советском Союзе.

Никого даже не сняли. Просто не стали делать самолет, и все.

— Ничего себе, ресурсы у страны! — вздохнул Гастингс. — Разработали и построили, а

потом разбили такой самолетище — и никаких последствий.