— И сколько их выпустили? — спросил Вася.

— Пятьдесят.

— И что с ними делали? — спросил Вася.

— А ты как думаешь? — Хопкинс хмыкнул. — Добро пропадать не должно — это с одной стороны. А с другой — интересно было военным получать морально устаревшие штурмовики? Помните, я говорил, что советским летчикам понравилась кабина « Валти» — хороший обзор и все такое? В варианте БШ-1 кабина резко перестала быть удобной: советский плексиглас оказался, простите, мутным. Ну и так далее.

— Так куда их дели-то? — настаивал Вася.

— Передали гражданской авиации для почтовых перевозок. Там их стали называть ПС-43. В сороковом году «Аэрофлот» принял аж двадцать три машины. Но они два года простояли под открытым небом, пока разбирались — что с ними делать. Требовалось машины подремонтировать...

— Ужас, — Вася схватился за голову. — Не поверишь, Билл, мне слушать про такое больно.

— А мне, думаешь, не больно? — Хопкинс положил руку ему на плечо. — В конце концов, эта машина все-таки послужила. Гражданским летчикам она понравилась. Надежная. С началом войны ПС-43 привлекли к военно-транспортным перевозкам. Известно, что один такой самолет неведомыми путями оказался в 69-м истребительном полку под Одессой. И ничего, сражался — вместе с четырьмя Ил-2, одним Р-5 и бывшим югославским бомбардировщиком «Савойя» S.79. При эвакуации из Одессы этот самолет развалился при посадке, хотя пилот и пассажиры не пострадали.

— А остальные?

— Кто как. Хотя их было всего пятьдесят и можно проследить судьбу каждого. С лета сорок первого года ПС-43 в основном находились во Второй эскадрилье Московской авиагруппы особого назначения. Там пришлось повозиться: пока самолеты стояли, там что-то растащили, что-то испортилось. Чинили и ставили в строй без испытаний. Возили почту и курьеров фельдслужбы. Был случай, когда на ПС-43 напал «Мессер». Пилот Минеев полчаса уворачивался от немца — и все-таки ушел!

— Во дает, — восхитился Вася.

— И сам молодец, да и повезло, — кивнул Хопкинс. — А вообще нацисты их сбивали. Поэтому на ПС-43 стали сажать бортмехаников, они же стрелки. Если возили пассажиров, то стреляли сами пассажиры. К концу сорок первого все « Валти» находились уже на фронте.

Машины погибали, одна за другой, но как-то на удивление медленно. Благодаря цельнометаллической конструкции «американец» оказался аппаратом весьма живучим. 1 января 1943 года в строю числилось четырнадцать « Валти». К декабрю того же года — двенадцать. К началу июня сорок четвертого — девять. К концу того же года — восемь.

В январе сорок пятого три таких самолета базировались во Львове — возили почту на фронт. Еще две машины — в Каунасе и Минске. Тоже летали в районы боевых действий.

— И что с ними стало? — спросил Вася.

— Их списали в том же сорок пятом. Старые, изношенные, немало потрудившиеся ПС-43, они же — « Валти». Трудяги «русские американцы». К сентябрю сорок пятого ни одной такой машины в Советском Союзе уже не осталось.

— Да, — после паузы уронил Вася, — вот ведь как бывает. Машина тоже, как человек, — иной раз до последнего делает все, что может.

— Я же говорил, что судьбы самолетов бывают интереснее человеческих, — сказал Билл Хопкинс.

— Мнение технаря, — возразил Ганс Шмульке. — Люди все-таки разнообразнее. Порой.

© А. Мартьянов. 26.07. 2012.

26. «Сипуха»

Майор Штюльпнагель устремился к приземлившемуся Do.17Z-6.

— Что вы себе позволяете? — гневно набросился он на Вольфа, только что посадившего самолет.

Вольф вытянулся:

— Самолет получил от фройляйн Зинаиды, начальника финотдела базы герр майор! По всем правилам, герр майор!

— Гм, — поостыл Штюльпнагель. — Проверю! А мне доложили, что вы тут самовольничаете... Где «цеппелин»?

Вольф, конечно, хорошо владел собой, но при этом вопросе вытаращил глаза:

— Виноват, герр майор, где — что?

— Вы меня слышали, вахмистр! Я спрашиваю — где вы достали цеппелин и, главное, куда вы его подевали?

— Ложная тревога, герр майор! — рявкнул Вольф. Краем глаза он уже заметил Горыныча и мысленно поклялся отомстить коварному змею.

— Проверю! — обещал майор и умчался в неизвестном направлении.

Горыныч вразвалку приблизился к Вольфу.

— Закурить есть? — осведомился дракон как ни в чем не бывало.

— Горыныч! Ты с ума сошел? Какое «закурить»?

— На твоем человеческом языке я сейчас пожимаю плечами, — сообщил дракон. — То есть выражаю недоумение по поводу вопроса.

— Зачем ты сказал Карлсону, что я где-то достал цеппелин? — Вольф с трудом сдерживал негодование.

— Это была шутка, — объяснил дракон. — Изящная, не без налета старины. Фройляйн Брунгильда бы оценила, она любит старинное

— А я не оценил, — сказал Вольф.

— Да ладно тебе, ты же взял «дорнье», — примирительно сказал Горыныч. — Это практически цеппелин.

— Вообще и близко не... На что ты намекаешь?

— Не намекаю, а говорю прямо и откровенно, как это принято у нас, драконов. Клаудиус Дорнье начинал на «Цеппелин люфтшифсбау» в десятом году. Проектировал летающие лодки. Мне нравится в людях последовательность и целеустремленность, — признался дракон. — А Дорнье очень последовательно занимался цельнометаллическими машинами. Спроектировал дирижабль для трансатлантических маршрутов. Граф фон Цеппелин так был этим впечатлен, что создал отдельную фирму в Линдау, чтобы Дорнье мог там развивать свои оригинальные идеи. Ну он и развернулся: стал строить летающие лодки больших размеров. Кстати, использовал дюраль. Впервые в Германии.

— Ну, и при чем тут мой самолет? — нахмурился Вольф.

— При том, что Дорнье — молодец... — ответил дракон немного уклончиво. — Вдумчивый был человек. Очень много сделал для германской авиации.

— Кстати, меня всегда занимал вопрос: почему у него французская фамилия, если он немец?

— Потому что отец у него был француз. Самое простое объяснение — самое верное... — Горыныч выдохнул пламя, стараясь не сжечь маленький кустик, росший на краю аэродрома. — Смысл тот, герр вахмистр, что Дорнье вдумчиво строил свои летающие лодки, которые то летали, то не летали, но в серийное производство в любом случае не шли. Он исследовал и изобретал. Ставил опыты в области технологии.

— А граф фон Цеппелин на него, стало быть, любовался за свои деньги? — заметил Вольф.

— Можно и так сказать. Граф мог себе это позволить. Тут что важно? После Первой мировой по требованию союзников германская авиация была фактически уничтожена. А Дорнье обходил эти ограничения, основав зарубежный филиал, и работал там. Фактически он работал на будущее Люфтваффе.

— И где он этим столь вдумчиво занимался? — спросил Вольф.

— В Италии, потом в Швейцарии. Приоритеты он не менял со времен «цеппелинов». В двадцать девятом построил крупнейший самолет — двенадцатидвигательную летающую лодку, предназначенную для трансатлантических перелетов. Ничего не напоминает?

— Да уж, — вздохнул Вольф. — Что нам, немцам, присуще в полной мере — так это масштабность замыслов.

— В начале тридцатых Дорнье перешел на бомбардировщики. Естественно, тяжелые. Показал их в Германии под видом коммерческих транспортных самолетов. Тогда как раз были готовы планы расширения немецкой авиапромышленности. Разумеется, до поры до времени секретные. Концерт Дорнье хотели сделать ядром, вокруг которого предстояло наращивать мощь самолетостроения. Ну и...

— О чем вы так скорбно беседуете? — раздался голос Васи.

Младший лейтенант пребывал в прекрасном настроении.

— Не скорбно, а вдумчиво, — поправил Вольф.

Вася легкомысленно махнул рукой:

— По мне так, разница невелика... А что, понравилось тебе на «сыче»? — Он указал на самолет.

— Не «сыч», а «сипуха», — поправил Вольф. — Kauz. Ее крик предвещает несчастье. Ночная птица, в общем.