В некоторых кафе запрещалось курение табака, словно хозяева заведений опасались, как бы дым от сигар и трубок не затуманил мозги посетителям. Из двух популярных уже в то время восточных продуктов с восторгом принимался кофе, также способствовавший легкости настроения и трезвости суждений; что же касается табака с его тяжелым ароматом, то курение еще долго будет находиться под запретом, в первую очередь, разумеется, в обществе дам, а также везде, где табачный дым может создать неудобства. Однажды, когда княгиня Меттерних ехала в поезде, один из ее соседей по купе, хотевший раскурить сигару, спросил, не будет ли это ей неприятно. «Я ничего об этом не знаю, — холодно отвечала она, — так как до сих пор никто не осмеливался курить в моем присутствии».

Курить было запрещено на улицах и в ресторанах. И только в самых заштатных кабачках любители трубок и сигар могли свободно предаваться своей страсти. Тем не менее австрийское государство было заинтересовано в том, чтобы не ограничивать курение табака, так как государству принадлежала монополия на его производство и сбыт при запрете на импорт любой иностранной табачной продукции, что, в частности, навязывало находившимся под властью Австрии итальянским провинциям курение австрийских сигар, которые очень не нравились пьемонтцам и ломбардцам. Именно бойкот австрийских табачных изделий будет одним из первых проявлений свободомыслия и возмущения этих провинций.

Эта исключительность, сохранявшаяся за сигарами отечественного производства, часто стесняла иностранцев; такой вывод можно сделать, читая, например, произведения Генриха Лаубе. Это хорошо отражено в его Дневнике путешествия по Бидермайеру.[32] В Вене ему нравилось все, кроме тяжкой необходимости отказаться от своих любимых гаванских сигар. «Мне очень хотелось бы знать, каким будет позднее мое мнение о Вене, об этом городе, являющемся земным раем, причем без фиговых листков, без Змия и без Древа познания. Можно думать, что все мои воспоминания будут весьма благоприятными, так как мой желудок все это время был в прекрасном состоянии. Я думаю, что стану мучеником — останусь в Вене и стану мучеником, — потому что тогда мне придется отказаться от спирта, от либерализма и от гаванских сигар, ведь ничего этого здесь нет. Но смысл крылатой фразы „Вена есть Вена“ в том и состоит, что уже через несколько недель вы больше не желаете ничего иностранного и ни в чем не испытываете нужды».

Первое публичное заведение, в котором любому посетителю подавали кофе и которое по этой причине назвали «кафе», было открыто в 1683 году — то был год осады Вены турками. Заведение очень быстро приобрело большую популярность. Кафе множились и становились городской достопримечательностью, что, несомненно, отвечало потребностям и желанию венского населения; пережив все социальные преобразования, кафе и поныне остаются одними из самых характерных элементов города. Можно было бы издать небезынтересную Характерологию столиц, описав в ней природу кафе каждой страны, и получить одновременно значительный источник информации о психологии, нравах и чувствах различных народов, изучая значение кафе в жизни каждого из них. Скажи мне, какое кафе ты посещаешь, и я скажу, кто ты.

В равной мере обеспечивая клиенту как обособленность, так и общение, венское кафе, естественно, отражает все изменения вкуса и образа жизни. Оно становится более роскошным с точки зрения меблировки и декора, когда его начинают посещать представители высших классов общества. За исключением некоторых очень редких в этой музыкальной столице кабачков, завсегдатаями которых являются не меломаны, в нем обычно звучит музыка. Категория, к которой относится каждое кафе, определяется тем, какие в нем подают напитки. Наиболее заурядными считаются обычно пивные погребки. Я имею в виду не крупные пивные, располагающие великолепными залами, садом с оркестром и аттракционами, а кабачки в населенных простонародьем кварталах, посещаемые матросами с бороздящих Дунай судов и рабочими. Рангом выше считается кабачок, в котором продают вино. В большинстве случаев житель Вены является любителем вина: вкус к пиву развился здесь довольно поздно и не составил опасной конкуренции австрийским и венгерским винам.

Однако винные или пивные погребки привлекают клиента тем, что он знает, какой напиток ему подадут, и идет туда главным образом с намерением получить удовольствие именно от него. Такой клиент готов терпеть неудобства из-за шумного соседства, ссор между захмелевшими матросами и табачного дыма, сквозь который мало что видно. В противоположность этому посетитель кафе хочет найти тихое место, где его ждут «удобство, покой и наслаждение». Разговоры в кафе никогда не выходят за границы тона доброй компании. После того, как гарсон принесет вам чашку мокко, стакан воды и целую пачку газет, вы можете сидеть там хоть весь день, если это вам заблагорассудится, вплоть до самого закрытия заведения. Согласно ритуалу двухсотлетней давности, без которого Вена не была бы Веной, гарсон ненавязчиво позаботится о том, чтобы перед вами всегда был полный стакан воды и свежие газеты.

В прежние времена были в Вене и знаменитые, особо выдающиеся кафе. Некоторые из них давно исчезли, другие же долго сохраняли свою заслуженную репутацию. Наибольшей популярностью всегда пользовались те из них, куда люди шли после театра и где можно было увидеть за соседним столиком актера или певицу, игравших героев только что окончившегося спектакля и продолжавших играть великолепные роли в повседневной жизни.

Автор остроумных Писем Айпельдауэра Йозеф Рихтер воздал хвалу одному из самых типичных для конца XVIII и начала XIX века кафе Хугельмана, построенному совсем рядом с мостом Фердинанда, соединяющим город с расположенным на дунайском острове предместьем Леопольдштадт. Это кафе всегда бывало полно посетителей, так как по мосту неизбежно проходили все — горожане, направлявшиеся в Пратер или же возвращавшиеся оттуда. Многочисленных посетителей привлекали в кафе Хугельмана и другие его преимущества, прежде всего большой сад, в котором были расставлены столики.

Кафе на открытом воздухе имели свою клиентуру, которую привлекала радость любого общения с природой, как это было в случае заведения Хугельмана. Расположенное на берегу реки, оно открывало перед гостями панораму Дуная с плывущими по нему судами, с матросами в греческих или турецких костюмах, а также с купальщиками, на которых не было вообще ничего. Гости Хугельмана смотрели из-за столиков, как от причалов отходят переполненные пассажирами прогулочные лодки и тяжелые шаланды, следили за едва заметными мутными струями воды позади паромов, из последних сил конкурировавших с мостами. В числе посетителей кафе Хугельмана его завсегдатаям случалось видеть поэтов, музыкантов, художников и актеров. Хугельман славился также своей «академией». Она не имела никакого отношения ни к литературе, ни к искусству, ни к наукам, а была просто академией бильярда. Эта игра имела колоссальный успех, и здесь охотно сходились любители, чтобы потягаться друг с другом в своем искусстве. В XVIII веке бильярд в его современном виде, которому, разумеется, предшествовали устаревшие варианты, был в Вене достаточно популярен, во всяком случае настолько, чтобы обеспокоить администрацию, которая своим распоряжением 1745 года запретила открытие бильярдных залов на всех этажах, кроме первого, несомненно опасаясь обвала междуэтажных перекрытий под тяжестью массивных столов и толпящейся вокруг игроков публики.

Мастера игры на бильярде пользовались не меньшей известностью, чем выдающиеся артисты, и не будет преувеличением сказать, что они были настоящей приманкой для клиентов Хугельмана, которые знали их всех поименно и расталкивали друг друга в толпе вокруг столов, чтобы посмотреть, как они играют. «У Хугельмана можно было увидеть самых лучших бильярдистов, подобно тому как в Короне можно было увидеть самых выдающихся актеров, — пишет Франц Фреффер.[33] — Там бывали прославившийся на всю страну Рейх и знаменитый Унтель; венгерские мастера играли так блестяще, что за один прием выигрывали три партии. То были допотопные времена, период детской наивности, счастливого неведения, предшествовавший открытию „сухого удара“[34] — приема, которому было суждено покорить мир… У Хугельмана был настоящий университет бильярда. Теперь он переехал к Адами».