Единственный автор, который отрицал отравление Клавдия – это воспитатель Нерона Сенека. В своей знаменитой сатире «Отыквление божественного Клавдия» он приписал кончину императора «Богине лихорадке», которую изобразил превратившейся в тыкву.

Как бы то ни было, из одиннадцати древних авторов, которые оставили нам рассказ о смерти Клавдия, десять отрицали ее естественный характер. Вину, однако, возлагали не столько на молодого императора, занявшего трон в 54 г., сколько на его мать. Агриппину снедала жажда власти, которую она удовлетворила, прибегнув к женскому оружию venerium. По приказу женщины его приготовила другая женщина – Локуста, а потом еще помог врач-грек. Впрочем, предложенный Тацитом сценарий слишком уж хорош, чтобы являть собой истину.

Итак, Локуста появилась у Тацита в момент прихода Нерона к власти. В течение всего его правления эта женщина оставалась символом свойственного императору порока, «инструментом управления», как писал тот же Тацит. Новая Медея стала воплощением женщины-отравительницы, главным специалистом по приготовлению и употреблению ядов. Спустя семьдесят лет после злодеяний Локусты именно такой ее образ создал Ювенал в «Сатирах». Разумеется, низкая исполнительница преступных замыслов Нерона совсем не похожа на легендарную царицу, но между ними есть символическая преемственность. Еще в I в. до н. э. Гораций писал об отравительнице Канидии, которая ходила на кладбище за костями мертвецов и собирала ядовитые растения. То же самое делала, по-видимому, и Локуста. Однако темные дела не бесчестили ее, а давали возможность послужить владыкам империи. Согласно Тациту, она уже была осуждена за отравления, когда ее призвали ко двору готовить яды для врагов Нерона. Хотя в столице кормилось множество искусных в беззаконных делах выходцев с Востока, Локуста, вопреки ожиданиям, не являлась ни азиаткой, ни египтянкой. Она происходила, по всей видимости, из Галлии. Обширные познания позволили ей состряпать подходящий яд для убийства Клавдия. Он действовал не слишком быстро и не слишком медленно, а так, чтобы не возбуждать подозрений. Свои снадобья Локуста проверяла на животных. Она оказала Нерону важные услуги, прежде всего в деле убийства Британника. Однако сразу после смерти своего повелителя отравительница была казнена по приказу императора Гальбы.

Агриппина не успокоилась, пока не обеспечила своему «Цезарю» (если перефразировать Луизу Савойскую, говорившую о своем сыне Франциске I) возможность царствовать без соперников. Прежде чем начать строить козни против юного брата Нерона, она в 54 г. решила погубить проконсула Азии Марка Юния Силана. Этот праправнук Августа являлся потенциальным препятствием на пути Нерона к власти. Силан был более зрелым, лучше приспособленным к исполнению высших государственных функций человеком. По рассказу Тацита, всадник Публий Целер и вольноотпущенник Гелий отравили свою жертву во время пира, притом так открыто, что это ни для кого не осталось тайной. Смерть Силана явилась первым преступлением после отравления Клавдия. Плиний Старший приписывал его непосредственно Нерону.

Самым знаменитым отравлением стало убийство в 55 г. четырнадцатилетнего Британника. Этот сын Клавдия вызывал беспокойство Нерона своей популярностью. Очень многие поддерживали Британника, поскольку хотели продолжения политики Клавдия. В первый раз яд оказался недостаточно эффективным; Локуста получила распоряжение в присутствии Нерона приготовить другой, более сильный. Для успеха дела применили якобы хитроумную, но не слишком правдоподобную уловку. Сначала юноше намеренно подали слишком горячее кушанье. Пробовавший пищу Британника слуга отведал поданное, после чего блюдо охладили с помощью никем не проверенной отравленной воды. Молодой человек был сражен мгновенно под невозмутимым взглядом Нерона. Последний непринужденно уверял, что юноша слаб здоровьем, и недомогание его скоро пройдет. Никто, однако, не обманывался. Дион Кассий отмечал, что труп Британника быстро разлагался, а на коже появлялись синеватые пятна. Все свидетельствовало об отравлении. Сама природа разоблачала преступление. Пятна на приготовленном для погребального костра теле замазали, но проливной дождь вновь обнажил их. Слухи об отравлении распространились в народе. Каждый мог видеть следы отравления собственными глазами.

Сенека, как и в случае с Клавдием, не признавал, что имело место отравление. Иосиф Флавий полагал, что преступление было совершено, и оно устраивало Сенат, опасавшийся политики, которую мог бы проводить Британник. Приведенный выше драматический сценарий подвергли аргументированному разбору с привлечением данных медицины. Как мог слуга попробовать слишком горячее кушанье и почему он не сделал этого с охлажденным? Что это был за яд, убивший Британника на месте? Не имел ли место на самом деле разрыв аневризмы? Для Тацита такой малозначимый диагноз являлся неприемлемым; он считал, что вслед за Клавдием брат монарха погиб от яда.

От увлечения Нерона ядами пострадала и сама Агриппина, несмотря на то что именно она помогла ему завладеть властью. Мать императора, правда, умерла в 59 г. не от яда. Однако до этого хорошо наученный сын трижды пытался ее отравить, что было непросто, поскольку опытная женщина располагала всеми возможными противоядиями. В рассказах Светония и Тацита есть некоторые различия, однако очевидно, что неблагодарный сын стремился уничтожить свою родительницу, расставив ей ловушку. После того как не удалось отравить Агриппину, Нерон подстроил обрушение потолка в ее спальне, а затем гибель корабля, на котором она находилась. Все эти действия носили одинаково предательский характер, а кроме того, позволяли избежать всякого контакта убийцы с жертвой и кровопролития. Не объяснялось ли это некоторым почтением к положению Агриппины, как матери убийцы? Впрочем, подобное заключение требует очень большой осторожности. Согласно Тациту, Нерон планировал также пустить в ход холодное оружие, и в конце концов Агриппина была заколота.

Говорили также (хотя Тацит в этом сильно сомневается, несмотря на общее враждебное отношение к Нерону), что последний из Юлиев-Клавдиев пытался отравить свою жену Поппею Сабину, от которой он при этом ждал наследников. Убивать ее не имело практически никакого смысла, но слухи эти показывают, что Нерон воспринимался как законченное воплощение порока.

Кроме преступлений в семейном кругу, Светоний обвинял Нерона еще и в отравлении префекта преторианцев Секста Афрания Бурра, влияние которого раздражало Поппею. Тацит в Данном случае проявлял осторожность, отмечая, что префект умер от болезни или от яда. У Бурра была какая-то болезнь горла. В то же время Тацит сообщил об отравлении «министра финансов» вольноотпущенника Палланта, сделавшего головокружительную карьеру и ставшего кредитором многих высокопоставленных людей, например Агриппины, по долгам которой Нерон отказывался платить. Нерон якобы отравил также вольноотпущенника Дорифора: тот был виновен в противодействии браку императора с Поппеей. Плиний Старший разоблачил еще два преступления: убийство всадника Коссиния и устранение шести крупных африканских собственников. Коссиний стал жертвой микстуры, настоянной на шпанских мушках, которую приготовил дворцовый врач-египтянин. Но и это был еще не все. В конце своего правления Нерон решил отравить во время пиршества всех сенаторов.

Таким образом, яд становился оружием массового уничтожения, причем более удобным, чем меч. Он добирался до самого сердца римских установлений. Пресловутый замысел Нерона свидетельствует не только о его невменяемости, но и о полном упадке одного из главных движущих элементов res publica. Государство превращалось скорее в res privata и находилось на грани уничтожения.

Итак, невероятная активность в применении яда оказалась характерной для монарха, которому его воспитатель Сенека посвятил трактат «О милосердии». Можно, конечно, считать, что милосердие его состояло в нелюбви к пролитию крови. Но это сомнительное предположение, поскольку известно, что Нерон совершал наряду с отравлениями и кровавые преступления. Приходится признать, что ученик остался равнодушен к принципам учителя, которого он, если верить слухам, донесенным до нас Тацитом, тоже пытался убить per venerium. В закрытом мире aula neroniana (Нероновой палаты) наверняка сводились счеты с помощью яда и зарождались слухи, создававшие впечатление беспримерного числа отравлений. И они отлично вписывались в длинную чреду разнообразных злодеяний. Нельзя сказать, что именно veneficia играли при Нероне особую роль. Евтропий в IV в. и Павел Орозий век спустя, перечисляя преступления Нерона, не выделяли те, что были совершены с помощью яда.