Короче говоря, не без помощи этого совершенно незнакомого мне человека согласие на развод мне удалось наконец получить и, как говорится, в конце туннеля забрезжил свет, правда, выйти на свободу, попасть на простор новой жизни удалось лишь через три или четыре месяца.

События эти происходили давно, но крепко засели в памяти и прежде всего научили уважать логику, жить по законам этой мудрой науки и всеми возможными (и невозможными) способами сохранять верность воздушному братству. В это братство верил, верю и буду верить всегда.

Для того, кто вдруг усомнится в надежности нашего братства, вот такую историю рассказываю.

Когда беспощадная авиационная медицина списала меня с летной работы, я долгое время не мог найти себе места. Жизнь утратила не то чтобы всякий смысл, а — ясность, лишила, надежд, вроде бы весь свет затянулся низкой облачностью. Постепенно, очень медленно я приспосабливался к новому состоянию — пенсионер. Порой бывало, летал во сне и тогда не хотелось просыпаться. С годами боль исчезла, тоска притупилась — уж так устроен человек, ко всему приноравливается. И вот на семьдесят четвертом году жизни встречаю человека, который в одночасье сделался мне дороже отца и родного брата. Летчик высочайшего класса, он тоже сошел с работы испытателя, но продолжал подлетывать на легкомоторных машинах. Мы поглядели друг другу в глаза, и он все решительно понял. Без лишних слов повел меня на аэродром, усадил на левое сиденье и сказал:

— Нормальный полет по кругу, высота двести… Давай!

Потом последовал полет в зону. Он сидел рядом, ни во что не вмешивался, ничего не говорил. Во мне все дрожало от счастья. Кто не летчик, понять не может, что значит — возвращение в небо. А дальше случилось и вовсе невероятное. На земле он спросил:

— Один полетишь?

— Как прикажете…

— Готов или нет? — его вопрос звучал спокойно и доброжелательно. И я понял — вот последний шанс. Единственный и неповторимый. Не я ли всегда внушал людям: все слова — говно, только поступки имеют цену?! Так в чем дело? И я сказал:

— Готов.

Взлетев и развернувшись над избитой бетонкой бывшего центрального аэродрома столицы, увидев под собой красивейшее здание Военно-воздушной Академии, я внезапно осознал — ты же над знаменитой Ходынкой, сама история стелется под твоими ногами. И подумал: а не рвануть ли на Красную площадь, неужели я дешевле сопливого немецкого пилотяжки Руста, что сумел сесть на площади и войти и историю авиации, пусть скандально, но все равно — вошел! Впереди справа просматривался уже Белорусский вокзал. Ну? И тут будто прочел выведенный по небу текст: «Лучше быть плохим мужем, чем плохим другом». Монгольская народная мудрость. Не мог я подвести человека, который вернул меня в небо. Это было бы чистой воды предательством. И я тихо приземлился на бывшем Центральном аэродроме, мы обнялись с тем, кто теперь дороже отца и родного брата, я рассказал ему, какая шальная мысль ударила мне в голову. Он отреагировал моментально и очень сдержанно: захочешь полетать — приходи в любое время, слетаем на спарке…

Пожалуйста, пардон извините, не скрою — принял… Пришлось! Уй, уй — именно пришлось. Уй! Что вы подумали, интересно знать? Не надо думать ничего плохого… Уй — по-французски всего лишь — да. Же ву засур… то есть я вас уверяю. А принял я на поминках. Воображаете — пришлось на кладбище опять ехать и дальше… со всеми остановками. Никакой катастрофы на этот раз — это в буквальном смысле… лечили от язвы, умерла от инфаркта. Сказали: не берегла сердца, вроде — сама виновата получается… Только же ву при, не говорите хоть вы — а не все ли равно от чего… важен сам факт… Извините, я позволю себе глоточек?!

Она была женой… Понятно? Женой моего приятеля со стажем. Доходит? Мы постоянно общались… угощались… сбегались и разбегались… не один год. Заметьте, поток сознания… моего сознания не прерывается, правда? Значит — порядок. Ее прошлое лично для меня — темный лес в двенадцать часов безлунной ночи… Посторонние разговоры от-ме-таю! Она пришла ко мне, вроде случайно, мимоходом забежала, это летом было… Женя, моя жена, с утра поехала на дачу… И вот, же ву при, приходит и бац, ко мне на колени… А лето… жарища… мануфактуры на ней чуть-чуть… без лифчика она… тело колышется, горячее такое тело. Сдуреть можно!

Когда-то я в Монголии служил. Интересная страна, но я о другом сейчас. Командир полка — батя — фантастический нам достался. Понимаете? Кто-нибудь пилотирует в зоне, да? Крючки кидает, ну-у, себя, можно сказать, показывает. А он, батя, с земли смотрит и три слова про ту мать… вам ясно?… повторяет. Но главное — как эти слова он выговаривает… с угрозой, с одобрением, бывало, и с удивлением… Верите? Талант у человека был… Артист по некоторой части в нем жил.

Помню, помню с чего начал. Поток — под контролем, не сомневайтесь.

Так вот, когда она ко мне на колени всем своим возбужденным телом ляпнулась, я, конечно, опешил — не ждал! — и, как монгольский мой батя, царствие ему небесное, «очередь в три его универсальных слова» с акцентом предельного удивления дал… Ясно?

— Для чего же так грубо? — это она.

— Или ты свихнулась? — это я. — Твой муж мой приятель…

— И что? Муж тут совершенно ни при чем… Твоя жена тоже моя подруга.

— Вот и не будем путать карты, — говорю.

Не возражаете, позволю себе еще глоточек… Потом выяснилось, у нее было аномальное сердце… Да, что толковать…

Очень я сегодня расстроился и вспомнилось все — лето, жарища, ее такое живое раскаленное тело… Что было, чего не было тогда — не суть… Мысли о времени наползают.

Да, же ву засюр, ведь не так уж много лет минуло, а время совершенно другое наступило… Сегодня в телевизоре запросто показывают «Про это». И какие-то люди буквально лезут в студию, чтобы только мелькнуть в такой замечательной по их представлению передаче! А для чего эти откровения, кто мне толком объяснит? Для просвещения? Не похоже… Хотят нас раскрепостить? Странный способ… Когда еще Мопассан, а он толк «про это» знал, будьте уверены, так говорил: историей не зарегистрированною ни одного случая, чтобы двое молодых, оставшись наедине, не знали, что и как им делать. Природа на сей счет позаботилась… Думайте, как хотите, но я сам считаю… тормоза надо не только у «Жигулей» регулировать… Согласны? Неуправляемый человек, человек без тормозов превращается, извините, в неразумную скотину… Или я устарел? Вот словечко изобрели — групповуха… ничего себе? Вроде… расчлененки… Смысл улавливаю, а для чего это рекламировать? Для чего популяризировать онанистов, педерастов, лесбиянок и пр., и пр. Разрешено все, что не запрещено — правильно и даже замечательно… Да! Но… но… если что-то и разрешено, разве это означает будто оно обязательно?

Когда в ящике только-только замелькали порнопередачи… ну, плейбойские всякие постельные развлечения стали показывать, скажу откровенно — смотрел с интересом… Говорят: запретный плод сладок, но никакой особой сладости не нашел… и нового для себя почти ничего не обнаружил, а потом вдруг подумал — какое же убожество показывают… Три позиции в замедленной и ускоренной съемке, сопровождаемые стандартными завываниями, символизирующими якобы оргазм, а еще что? Да — что еще? Голой задницей крутят вправо, крутят влево, трясут нарощенными грудями и тупо улыбаются. Вот ведь и все… Пардон, дамы и господа, леди и джентльмены, согласитесь — убогие люди снимают эти ролики, убогие души в них представляют пародии наинтимную жизнь, но самые убогие смотрят, роняя слюни от сомнительного удовольствия.

Извините, такой уж получился всплеск… если бы не принял сегодня, пожалуй, и не стал бы… нет — точно не стал откровенничать, уй, уй, же ву засюр. Анкор эн фуа пардон.

Ненавижу старость и не столько потому, что это — дряблая кожа, затрудняющая бритье, морщины, не вселяющие оптимизма, стоит заглянуть в зеркало, это потускневшие глаза и еще не потому, что лестницы становятся вроде длиннее и ступеньки круче. К этому еще можно как-то приспособиться и смириться, раз уж оно так положено изначально. А вот, что доводит меня до отчаяния, до безысходной серой тоски — в ускоренном темпе исчезают сверстники, растворяется привычное окружение, гибнет прошлое и… медленно, по-пластунски наползает одиночество. Это, так сказать, по большому счету. Если ж глянуть обывательским взглядом — истончившиеся простыни, ставшие полупрозрачными наволочки, утратившие изначальный колер обои, растрескавшиеся потолки, стесанные ножи на кухне, расшатавшиеся стулья… Оказывается, вещи старятся быстрее хозяев, а хозяева в большинстве своем не в силах бывают ни на ремонт, ни тем более на замену старья. Мое поколение росло в постоянных нехватках, еда — по карточкам, одежда — по талонам, что-то солидное так просто было не купить, сперва — копили, залезали в долги, как говорила моя мама: «придется перекрутиться…» Не скажу, будто жадность заложена в нас от природы, это система прививала своим гражданам скаредность, если граждане не входили в ограниченный круг избранных, который сегодня именуют совершенно незаслуженно элитным. Элита — это лучшее, со знаком качества товар, а не косноязычные деятели с бритыми затылками, очень далекие от таких понятий, как честь, достоинство, порядочность… Останавливаясь сегодня перед раскрытым шкафом, на три четверти заполненным ну, совершенно, ну, абсолютно ненужными поношенными вещами, буквально закипаю от ненависти к самому себе! Выкинь, отдай, если не можешь никак иначе реализовать лишнее, избавься же, черт тебя возьми… И что? А ничего, махнув рукой, закрываю шкаф и погружаюсь в состояние, именуемое в семье «у него плохое настроение» Да-да, — «плохое настроение, не обращайте внимания».