— Бьюсь с вами об заклад на бочку вина против одного пенни, что мы вскоре поработаем здесь! — сказал Брай. — Бэклей должен составить себе хорошую славу в глазах Варвика, и он попытается обрести ее ценой захвата Марии Стюарт. Надеюсь, что регент будет свергнут, а Дуглас со своими приверженцами снова введет прежнее правление, причем вдовствующую королеву изберут регентшей. Но, — заключил Брай свой рассказ, — регент поставил здесь хорошего сторожа: как охотничья собака, я выслежу Бэклея, прежде чем он подойдет к этому замку на три мили, и повешу его на самом высоком дереве, которое я только найду. Обратите внимание, не принимает ли вдовствующая королева каких-нибудь тайных послов, я был бы очень удивлен, если бы она не участвовала в заговоре.

Роберт призадумался. Если неизвестный, которого тайно выпустили из дворца, был лорд Бэклей, то было бы открытой изменой не признаться Вальтеру, что его подозрения были основательны. А можно ли было сомневаться в этом? Разве было бы неправдоподобно, что Мария Лотарингская готова была броситься в объятия англичан, лишь бы отнять власть у ненавистного регента? Разве она дрожала бы так перед раскрытием своих интриг, если бы дело шло не о государственном преступлении?

Пока Роберт размышлял, как бы ему предостеречь стрелка, не изменяя данному слову и не выдавая королевы, он был позван к Марии Лотарингской.

Заметив прибытие посланца, вдовствующая королева тотчас же вместе с Марией Сэйтон отправилась в галерею, из которой потайной ход вел в помещение, смежное с комнатой Сэррея. Услышав, что для нее есть письмо, она послала леди Сэйтон навстречу Роберту, а сама осталась подслушать его разговор со стрелком. Она выбрала себе в спутницы именно Марию Сэйтон, так как, во-первых, знала, что та одна могла влиять на Сэррея, и, во-вторых, ее первую следовало убедить в предательстве Роберта, прежде чем осмелиться снова думать о том, каким образом сделать его «немым».

Сэйтон вернулась обратно и принесла письмо. В узком проходе обе дамы пытались подслушать, сдержит ли Роберт данное слово. Когда они услышали громкий разговор, сконфуженная леди Сэйтон покраснела, а вдовствующая королева со страшной злобой топнула ногой и пробормотала:

— Этот хитрый плут догадывается, что мы подслушиваем! Но все же немыслимо, чтобы он знал об этом проходе!… Или вы, Мария Сэйтон, предупредили его?

— Ваше величество, этого подозрения я не заслужила! Я напоминала ему не нарушать данного слова, но я — не предательница, которая лишила бы вас возможности обличить его, если бы он оказался негодяем!…

Мария Лотарингская ничего не ответила. Когда Роберт и Вальтер стали говорить так тихо, что, несмотря на слуховые трубы, ничего из их беседы не было слышно, королева покинула свое место.

— Следуй за мной! — приказала она фрейлине и прошла в свой кабинет.

— Мария, — сказала она там, — этот паж слишком хитер, чтобы быть честным. Ты поручилась за него. Скажи мне, кто внушил тебе это доверие к нему?

Мария смущенно покраснела. Могла ли она похвастать, сказав: «Он будет верен, потому что любит меня?» Должна ли она была сознаться в том, что произошло в башне? Это одно могло убедить королеву, но признание ущемляло ее честь.

Королева становилась все настойчивее.

— Мария Сэйтон, — сказала она с нетерпением, — я не выношу мучительного сомнения, я не могу жить, терзаясь неизвестностью, предает ли нас этот паж или нет. Прошу еще раз, скажи, что внушает тебе доверие к нему, иначе я буду думать, что вся наша безопасность зависит от того, насколько твое кокетство в состоянии подчинить тебе этого мальчишку. Неужели мне придется прибегнуть к крайним мерам?..

Мария Сэйтон поняла значение этих слов, и, как ни тяжело ей было раскрыть тайну своего сердца женщине, бессердечие и эгоизм которой были ей известны, она решилась принести эту жертву, чтобы спасти Роберта и его гостя от «крайних мер» вдовствующей королевы.

Мария Лотарингская внимала ей с возрастающим интересом. Она и не подозревала, с какой смелостью и решимость действовал Роберт и как он уже до ее просьбы считал необходимым не компрометировать королеву.

И не только рассказ, но и краски, в которых Мария описывала происшедшую сцену, подействовали на королеву захватывающим образом. Юноша, которого она до сих пор считала нескромным, заносчивым, тщеславным человеком, подслушивающим у всех дверей, чтобы узнать, что делается в замке, увиделся ей вдруг совсем в другом свете; она стыдилась, что дурно поняла его, и почти завидовала Сэйтон за ее влияние на него.

— Лишь своим молчанием, — сказала вдовствующая королева, — ты виновата в том, что я упустила возможность перетянуть его на нашу сторону и смотрела на него, как на врага. Ты избавила бы меня от многих неприятных часов, если бы была откровенна. А регент пишет нам, что не нуждается в советах, — пробормотала она, шагая взад и вперед по комнате, — он благодарен за наше доброе желание облегчить его заботы… О, эта насмешка бесстыдна! Если я когда-нибудь достигну власти, — прошипела она дрожащими губами, — тогда его окровавленная голова будет торчать на зубцах башни моего дворца, а дикие лошади будут рвать его подлое сердце! Позови сюда Сэррея! — вдруг повелительно приказала она Марии. — Я должна сейчас же переговорить с ним.

Леди Сэйтон поклонилась и вышла из комнаты, чтобы передать Роберту Сэррею приказание королевы.

Некоторое время Мария Лотарингская была погружена в глубокое раздумье; она вся была полна жаждой мести.

— Я тоже еще прекрасна, — прошептала она, бросив взгляд в зеркало. — Посмотрим, не сможет ли эта красота одурманить пажа, отнять у регента верного слугу!…

Она остановилась перед зеркалом. Благородные и все же пышные формы женщины словно приподнялись и снова расцвели, после своего временного увядания в покое; как громовой дождь после долгой засухи освежает цветы, заставляя их благоухать, так воля женщины, желающей быть обольстительной, внезапно превратила ее в сладострастную сирену. Королева сорвала свою вдовью вуаль и распустила темные волосы, так что они рассыпались по всей спине, словно морская волна. Она отбросила тугой кружевной воротник, скрывавший шею, и распустила золотые шнуры, державшие верхнее одеяние. Она позвала свою камеристку и велела приготовить себе свой ночной туалет. Она, выдавая себя за больную, имела отличный предлог принять Сэррея в постели.

Жестокая радость вследствие задуманного плана горела на ее щеках, обычно бледных, и светилась в глазах, обыкновенно холодных и мрачных. Какое несравнимое удовольствие с помощью кокетства отнять у смертельного врага верного слугу, сделав его рабом своих желаний, и в то же время одержать победу над молодой женщиной, осмелившейся противиться ей, когда она думала о мщении! Какое веселое развлечение эта игра с юным пажом, и как гордо будет торжество, когда он, горя страстью и одурманенный ее чарами, даст ей клятву изменить регенту. В эту минуту Мария Лотарингская была прекрасна, как прекрасен демон-соблазнитель.

На окнах были спущены занавеси, а комната освещалась зажженным фонарем. Красный свет в соединении с полумраком комнаты давал волшебную игру теней, отражаясь розовыми лучами на постели и на прекрасной королеве. Камеристка зажгла благоухающее, одурманивающее курение, которое затемняет сознание людей еще ранее того, как они увидят богиню храма, и открыла дверь, чтобы впустить Сэррея, ожидавшего в передней, и сказать Марии Сэйтон, что она более не нужна королеве.

Навстречу Роберту из раскрытой двери несся запах амбры, и если он, в ожидании официального приема, готовился быть настороже с королевой и решил оставить ее в сомнении насчет своей уступчивости, то теперь, при виде представшего перед ним зрелища, был до крайности поражен. Он вступил в полутемную комнату, его ноги утопали в мягком, дорогом ковре, заглушавшем шаги; он вдыхал в себя сладкий, одурманивающий сладострастием аромат и видел перед собой на ложе роскошную и прекрасную женщину, словно осиянную жгучим солнцем Востока и созданную волшебной силой бога мечты. Неужели это была та самая королева, которая, бледная и мрачная, как окутывавшее ее траурное одеяние, отдавала приказ пытать его? Неужели это была Мария Лотарингская, гордая матрона с презрительно насмешливым взглядом? Или это была сирена, принявшая образ королевы, чтобы обольстить его?