Но это оказалось не худшим из зол. Виталий Васильевич Томилин, хоть и не проявлял особого рвения на своем посту в силу преклонных лет, но, по крайней мере, не мешал работать своим подчиненным, поэтому уже однажды запущенный и отлаженный механизм еще некоторое время функционировал в прежнем режиме.

Затем на здание, в котором располагался Республиканский Центр судебно-медицинских экспертиз МЗ РФ, нашелся новый (старый) хозяин. Им оказался прямой наследник водочного короля дореволюционной России Смирнова, чья торговая марка и сегодня известна по всему миру. Наследник милостиво разрешил экспертам остаться в здании, правда, переместив их в ужатом виде на задворки особняка, куда и войти можно было только с черного хода. Остальную полезную площадь после реконструкции он сдал под офисы различным фирмам (а это центр Москвы), а на фасаде дома появился горделивый барельеф «Поставщикъ двора его императорского величества Петр Смирновъ».

Но настоящие напасти свалились на Республиканский центр СМЭ, когда на место серьезно заболевшего В. В. Томилина неведомым образом проскользнула некая полукриминальная личность, за которой сразу потянулся хвост возбужденных уголовных дел. Он прихватил с собой в качестве заместителя по административной и хозяйственной части выходца из солнечной Армении, который приезжал на бронированном джипе и появлялся в своем кабинете на Пятницкой не чаще одного раза в неделю в сопровождении двух автоматчиков. Один «бык» дежурил у машины, другой охранял дверь кабинета своего босса, не допуская никого к телу. Видимо, не без веских оснований начхоз так заботился о собственной безопасности. Такого срама ни советская, ни российская судебно-медицинская служба еще не знала и так низко никогда не падала. Все стоящие специалисты покинули здание на Пятницкой; одни добровольно, не желая работать под началом такого, с позволения сказать, руководителя; другим просто указали на дверь. Остались лишь те, кому в силу пенсионного возраста просто некуда было идти, или специалисты вроде Светланы Владимировны Гуртовой, пытающейся не дать развалиться судебно-биологической службе страны, выпестованной ее руками, или Павла Леонидовича Иванова – создателя лаборатории молекулярно-генетической экспертизы (второй, сравнимой с ней в России просто нет).

Сейчас, когда одиозный «руководитель» и его подручный отстранены от своих должностей и начали плотно общаться со следователями, мрачная и тягостная атмосфера в РЦСМЭ стала рассеиваться, хотя и далека до идеала, каким он остался в моей памяти.

Но, чувствую, что я сильно отклонился от темы векторно-графического анализа, заговорив о грустном. Векторно-графический анализ хорош в тех случаях, когда мы имеем дело с поврежденными во многих местах костями. Тогда без специального исследования невозможно решить вопрос о количестве нанесенных ударов, затруднительно говорить о точной локализации мест травматических воздействий, о последовательности ударов. Сложно также отдифференцировать ударные воздействия от компрессионных - с преобладанием сдавливания. Благодаря С. С. Абрамову, я этот метод освоил и успешно использовал на практике.

Применительно к черепу это выглядит примерно так. Предположим, что перед вами находится сильно фрагментированный череп; множество осколков и фрагментов, которые трудно соединить в единое целое. Первоначальный этап как раз и заключается в необходимости реконструкции черепа или его свода. Для этого разрозненные, хаотично расположенные кости, подвергаются специальной обработке (чтобы с ними было удобно работать), высушиваются, после чего смежные осколки и фрагменты соединяются между собой по разделяющим их краям переломов с помощью тонкой медной проволоки, продеваемой в специально просверленные отверстия. Это довольно кропотливая работа, но от полноты и тщательности манипуляций на первом этапе зависит все остальное.

И вот раздробленный череп собран, он стоит перед вами, зияя пустотами глазниц, тускло поблескивая медными скобами, скрепляющими паутину переломов, – реконструкция завершена. Теперь необходимо получить точную копию всех повреждений в натуральную величину. С этой целью на череп накладывается обыкновенный лист целлофана, сквозь который видны все повреждения. Он аккуратно закрепляется на костях во избежание скольжения и возможных в таких случаях искажений, а затем, не торопясь, шариковой ручкой на целлофане прорисовываются все линии переломов и различные особенности повреждений в их натуральную величину, что называется один к одному. Такая черновая топограмма изготавливается не только с наружной поверхности черепа, но и с внутренней.

Для дальнейшей работы, с помощью рентгенологического негатоскопа (прибора для просмотра рентгеновских снимков) топограмма с целлофана копируется на чистый лист ватмана, сначала тонким карандашом, а затем переломы прорисовываются разноцветной тушью. И вот мы имеем точное изображение всех повреждений со стороны обеих костных пластинок, только не на сферической поверхности черепа, а развернутое на плоскости ватмана. Затем следует этап стереомикроскопии реальных повреждений на черепе, а выявленные признаки, в том числе и направления сил сжатия и растяжения кости с помощью условных изображений наносятся на ватман (топограмму), которая теперь уже называется фрактограммой.

Дальнейшее исследование проводится уже с плоскостной разноцветной фрактограммой. При нем учитываются способы соединения одноименных линейных переломов, топография силовых напряжений в костях при травме и другие факторы. Детальный векторно-графический анализ помогает ответить на вопросы следствия, о которых я говорил выше.

Точно также было и со сводом костей черепа от трупа А. Оли, с единственной поправкой на возраст. Детские черепа, да и вообще кости, ломаются несколько по иным законам, чем кости взрослых, что связано с их большой эластичностью и пластичностью, вследствие преобладания коллагена над минеральными составляющими. В подготовке костей для экспертизы мне, как и всегда, помогала лаборант ОМК, верный помощник с 1980 года и по сей день, Вера Родионовна Торикова.

Результатом наших усилий, включая исследование ушибленной раны с волосистой части головы трупа, явилось следующее:

А) мы полностью исключили компрессионное воздействие - сдавление головы потерпевшей со стороны затылка, а ведь именно на этом строились показания Городничего, утверждавшего, что девочка выпала из кабины трактора и угодила головой под заднее левое колесо затылком;

Б) на своде черепа были выявлены две зоны ударных воздействий: первое – правая теменная область с оскольчато-фрагметарным перелом, причиненным действием плоского предмета с широкой поверхностью; второе - центральная часть лобной области с продольной ушибленной раной и подлежащим линейным переломом, причиненные предметом, имеющим ребро, образованное сходящимися под углом гранями;

В) была определена последовательность ударов: первый был нанесен в правую теменную область, второй – в лобную кость.

Г) кроме того, а это очень важно, было установлено, что обе зоны повреждений на голове, черепе и головном мозге не могли образоваться при падении тела потерпевшей с какой-либо высоты. Важность этого момента заключалась в том, что в ходе следствия Городничий, в надежде как-то облегчить свою участь, пытался объяснить возникновение хоть какой-то части повреждений выпадением девочки из кабины трактора с последующим ударом головой о какую-либо выступающую деталь.

Следователем А. Ольдеевым было представлено на экспертизу предполагаемое орудие травмы – фиксатор ковша экскаватора – металлическая пластина длиной 47 см и весом 3 кг 700 гр. Ширина – 5,7 см, толщина – от 1,8 см до 2 см. Ребра фиксатора прямоугольные, образованы сходящимися под прямым углом плоскими гранями. Поверхность металла была сильно заржавлена и испачкана землей, но на отдельных участках сохранились буроватые следы, напоминающие засохшую кровь. Они и оказались именно кровью, причем одногруппной с кровью погибшей, о чем однозначно высказались наши эксперты-биологи. Полуграмотный тракторист Городничий, как вы помните, называл эту часть своей машины по-дилетантски – железкой. «Железяку» Ольдеев обнаружил при обыске на территории гаража мехлесхоза среди кучи разного хлама.