Медицина – наука консервативная, и высшая категория по определению предполагает, что речь идет о специалисте (враче, эксперте), в совершенстве владеющем не только основательным теоретическим багажом, традиционными методами лечения (или методиками экспертных исследований), но и внедряющем в практику новейшие прогрессивные технологии, которые им тоже досконально освоены и применение которых не по плечу работнику средней руки. Стаж как таковой и две-три поездки на курсы усовершенствования представляются крайне сомнительным критерием, в лучшем случае, не вполне убедительным.
Скоропалительное присвоение высших категорий только дискредитирует само это понятие, не всегда подкрепленное полноценными знаниями и практическими навыками. И совсем уж не учитывается, увы, на мой взгляд, основополагающий принцип врачебной профессии – милосердное отношение к больным, искреннее желание помочь, облегчить их страдания, уважительное и тактичное отношение к их родственникам. Контраргумент о жалкой, унижающей достоинство медика зарплате не выдерживает никакой критики. Мы сами добровольно, без принуждения со стороны выбрали эту профессию, в противном случае следует уходить из медицины и открывать лавку по продаже пива и сигарет. Мы врачи, а не лавочники …
Судьба явилась ко мне 4 августа 1981 г. в виде свежелицего помощника прокурора Черноземельского района (в те времена КАССР) Александра Павловича Коженбаева. Небольшая разница в возрасте давала нам возможность обращаться друг к другу на «ты». Исключительная свежесть Сашиного лица была слегка подпорчена бросающейся в глаза озабоченностью, для которой имелись веские основания. 16 июня на вверенной ему территории случилось убийство, в общем-то, банальное (если такое определение уместно для серьезного преступления), но с определенными нюансами, делающими проведение расследования достаточно трудноразрешимым мероприятием. Суть его сводилась к следующему.
В поселке Адык существовал откормочный комплекс, куда на сезонные работы регулярно приезжали рабочие-стригали, преимущественно с Северного Кавказа. В тот злополучный день между сезонниками-кавказцами и местными жителями, как и водится в подавляющем большинстве случаев – под влиянием винных паров, произошла драка. В ходе драки, пока еще с применением доступных средств, таких, как руки и ноги, один из местных (назовем его Аркадием) почувствовал себя уязвленным. Сбегав домой за дробовиком, он, не мудрствуя лукаво, разрядил ствол в бригадира рабочих И. Мыркакова, который, кстати, всячески пытался остановить побоище.
Смертельно раненный Мыркаков был доставлен в Яшкульскую ЦРБ (районный центр Черноземельского района п. Комсомольский расположен от Адыка дальше, чем п. Яшкуль, да и дорога туда была скверная). В больнице потерпевший, не приходя в сознание, скончался на операционном столе от полученного огнестрельного ранения, а под покровом ночи родственники выкрали тело из морга и без судебно-медицинского исследования увезли его в Карачаево-Черкесскую АССР.
Тут мне хотелось бы остановиться на двух моментах.
Первый. Любой, кто занимается судебно-медицинской практикой, рано или поздно сталкивается с противодействием вскрытию трупов умерших или погибших мусульман со стороны их родственников. Иногда это вежливые, но тягостные уговоры, основанные на постулате: «вера не позволяет», с предложением соответствующего вознаграждения за выдачу трупа без вскрытия; порой это довольно агрессивные действия и угрозы физической расправы над экспертом, которые пресекаются или твердой принципиальной позицией врача, или вызовом наряда милиции. Имел место трагикомический эксцесс, когда весьма тучный эксперт С., путаясь в полах длинного халата и клеенчатом фартуке, не выпуская при этом из руки скальпеля, одышливо семенил вокруг секционного стола, на котором лежал уже вскрытый труп, а за ним с криком: «За-рэ-жу!!!» носился разъяренный кавказец – родственник покойного. Но самое чрезвычайное – это кража тела из морга или больницы.
Меня всегда интересовало, так ли это на самом деле. Прямых запрещений на судебно-медицинские исследования в Коране, священной для всех мусульман книге, не существует, да и существовать не может. Это слишком мелкий и не- актуальный вопрос для такого фундаментального религиозно-философского трактата. Различные его положения или суры по-разному интерпретируются богословами различных течений, да и время вносит свои неумолимые коррективы.
Действительно, существует заповедь Корана, гласящая: «не тревожь дух усопших», которая трактуется буквально; тело умершего неприкосновенно за исключением омовения. В странах с фундаменталистскими исламскими режимами (Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты) эта заповедь исполняется неукоснительно. В светских мусульманских государствах (Турция, Пакистан, Сирия) закон разрешает судебно-медицинское вмешательство с целью установления истины в случаях смерти от криминальных причин. Но основная причина вскрытия и дальнейшего судебного разбирательства, как пояснили мне сведущие в этом вопросе богословы, - недопущение кровной мести, которая, как цепная реакция, может выкосить целые роды. Это разумно, поскольку сочетает компромисс между религиозными традициями и требованиями судебной власти. Даже Джохар Дудаев, придя к власти и вознамерившись создать Исламскую Республику Ичкерия, издав под предлогом несоответствия религиозным нормам и народным традициям два одиозных указа (о запрете акушерско-гинекологической практики врачам-мужчинам и о запрете патологоанатомических вскрытий трупов больных, умерших в больницах и на дому), не покусился на исследования судебно-медицинского характера. Насколько реально исполнялась третья часть указа, автору этих строк неизвестно. Но думаю, что под стволами вооруженных людей эксперты не очень настаивали на непременном исполнении своих профессиональных обязанностей. Как говорил Цицерон: “Inter arma silent leges” – «среди оружия законы молчат».
Второе. Согласно существовавшим в СССР и Российской Федерации Уголовно-процессуальным кодексам (и нынешнему Российскому), в делах по убийствам и причинению вреда здоровью, единственным медицинским доказательством является заключение судебно-медицинского эксперта. Не история болезни, не амбулаторная карта, не консилиум врачей, не какая-либо справка или выписка, а процессуальный экспертный документ, выполненный в соответствии с установленными УПК нормами, где эксперт дает подписку о том, что предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Заключение эксперта может быть выдано только после наружного и внутреннего исследования трупа (т. е. обязательного вскрытия). Вот почему кража покойного из Яшкульского морга могла превратиться в очень серьезную проблему.
Другое дело, что в прежнем УПК не учитывались интересы верующих, тех же мусульман, и на секционный стол эксперта попадали практически все трупы без разбора (а сейчас еще в большем количестве): пожилых людей, иногда глубоких стариков, без признаков насильственной смерти, умерших на руках родственников (прокуратура направляет их на вскрытие в морг только лишь потому, что поликлиники, обязанные вести активный патронаж на дому этой категории населения, отказываются выписывать медицинское свидетельство о смерти, мотивируя тем, что данные лица на прием к врачу не являлись); утонувших на глазах многочисленных незаинтересованных свидетелей (в подобном случае, как мне представляется, достаточно наружного осмотра для выявления возможных повреждений и забора крови шприцем из бедренной вены для определения наличия алкоголя или наркотиков).
Новый Уголовно-процессуальный кодекс буквально связал по рукам и ногам работников правоохранительных органов и экспертные службы, сделав их заложниками норм, прописанных в законодательствах западноевропейских стран, на которые мы равняемся с не подобающим нам рвением, с другой стороны, он ввел некоторые статьи, которые отсутствуют в законах наших «бледнолицых старших братьев по разуму», в результате чего прокуратура и судебная медицинская экспертиза превратились в некий орган по санитарной очистке города от трупов.