Матери дома не было. Она работала билетершей в кинотеатре и, вероятно, уже впускала народ на второй сеанс. В одних трусах я отправился на кухню, разогрел вчерашний супчик и, чтобы не мыть тарелку, хлебал его прямо из кастрюльки. Лапша скапывала на мою бородку, которую я завел, чтобы быть похожим на доцента. Похожим. Ха-ха-ха. Она в упор не видела ни меня, ни моей бороды.

Я остановился посреди кухни в звонкой тишине, как наши старинные часы с кукушкой, гиря которых уперлась в табуретку. Наступила пора, как говорил мой друг Сеня, подбивать бабки.

Чего я достиг? В то время, как мои одноклассники дружными рядами пробились в вузы, двое медалистов даже в сельскохозяйственную академию, потому что копали глубже других, я стал обыкновеннейшим работягой. Монтажником радиоаппаратуры. На заводе. И мои товарищи старательно не узнавали меня на улице. Хотя и я им не завидовал. Я уже был человеком, а они еще оставались кандидатами в люди. Я уже давал государству, а они только брали. К тому же мне до умопомрачения нравился смоляной дымок канифоли, дрожание стрелок индикаторов, спокойная уверенность в себе. Я крепко стоял на земле. И матери так было легче.

На встречах выпускников меня ставили к стенке: «Ну как, поступил?» Я серьезно говорил, что еще и не собираюсь. Мне не верили и выразительно перемигивались: «Шизик». Хотя математику я знал лучше всех в классе. И все мне сочувствовали. Будто я застрял на точке замерзания и встряхнуть меня некому. Такие вот дела.

На эти вечера я приходил, чтобы увидеть Жанну, нашу признанную классную красавицу, которая хорошо знала себе цену. В десятом я написал ей анонимную записку, где назначал свидание возле кинотеатра «Орбита». Она явилась на час позже и растерянно озиралась, не обращая внимания на серенького парнишку с букетиком подснежников. Потом посмотрела на меня и с невыразимым удивлением сказала: «Это ты?» Вот и вся любовь. На последней встрече, зимой, она много курила, смеялась, предлагала сброситься «по рублю» и устроить танцы. Сеня сказал, что она попала в жестокий переплет, что-то не клеится в плане личной жизни.

Из одноклассников я имел дело только с Сеней. Мы работали в одном цехе. Сеня трижды проваливался на экзаменах в театральный, клял сынков, за которыми не пробьешься, и мы прекрасно понимали друг друга. Сеня тоже как бы отстал от поезда. Но не сдавался, и не терял здорового юмора. «Настоящему таланту нужно иметь еще и пробивные способности», — говорил он. А пока брался за все. На Новый год румянил щеки сырой свеклой, приклеивал бороду, облачался в красный балахон и фотографировался с детишками под елочкой от фирмы добрых услуг. Но апофеозом его театральных проб была роль счастливчика, который за пятьдесят копеек выиграл автомобиль. Эту розовую ленту без конца крутили по телерекламе, и я вместе с миллионами телезрителей наизусть выучил нержавеющую Сенину улыбку.

Минут через пять, когда я уже заканчивал свой завтрак, выскребывая с донышка морковь, в прихожей зазвонил телефон.

— Привет, борода! Дуй сюда. Я уже очередь за пивом занял. — Сеня снова брал за грудки и втягивал меня в жизнь. Между его мыслями и действиями не было ни единой щелочки, тогда как мое «подумаю» виделось шириной с ворота, через которые мог проехать не один воз с сеном.

— Поторапливайся. Довольно киснуть. Я достал импортную воблу.

Я колебался. Но Сеня, понизив голос до интригующего шепота, намекнул, что у него есть для меня необыкновенная новость. Что-то внутри у меня оборвалось. Но на все мои вопросы Сеня бодро отвечал: «Товар из рук в руки. Секрет фирмы». Он, вероятно, боялся оставлять меня один на один со своей новостью. Я с лихорадочной поспешностью вскочил в брюки, простирнул под краном бороду и махнул проходными дворами в «Ручеек» к Сене — вечному двигателю жизни.

На мокрой стойке уже стояли шесть кружек пива, на клочке газеты лежала распотрошенная вобла, а Сеня, глотая слюну, нетерпеливо пританцовывал возле этой роскоши. «Давай», — кивнул он мне и припал губами к золотистой горькой жидкости.

Его животик под коричневой маечкой, казалось, с каждым глотком округлялся, словно там рос рыбий пузырь. И хотя Сене нужно было держать форму, ее побеждало пивное содержание.

— Пошло, как дети в школу, — выдохнул он, отставляя первую пустую кружку.

— Ну? — вцепился я в него.

Сеня выбрал в рыбьей спинке самый лакомый кусочек и не торопясь вонзил в него крепкие зубы. Наконец сдался:

— Твоя Жанна вчера вышла замуж.

— Как?

— Сочеталась законным браком, — с издевкой ответил Сеня. — И кукла сидела на капоте. И фотографировались в «Люксе». И водку в ресторан принесли свою. Свекор сам разливал в бутылки за портьерой.

— А ты откуда знаешь?

— Я там был, — сказал Сеня. — Кино снимал для истории. Придворный оператор. Нужный человек. Свекор лично подносил, чтоб резкость была.

И пока я прожевывал новость, он опорожнил вторую кружку.

— Трубы внутри горят… Перебрал… А кабак шикарный. Отдельный кабинет. Европа. Цивилизация. А гости! Едва из-за них скандал не вышел.

— Какой еще скандал? — болезненно поморщился я.

— Приглашают всех к столу, а они не садятся, фыркают. Шафер к одному, другому — в чем дело? Здесь стулья, отвечают. Ну и что?.. А мы к персональным креслам привыкли… Пришлось менять.

Сеня пронизывающе взглянул на меня: «Что, получил?» Я помолчал, а потом, собравшись с силами, спросил:

— За кого?

— За Павла Второго.

«А она жестокая», — подумал я. За Павла II, эта слюнявое барахло из параллельного класса, который уже тогда тыкал всем под нос свой «Ронсон» и говорил о себе во множественном числе. «Мы с папой ели форель… Когда нашу машину грузили на паром… Когда мы были в Югославии…» И Жанна, гордое неземное существо, пошла за него? Так мне и нужно. Чтобы не был наивным. А Сеня ее сразу раскусил. Еще в школе. Этой жемчужине была нужна надежная оправа.

Сеня насмешливо следил за мной, словно врач, который дает горькое, но исцеляющее лекарство:

— Запомни. Обманывает тебя не женщина. Подводит неважное знание женщин… И жизни. А это значительно хуже.

— И как она могла? — пробормотал я.

Действительно, такой выбор Жанны в голове не укладывался. Из всего парада женихов выбрать левофлангового, потому что он на генеральском пайке. Что из того? Ведь он — пустоцвет, хоть и сын такого выдающегося отца. И неужели Жанна, умная девушка, этого не заметила? Наверняка заметила. И все рассчитала. Что ж, так ей и надо. Теперь она превратится в живой «Ронсон». Станет вещью в коллекции первоклассных вещей. Вешалкой для одежды. Павел будет каждую субботу напяливать на нее новые шмотки, а она — демонстрировать их гостям. Счастливый союз товара и потребителя. Я был готов головой биться в дверь этого мещанского рая, но меня все равно бы туда не пустили. Чего-то такого во мне не хватало. Я был выполнен не из того материала.

— А ты знаешь, она ведь светилась от счастья, как новый сервиз, — подлил масла в огонь Сеня. — Еще бы! Шикарное белое платье. Португальские туфли. Свадебное путешествие на Золотые пески. Как такого мужа не любить? Все подружки в трауре.

Сеня, который давно и безуспешно выбивал эту блажь из моей головы, теперь торжествовал. Он чувствовал себя провидцем, который пять лет подряд предсказывал неурожай, и только на шестой год его прогноз оправдался. Что ж, я выдержу и это. В конце концов что я мог ей предложить? Дешевенькие подснежники?

А теперь у нее есть Павел Второй. И шикарная упаковка. А сбоку бантик. Ха-ха-ха!

Сеня мудро смолчал, взял еще по кружке, а потом процитировал, что-то перевирая: «Где вы, снега минувших лет? Где вы, печали минувших дней? Все это — в…» И пошлепал себя по животу.

Я посмотрел на него. Сеня тщательно обсосал рыбий хвост, а затем предложил:

— Пройдемся? Абитуриенток нынче — хоть пруд пруди.

Что ж, мне оставалось утереть скупую мужскую слезу и держать хвост пистолетом. Мы вышли из «точки» и остановились перекурить. В знойном воздухе синей дымкой зависал автомобильный чад. Ближайшую липу словно кто-то облил сахарным сиропом. На сладкое налипла мошкара. «Где стол был яств, там гроб стоит». В зеркальном стекле нетвердо и вяло колебались наши фигуры.