- Нужные слова прозвучали, их я и ждала.
Человек в черных одеждах с облегчением скроил возвышенное выражение лица:
- Я вам уже писал, что каждый имеет право жить в своем мире.
- Совершенно верно.
Это была бы красивая точка, но человек в черных одеждах не удержался и превратил ее в кляксу:
- Вы умная женщина. Я давно заметил, что вы не открыты, что вы не идете ко взаимопониманию.
Он врал себе как та бабушка, которая думала, что она девушка.
Или, точнее, как девушка, воображающая себя бабушкой.
Именно что ничего он не замечал, иначе давным-давно снял бы меня с поводка и проводил с почтительными поклонами куда подальше, как сделал бы это более опытный и не такой тщеславный ловец человеческих душ. Он знал, что я была открыта навстречу ему, он знал, что подцепил меня на крючок, он думал, что теперь-то я в его власти и его даже устраивали мои трепыхания - они неизбежно вели к сегодняшней духовной растяжке, где рыбку бы выпотрошили живьем в назидание прочим. Он не знал, что я ведьма. А когда узнал, был столь самонадеян, что не придал этому значения, всецело полагаясь на ворованную у природы силу, не догадываясь, что эта сила - моя по праву. Он никогда не считал женщин умными, у него не было умных женщин, он даже не подозревал, насколько мы умны.
Он думал, что сломает сегодня хребет души моей. При всех. Чтобы другим неповадно было. Как ломал уже другим.
Он плохо думал.
- Наставник, вы мне омерзительны!
Я встала, резко поклонилась. Людям, не ему! И вышла.
За спиной раздался проникновенный, всепрощающий голос:
- У нас осталось немного времени, чтобы обрести покой и умиротворение. Закрыли глазки.
Оно, конечно, с первого взгляда было правильным и глубоко благородным. Кто-то буянит ни с того, ни с сего, а кто-то врачует души людские, заботится беспрестанно об учениках. Ведьма знает: закрывать сейчас глазки - все равно, что заливать огонь маслом.
Но кто я такая, чтобы что-то советовать человеку в черных одеждах?
***
Я шла на Гору и ветер бил мне в лицо, откидывал назад капюшон, трепал алую кисточку на его конце.
Это было чувство облегчения, ни с чем в мире не сравнимого. Медленными шагами я отходила от края, на котором стояла эти дни.
Наконец-то я поняла, почему мне было так плохо эти месяцы, что меня медленно убивало занятие за занятием.
Я узнала глаза наставника: нежить стояла за ними. То чужое, что вечно жаждет присосаться к жизни. То, что тщится скрыться под оболочкой человека, но глаза выдают неживое.
Сначала меня скрутило от ужаса: а если бы я отдала ему детей, польстившись на зазывные речи, не узнав, что стоит за ними на самом деле? А если бы после встречи с ним меня не стало и просочившись к нам под чужой личиной нежить поработила бы их? А у них не хватило бы опыта распознать оборотня? Ведь его счастье для нас было рабством, рабством и ничем иным! А мы не умеем жить рабами. Мы не умеем ТАК жить.
И тут на меня обрушилось знание. Теплой волной накрыло меня с головой.
Не сокровенное, обычное. Оно было со мной, только скрытое, полузабытое за обычными хлопотами. Опасность для жизни вызвала его из глубин, и оно пришло.
Я шла на Гору к нашим шатрам и знала, что смерти нет.
Что я возникла не из пустого и уйду не в никуда.
Что сердце мое бьется не само по себе - оно бьется вместе с ветром, с мерцанием звезд, с дыханием земли, они во мне и я часть их, неотъемлемая часть. И что мне не нужно ничего говорить сейчас - чувствуя расходящиеся от меня волны тревоги матери подхватят детей и унесут, чтобы спасти живое от неживого. Что кровь моя течет в других людях, неся мои ключи. И кровь во мне прячет частицы других людей, мы связаны в один большой общий круг. И наша жизнь - она наша, не надо бояться, не надо суетиться, надо ее любить, и если мы живем, значит так надо. Это было какое-то удивительно светлое, целостное, непротиворечивое и умиротворяющее знание.
Все устроено так просто и так мудро.
Жизнь сама себя защищает. Значительно надежнее любой ведьминой защиты.
И мы частички ее.
Но надо было пережить эту ночь.
Ночь, когда по границе твоего дома неслышно ходит нежить, смотрит из темноты на твой костер мертвыми глазами.
Ярились с черных стен шатра крылатые псы. Трепетали солнечные шелка. Горел очаг, очерчивая надежный круг, бросая блики на яркий шелк. Звенели в ночном воздухе нити силы, зачерпывались ладонями, свивались, сплетались под сильными пальцами ведьмы, выходили прочь с дымом очага, уносились холодным ветром. Ведьма наводила порядок в своем мире.
Над Горой крутились невидимые вихри, разметывающие речной туман. Слова-обереги, от стрел и от чар, от гнезд и от нор, вплетались в дым, гордо реющий знаменем над черным шатром.
Внутри пылал огонь в очаге, обложенном валунами. Угрожающе гудело пламя, отгоняя ночь.
Бушевал рукотворный огонь в душе ведьмы, выжигая грязь и мертвые ошметки чужого. Только так можно было вычистить душу, когда в диком пламени сгорает все не свое, что просочилось, извиваясь, и присосалось, чтобы пить твою кровь, твою силу, твою радость.
Всю ночь плакал сын. Привычно прикладывался к груди - и получал яд вместо молока. Маленькое тельце корежило, он кричал от боли в животе. Он боролся, все мышцы ходили ходуном - он проталкивал сквозь себя, выталкивал наружу заразу и смог победить ее, на рассвете освободившись от страшной еды и успокоившись. А я только сейчас поняла, почему он так плакал последнее время после моих занятий у человека в черных одеждах и какая я была дура, что не послушалась предупреждений слов, зная, что слова меня никогда, никогда не обманывали, зная, зная, зная!
Весь следующий день малыш яростно противился любым попыткам надавить на него. Даже если кто-то непроизвольно повышал голос, он сознательно не подчинялся, отбегал и с вызовом смеялся, смеялся от счастья, что он свободен, что он все делает сам.
Старший тоже бунтовал, когда я шипела ему в спину: "Если кто-то скажет тебе, что ты должен его слушаться только потому, что он так сказал, уходи без разговоров. Если кто-то скажет тебе, что ты должен его слушаться только потому, что он желает тебе добра, уходи, не оборачивайся. Если кто-то тебе скажет, что вы одна семья и ты должен ему подчиняться, как ребенок подчиняется родителям, знай, что этот человек тебе врет и это враг! Это не твоя семья, в нашей семье всегда отвечают на все вопросы. В нашей семье объясняют, почему поступают так или иначе. В нашей семье знания доказываются, а уважение зарабатывается поступками того человека, который требует к себе уважения!"
Сын отмахивался и бурчал в ответ: "Мам, ну что ты пристала, как маленькая!"
Семья тем и хороша, что люди одной крови понимают друг друга без слов.
Узнав о взрыве, сестра ехидно покрутила пальцем у виска: она-то давным-давно все поняла и, как всегда, просто не приняла то, что ей не нравилось. И делала на занятиях только то, что считала нужным, во время созерцания больше наблюдая за другими, нежели чем за движением волшебных сил внутри себя. И спокойно заменила одно развлечение на другое, избавившись, попутно, от болей в плече, обострявшихся от излишне частных взмахов руками.
Выждав несколько дней, чтобы я успокоилась, моя мама спросила:
- Что там случилось?
И услышав мой сдавленный вой:
- Мама!!! Этот человек сказал, что я должна его слушаться, потому что он мой духовный отец! К-к-какой он мне отец?! У меня свой собственный папа есть!!! - она даже не головой, сердцем поняла, что кто-то пытался разрушить нашу семью, то, на чем стоит наша семья.
Совершенно не осознавая причины своего поведения, она несколько дней вела себя так, словно я вчера принесла к очагу первого сына, еще ничего не зная, не умея. Она рассказывала мне, как правильно готовить еду, она давала мне задания, которые дают младшим детям.