Франсуа читал «Друг народа».

— Задницу подтирать, — коротко заметил охранник, поднимаясь, пожимая руку Федору, — и то не годится. Месье Марат на бумаге экономит, грубая она. Спит маленький, — лицо Франсуа озарилось неожиданной, нежной улыбкой.

Но Мишель не спал. Он сидел в своей маленькой, под кружевным пологом, кроватке, возясь с искусно выточенными, деревянными игрушками.

Ребенок обернулся. Уверенно поднявшись, держась за ореховые перила, Мишель весело сказал: «Папа! Мой папа!»

От мальчика пахло чем-то сонным, сладким. Оказавшись на руках у Федора, поерзав, он потребовал: «Играть!».

— Будем, — целуя белокурые, мягкие волосы, согласился Федор. «Обязательно будем, сыночек».

Дверца кареты открылась. Офицер Национальной Гвардии, — совсем молоденький, — заглянул внутрь: «Опять иностранцы. И богатые, у женщины платье, которых тут и не видели. А у него кольца с бриллиантами. И слуг с собой везут».

— Попрошу ваши документы, — вежливо сказал офицер, — сами понимаете, скоро граница.

— Пожалуйста, — Джон протянул ему бумаги. «Мы едем в Брюссель, а оттуда, через Амстердам — в Лондон. Вот мой дипломатический паспорт».

— Его светлость Джон Холланд, граф Хантингтон, герцог Экзетер, — шевеля губами, прочитал офицер. Пахло скошенной травой, где-то в небе, над каретой, запел жаворонок. «Его величество король Георг просит оказывать подателю сего всяческое содействие. Путешествует с женой, детьми и слугами. Ее светлость Марта Холланд, лакей Фредерик Лантье, горничная Мари Лантье, — офицер посмотрел на слуг: «Вы брат и сестра?»

— Муж и жена, — милое, усталое лицо женщины улыбнулось. «Уже больше десяти лет, ваше превосходительство».

— Хорошенькая, только грустная очень — вздохнул офицер. Юноша вдруг разозлился, глядя на худые, тонкие пальцы мадам Лантье. «Причесывает эту паразитку, — он искоса взглянул на холодное, надменное лицо герцогини, — стирает ей чулки…, Пора отправлять всех аристократов на эшафот, и как можно скорее, правы парижане. Короля с австриячкой — первыми туда повести».

— Что вы, мадам Лантье, — рассмеялся офицер, — я вовсе не «ваше превосходительство». Я из крестьян, такой же рабочий человек, как и вы. Я бы хотел взглянуть на ваших детей, — обратился он к герцогу, — трое же их?

— Разумеется, — Джон кивнул лакею. Тот, медленно двигаясь, открыл дверцу заднего отделения. «Тоже устал, — с сожалением подумал юноша, увидев болезненное, бледное лицо лакея. У него были припухшие, — будто он плакал, — голубые, добрые глаза.

Две девочки, сидя на персидском ковре, играли в карты, мальчик поменьше, — спал на бархатном диванчике. Белокурая, зеленоглазая девочка вскочила. Оправив шелковое платьице, она улыбнулась:

— Здравствуйте, офицер! Я леди Элизабет Холланд. Это моя старшая сестра, леди Мэри, ей тринадцать, и младший брат Чарльз, наследный герцог Экзетер, ему шесть. А мне десять, — Элизабет склонила голову набок и томно спросила: «Офицер, а можно потрогать вашу шпагу? Мэри тоже хочет, просто она стесняется».

— Трогайте, — важно разрешил юноша. Дождавшись, пока девчонки закончат ахать, он поклонился герцогу: «Можете продолжать путь».

— Мальчишка-то как спал крепко, — вспомнил юноша, глядя вслед удаляющейся карете. «Маленькие, они все такие — набегаются, а потом их и не добудишься».

— Ставьте барьеры обратно, — велел он солдатам. Присев на бревно у края дороги, покусывая какую-то травинку, юноша хмыкнул:

— Лето, какое теплое. Весна мокрая была, а после Вознесения Господня как отрезало — ни одного дождя. Пшеница в этом году удастся. Эх, — он потянулся, — может я зря с фермы ушел? Так третий сын, мне бы и не досталось ничего. Первому — земля, второй для Господа, а третий, — он повертел в руках пистолет, — третий сам в люди пробивается. В Париже, в этой газете «Друг народа», пишут, что всех кюре повесить надо и церкви разорить.

Юноша взглянул на шпиль собора, что возвышался в жаркой, полуденной дымке над далекими крышами Варенна. «Альбер там служит, — подумал он. «Это как же — мне брата своего повесить? Никогда такого не будет. И церкви трогать незачем, так испокон веку было — кюре за нас молятся, а мы работаем. Ерунда, — решительно заключил он. Поднявшись, юноша сказал солдатам, что играли в карты у обочины: «Пора и перекусить».

В карете было тих. Королева, чуть слышно выдохнула: «Марта, а не опасно оно — это снадобье?»

— Я совсем немножко ему дала, ваше величество, вы же видели — ласково отозвалась женщина. «До границы проспит, и все. Вы же сами говорили — его высочеству дофину шесть лет. Все же маленький ребенок, вдруг что-то не то скажет».

— Заедем в Варенн, — Джон откинулся на спинку сиденья, — купим там провизию. В Монмеди встретимся с мадам де Круа и вашей сестрой, ваше величество. Хорошо, что мы едем раздельно — так безопаснее.

Людовик молчал, безучастно глядя в окно, за которым были бескрайние, цветущие луга. «Такое лето хорошее, — вдруг сказал он. «Урожай богатый будет».

— Урожай, — Джон сцепил, зубы. Мужчина опять потер ноющий тупой болью висок. «Осенью война начнется, а он про урожай. Господи, вывезти бы их, и сдать на руки императору Леопольду. Пусть потом что хотят, то и делают».

— Твоей сестре, Луи, надо было еще в феврале уехать, — с отголоском давнего недовольства сказала королева, — вместе с вашими тетками. Я же предлагала…, Они добрались до Рима, и сейчас в безопасности.

— Ты же знаешь Элизабет, — голубые глаза Людовика наполнились слезами, — она бы меня никогда не бросила. Король вздохнул. Сцепив пальцы, отвернувшись, он опять стал смотреть в окно.

— Въезжаем в Варенн, ваша светлость — раздался голос Робера. «К постоялому двору заворачивать?».

— Да, — отозвался Джон: «Вы из кареты не выходите, я с Робером обо всем позабочусь. И детей не надо выпускать».

Мария-Антуанетта покраснела и со значением взглянула на Марту. «Я вас провожу, ваше величество, — та улыбнулась, — и девочек с собой возьмем. А маленький пусть спит».

На чисто выметенном дворе было пусто. Робер, распрягая лошадей, сказал слуге: «Мы совсем ненадолго. Коням воды дай, и позови хозяина своего, где там он у вас?»

— В погребе, с винами разбирается, — слуга быстро побежал к трехэтажному, каменному, под черепичной крышей, дому. Окна были раскрыты, из трактира доносился стук ножей и чьи-то голоса.

— В самый обед заехали, — незаметно поморщился Джон. «Ладно, сейчас быстро все купим, и отправимся отсюда восвояси».

— Чего изволите, сударь? — кругленький человечек вытирал руки о передник. «Комнаты, стол?»

— Нет, нет, — Джон улыбнулся. «Нам всего лишь кое-какой провизии и вина в дорогу. Пойдемте, я расплачусь, а мой кучер донесет ящик. И покажите, где у вас умывальная — со мной дамы, — он обернулся на жену, что, держа за руки девочек, выходила из кареты.

— Мари, — капризно позвала та, — что ты копаешься. Возьми все, что нужно, и быстрее. Хозяин поклонился: «Сейчас я вернусь, у меня свежие колбаски, паштет, утка…, Останетесь довольны».

Джон посмотрел на ливрею Робера: «Отлично, пистолета совсем не видно. И мой тоже незаметен. Пальбы мы тут, конечно, поднимать не будем, незачем. Так, на всякий случай».

Они ушли вслед за хозяином, и не обратили внимания на открывшуюся дверцу кареты. «Хоть подышать смогу, — решил Людовик, выходя во двор. «Надо сбросить с себя это…, эту болезнь…, я же взрослый мужчина, я король…»

Он вспомнил бесконечную зиму в Тюильри, когда, бывало, он даже не поднимался с постели. За закрытыми дверями опочивальни что-то говорили, до него доносился раздраженный голос жены, ему приносили на подпись какие-то бумаги. Он лежал, свернувшись под меховым одеялом, глядя на трепещущие в сумерках огоньки свечей, отчаянно желая закрыть глаза и больше никогда не просыпаться.

— Надо жить, — твердо сказал себе Людовик. «Ради семьи, ради детей…, Луи-Шарлю всего шесть. Мне надо вырастить мальчика. Потом он взойдет на трон, а я отрекусь от престола. Уеду в Версаль и буду там читать книги. Интересно, что случилось с экспедицией Лаперуза? Уже третий год от них ничего не слышно». Он прислонился к карете: «Это ведь я поддерживал Лаперуза, Лавуазье, французскую науку — а вовсе не эти крикуны из Национальной Ассамблеи».