Тео сидела в гостиной, безучастно глядя на мокрый снег, что лепился к стеклу большого, выходящего на набережную Августинок окна. Мишель возился с игрушечной тележкой. Мальчик, подняв голову, спросил: «Мама Тео, а где папа? Где Франсуа?»

— Придут, — она вздохнула и повертела в руках шелковый платок. «С вечера его нет, — подумала Тео, — принес розу белую, от Теодора, и ушел. Сказал — по делам. Господи, хоть бы ничего не случилось…»

— Мадемуазель Бенджаман, — раздался робкий голос горничной, — там месье Робеспьер и солдаты с ним…

— Я не хочу его видеть, — независимо заявил Мишель. Взяв тележку, он выскользнул в дверь, что вела детскую.

Тео вышла в переднюю. Оглядев наряд Национальной Гвардии, что выстроился вдоль стены, женщина холодно спросила: «Это арест?»

Робеспьер опустил на паркет плетеную корзину: «Что вы! Конвент просто решил поставить под охрану резиденции тех, кто признан достоянием республики — людей искусства, ученых…, Теперь вы всегда будете в безопасности, мадемуазель Бенджаман».

— У меня есть охрана, — Тео вдохнула какой-то кислый, неприятный запах, что шел от корзины.

— А! — Робеспьер расстегнул свою накидку и сбросил ее на руки солдату. «Боюсь, что нет, мадемуазель Бенджаман. Я принес вам, — он повертел короткими, сильными пальцами, — как бы это выразиться, плохие новости».

Он нагнулся и поднял крышку корзины. «Не верю, — пошатнулась Тео. «Нет, этого не может быть…»

— Франсуа Лено, сорока двух лет, — сухо сказал Робеспьер, — гильотинирован за нападение на депутата Конвента, гражданина Донатьена Сада. Месье Сад выжил. Он отдыхает у себя дома. И кстати, — Робеспьер нагнулся и достал что-то из корзины, — ваш охранник Лено был шпионом, это доказано. Он сунул в руки Тео испачканную подсохшей кровью икону: «Его сообщник, так называемый месье Корнель — бежал и бросился в Сену. Утонул, — добавил Робеспьер. «Лено признался в этом, перед казнью».

— Убийца, — Тео медленно раскачивалась, прижимая к груди икону. «Пошел вон отсюда, мерзавец, убийца…»

Робеспьер оправил сюртук: «Я навещу своего сына, мадемуазель Бенджаман. И, пожалуйста, — он наклонил изящно причесанную голову, — примите мое предложение руки и сердца».

— Да как вы…, - начала Тео. Робеспьер, взяв ее железными пальцами за руку, втолкнул в гостиную. «А иначе, — вкрадчиво, сладко шепнул он, — Мишель и дня не проживет, моя дорогая невеста. Поцелуйте же меня. Как только будет введена новая религия, мы с вами поженимся, — Робеспьер указал на едва виднеющиеся в сером, туманном утре башни Нотр-Дам.

Тео застыла. Ледяные, как у мертвеца губы, прикоснулись к ее щеке.

Часть вторая

Северная Америка, лето 1793 года

Вильямсбург, Виргиния

Тедди привязал коня к деревянным перилам. Задрав голову, юноша прочитал вывеску: «Мистер Мак-Кормик, нотариус, представительство в суде». Дэниел, спешившись, похлопал его по плечу: «Я понимаю, после Нью-Йорка тебе все кажется деревней. Хорошо еще, что я в городе был, не на реке Потомак, смог тебя встретить. Потом в Бостон поедем, увидишь свой новый дом».

— После Лондона тоже — тут глушь, — Тедди оглядел пустынную улицу, и чиркнул кресалом. «А ты почему не куришь? — поинтересовался он у Дэниела. Тот хохотнул: «Я на табачной плантации вырос, отец наш — курил, не переставая. Кальян, как в Марокко — это я еще могу понять. Хотя бы запах приятный. Дядю Меира на сигары ограбил? — спросил Дэниел, разглядывая брата.

— Одно лицо с отцом, конечно, — подумал он. «Только глаза, как у батюшки Марты. И угораздило же их во Франции застрять. Тео тоже в Париже, хотя о ней Теодор позаботится. И Констанца с ними. Дядя Джованни написал, что она отказывается уезжать, для книги материал собирает. В конце концов, с нами Франция не воюет, у меня дипломатический паспорт — отправлюсь туда и всех вывезу».

— Отчего это дядю Меира — Тедди повел мощными плечами. Он, шестнадцатилетний, был ростом почти с Дэниела. Коротко стриженые, каштановые кудри юноши золотились под ласковым, утренним солнцем.

— Я теми каникулами работал, все лето. Дядя Питер меня устроил мальчиком в контору своего адвоката, Бромли. Начал я там с того, что полы мыл, — юноша усмехнулся. «А потом Бромли меня за документы усадил. В общем, — Теодор блаженно выпустил сизый дым, — деньги у меня есть. В Итоне их все равно тратить не на что».

— У тебя почти миллион фунтов есть, — отозвался Дэниел.

Тедди приоткрыл один глаз: «Еще чего не хватало — их трогать. Пусть лежат, обрастают процентами. На жизнь я себе заработаю. А в Итоне, — он затушил окурок и спрятал его в портсигар розового дерева, — учеников за курение выгоняют, а учителя курят. Несправедливо. Хотя в Кембридже можно курить, Майкл говорил. Он, как диплом получит, — добавил Тедди, — уедет в Уэльс, на шахты, инженером. А Пьетро — юноша широко улыбнулся, — будет теологию изучать. Мы уже договорились — в Кембридже живем рядом».

Дэниел оглянулся, — улица была безлюдна, только вдалеке вышагивали гуси. Какой-то негр, присев на бочку, строгал палочку. «Постарайся, чтобы нотариус ничего не заподозрил, — озабоченно попросил он младшего брата. «Сам понимаешь, я заместитель государственного секретаря, мистера Джефферсона. Это все-таки, — Дэниел указал глазами на папку, — подделка документов, подлог…»

Тедди сбил невидимую пылинку с рукава отлично скроенного, цвета слоновой кости, летнего сюртука. Поправив белоснежный, шелковый галстук, он уверенно подал Дэниелу руку: «Теодор Бенджамин-Вулф, рад встрече. Да, конечно, я родился в 1775 году, в апреле. Мне исполнилось восемнадцать. Вот мое свидетельство о крещении, вот завещание моего покойного деда…»

— Отлично, — искренне похвалил его Дэниел. «В актеры не думаешь податься?»

— Буду играть в любительских спектаклях, — отмахнулся Тедди. «Это у меня от мамы, — ласково сказал он. Юноша горько подумал: «Три года я их не видел. Будь что будет, следующим летом поеду в Дувр, и доберусь до Франции. Найду их и увезу. Это же моя мать, моя сестра, отчим…, - он посмотрел на брата красивыми, лазоревыми глазами: «Дэниел, а наш отец, он каким был?»

— Он был разным, — коротко ответил мужчина и подергал бронзовую ручку звонка. Заходя в переднюю, Дэниел оглянулся — негр бросил стругать палочку. Внимательно посмотрев на крыльцо, он закурил короткую трубку.

В конторе пахло чернилами, пылью, большая муха назойливо жужжала под деревянным, беленым потолком.

Мак-Кормик, — маленький, кругленький, пожал им руки, и вытер лоб шелковым платком. Нотариус улыбнулся: «Мистер Бенджамин-Вулф, все документы я подготовил. Будете просматривать список подлежащих освобождению?»

— Хотелось бы, — Тедди привольно раскинулся в кресле, поигрывая кожаным хлыстиком, закинув ногу на ногу. Он отпил кофе из фарфоровой чашки. Мак-Кормик позвонил в колокольчик и велел вставшему на пороге мальчику: «Несите папки».

Когда трое клерков зашли в комнату, Тедди закашлялся: «Что это?»

Мак-Кормик усмехнулся: «За последние шестнадцать лет, пока вы изволили быть ребенком, а ваша матушка — опекуном, рабов не продавали, мистер Бенджамин-Вулф. Они ведь размножаются, — нотариус развел руками. «Как животные, у них ведь нет разума».

Дэниел побледнел и процедил: «Мистер Мак-Кормик, я рад, что вы нашли время поделиться с нами вашими взглядами на поведение людей, однако мы торопимся. Мой племянник подпишет общий перечень, сколько там человек?»

— Восемь тысяч двести сорок два, — отчеканил нотариус. «Данные о падеже у меня тоже есть. Желаете ознакомиться?»

— Тут не Нью-Йорк, — холодно подумал Мак-Кормик, выдержав яростный взгляд зеленовато-голубых глаз. «Все правительство аболиционистами полно. Южным штатам надо отделяться. Говорят, и в столице, и в Бостоне — негров даже в школы стали пускать. Еще чего не хватало».