Мораг кивнула и наклонилась над колыбелью. Она взяла сестру — тяжеленькую, сонную. Та сладко заворочалась, кудри темного каштана упали на белые, пухлые щечки. Дебора, внезапно, широко открыв ясные, синие глаза, звонко пролепетала: «Мама!»

— Уноси ее, — попросила Мирьям, вешая на плечо кожаную суму с инструментами, — иначе сейчас раскричится.

— Это Мораг, — девочка покачала дитя.

— Моаг, — картавя, пробормотала Дебора. Зевнув, уцепившись ручкой за плечо сестры, она мгновенно заснула. Мораг тихо рассмеялась. Поцеловав мать напоследок, девочка пошла к себе в комнату.

Мирьям босиком спустилась вниз, и потрепала сына по голове: «Опять леденцы ел. Принеси мои туфли, и пойдем».

— Да я, я… — Элайджа широко раскрыл глаза. Заметив усмешку на лице матери, мальчик вздохнул: «Нельзя врать».

— Ел, — он уныло повесил голову. Мирьям улыбнулась: «В следующий раз просто скажи, что тебе хочется сладкого. Хотя ночью, конечно, наедаться не стоит».

— Если работаем, — он распахнул дверь перед матерью, — то это все равно, что день, мама.

Они прошли мимо крепкого коровника, мимо птичника, где спали куры, и, миновав высокие амбары — стали спускаться по деревянной лестнице к причалу.

Мэри шла навстречу им, помахивая холщовым мешком. «Все поели, и я там кое-что из провизии в трюме оставила, — озабоченно добавила девушка, — вдруг шторм. Но вряд ли, — она посмотрела на темную гладь воды, — озеро тихое. Отправляйтесь спокойно. У этой женщины уже схватки сильные, мама».

— Все будет хорошо, — твердо ответила Мирьям. Поцеловав дочь, она помахала ей рукой — уже с причала.

И пока бот выходил на открытую воду, она видела, как Мэри, со свечой в руке, стоит на лестнице, провожая их.

Мирьям распахнула ставни в каюте: «Давайте, миссис Сэмуэль, дитя уже совсем рядом. И мы рядом, — добавила она, глядя на далекую, темную полоску канадского берега. Серая, предрассветная вода озера чуть волновалась под легким ветром.

— Как хорошо прошли, — подумала Мирьям, осматривая негритянку. «За ночь пятьдесят миль сделали. Скоро уже и на месте будем. Там уже ждут, Стивен ходил той неделей, предупреждал их. А потом возьмем Ната и все вместе поедем на восток. Он в Бостон, а мы в Нью-Йорк, — Мирьям внезапно усмехнулась. «Эстер опять будет меня уговаривать шелковые платья сшить, хотя где их тут носить? — она посмотрела на свой передник. Вымыв руки, Мирьям улыбнулась: «Сейчас немного поработаем, а вы кричите, не стесняйтесь».

— Дочка ваша…, - тяжело дыша, сказала женщина. «Мэри…, такая хорошая, добрая…, и сын тоже…, Они не похожи…»

— Мэри наша приемная, — весело сказала Мирьям. «У нее мать — наполовину негритянка была, сестра мужа моего, единокровная. Поэтому и волосы у нее такие. У нас еще дочка есть, Мораг. Мы ее на воспитание взяли, у нее мать — индианка, а отец — белый. Младшенькая девочка наша, Дебора, — два годика ей. У нас семья большая, миссис Сэмуэль. А я сама — Мирьям рассмеялась, — еврейка, и зовут меня, как в Библии сестру Моисея звали, я говорила вам».

Негритянка, согнувшись, ухватившись за руку Мирьям, заплакала: «Сказано же…, отпусти народ мой…, это же мой пятый…, миссис Кроу…, пятый ребенок…, четверых забрали…, и не видела я их больше…, тоже, как у вас…, три девочки и мальчик…»

— Значит, все быстро случится, — пообещала Мирьям, — я первого тяжело рожала, долго, а с Деборой — за три часа справилась, и в тот же день на ноги встала. Мы уже в канадских водах, дитя ваше свободным родится. И народ, — она обняла женщину, — народ ваш тоже выйдет из рабства. Как Господь нас не оставил, так и вас не оставит заботой своей.

Миссис Сэмуэль сидела на койке, держа в руках завернутую в холст девочку. Та копошилась у ее груди. Младенец, затихнув, посапывая — успокоился. Мирьям стерла слезы с лица женщины, и прислушалась: «Якорь бросают. Сейчас лодки с берега пригонят, нас там ждут».

— Мирьям назову, — сказала негритянка, целуя черные, еще влажные волосы младенца. «Ее у меня уже никто не отнимет, миссис Кроу».

— Никто, — согласилась женщина и поднялась наверх.

На востоке всходило огромное, огненное солнце. Муж сидел на борту бота, затягиваясь старой, прокуренной трубкой. Мирьям пристроилась к нему под бок. Стивен, обнимая жену, усмехнулся: «Такой переход был легкий, что я Элайджу отправил веслами поработать, на шлюпке. Он всю ночь ничего не делал. Вот, — он посмотрел на негров, что спали на палубе, — восемь человек свободны».

— Девять, — поправила его Мирьям, целуя седоватый висок. «Там у нас девочка родилась».

— Это хорошо, — внезапно, нежно улыбнулся муж. Мирьям спросила: «За семь лет…, Ты, сколько уже беглых в Канаду переправил?»

— А ты, сколько детей приняла? — лукаво спросил ее капитан Кроу. Мирьям развела руками: «Со счета сбилась, дорогой мой».

— Вот и я — так же, — Стивен выбил трубку в воду, и достал подзорную трубу: «Вот и они».

С северного берега к боту шли три лодки. Мирьям прищурилась и увидела, как сын, сидящий у руля, привстал и помахал ей рукой. Небо постепенно становилось голубым, прозрачным, над ботом закружились озерные чайки. Элайджа, размотав канат, ловко пришвартовавшись, крикнул: «Добро пожаловать в Канаду!»

Нью-Йорк

Корабль ловко маневрировал, сбавив паруса, заходя в гавань. Две женщины — повыше и пониже, стояли на корме. Джо усмехнулась, накрутив на палец темный локон, упавший на плечо из-под бархатного берета, и обняла за плечи Дину: «Совершенно не о чем беспокоиться. Иосиф — врач, кузина Эстер акушерка и кузина Мирьям тоже. Родишь тут американца, или американку».

Дина посмотрела на свой живот и покраснела: «Неудобно так. Когда из Яффо отплывали — я еще не уверена была. Мы с Аароном подумали — не оставаться же из-за этого».

— Ничего неудобного, — твердо сказала Джо и услышала голос капитана: «Милые дамы, скоро пришвартуемся. А вы, госпожа Мендес де Кардозо, — он поклонился, — если захотите, я вас с удовольствием первым помощником возьму. Отлично навигацию знаете».

— Ты даже учебник написала, — оглядывая удивленными глазами гавань, сказала Дина. «Тут кораблей еще больше, чем в Ливорно и Амстердаме!»

— Не по навигации, — Джо улыбнулась, — по математике, я же подумала — все равно детям преподаю. А потом меня в издательство взяли, я говорила тебе. Теперь чужие книги поправляю, вместо того, чтобы свои писать. И тебе очень, очень, идет это платье, — внезапно добавила она, наклонившись, поцеловав Дину в белую щеку.

— Нескромно, — почти испуганно сказала та. Джо рассмеялась: «Ты же видела, как наши дамы в синагогу ходят, да и в Париже — Марта тебя по лавкам водила».

Дина скосила глаза на прикрытое кружевами декольте и, подергав жемчужное ожерелье, вспомнила уверенный голос: «Даже и не спорьте, кузина Дина, вам этот бирюзовый шелк очень к лицу. И аметистовый тоже возьмите. Рахели, — Марта порылась в рулонах тканей, — пойдет синий, как ее глаза, а Малке — гранатовый. К ее волосам очень хорошо будет, она же темненькая, в отца».

— Нельзя красный цвет, — слабым голосом сказала Дина, прижимая к груди ворох кружев, вдыхая запах жасмина. Марта качнула бархатной шляпой: «Малке пять лет, кузина Дина. Она успеет еще в темных платьях, походить. На то и детство, чтобы радоваться».

Марта зашуршала своими юбками — темно-зелеными и велела хозяину: «Счет пришлите мне, на рю Мобийон».

— Кузина Марта, — запротестовала Дина, когда они вышли на улицу. Та только подняла маленькую, белую руку. Дина вспомнила: «Аарон мне говорил, это синий алмаз. Как сверкает». «Это подарок, кузина Дина, — мягко улыбнулась женщина: «Для нас будет большой честью, если вы его примете».

Они шли по весеннему, веселому Парижу. Дина неслышно вздохнула: «Тут совсем не так, как дома. Мужчины на меня смотрят. Это все из-за волос, они ведь видны, но ведь такая шляпа изящная. Я у Аарона спрашивала — ему тоже так больше нравится».