— А смотрят, — Марта остановилась перед лавкой и велела: «Еще сюда, купим вам мыла, эссенции ароматической…, - а смотрят они потому, кузина Дина, что вы у нас — редкая красавица, вот и все. Привыкайте, — женщина усмехнулась и позвонила в дверь.

Уже потом, когда они сидели в саду Тюильри, а девочки — Элиза, Рахели и Малка, — бегали по дорожкам, играя с Ратонеро, Марта сказала:

— Так хорошо, что вы приехали, хоть и ненадолго. Элиза у меня скучает без друзей, она же вашей Рахели ровесница. Письма мы все передадим, не волнуйтесь. Жалко, что вы нашего кузена Питера не застали. Он зимой в Лондон уехал, как после ранения своего оправился. Моше, — Марта улыбнулась, вспомнив высокого, сероглазого, рыжеволосого мальчика, — я смотрю, и Пьетро написал, и Давиду. И Ханеле тоже — дяде своему».

— А рав Судаков не написал, — напомнила себе Дина, и услышала стук в дверь.

Шел затяжной, долгий, дождь — один из последних дождей зимы. Она подняла засов и ахнула. Моше стоял на пороге. Он чихнул: «Мне надо в ешиву, тетя Дина, — он оглянулся, — я совсем ненадолго. Тетя Дина, — мальчик поморгал мокрыми ресницами, — можно вас попросить? Я письма принес, для друзей своих, и Ханеле тоже — для дяди Теодора. Вы не передадите? — Моше вытащил откуда-то из-под рубашки пакет и облегченно вздохнул: «Не промок».

— Передам, конечно, — Дина помолчала: «Твой отец, наверное, господину Горовицу письма отдаст».

Моше пробормотал что-то и дернул углом рта: «Это и так — я ночью писал, тетя Дина. Папа…». Моше махнул рукой, и, не закончив, сказав: «Спасибо большое», — пошел по узкой, каменной улочке вниз, закрываясь рукавом капоты от ливня.

— А потом Ханеле приходила, с Малкой посидеть, — вспомнила Дина, — и сказала, что отец им запретил гоям писать. Так и сказал: «гоям». Господи, вразуми ты его. Уважаемый человек, книги пишет, бедным помогает, в Европу ездит деньги собирать, а такой жестокий. Это же семья, родная кровь, брат его. Какая разница?

Марта внезапно улыбнулась: «Раз вам, кузина Дина, в театр нельзя…».

Та покраснела: «Не мне, Аарону. Там ведь женщины поют, и вообще…, - она повела в воздухе рукой.

Марта поднялась и крикнула: «Девочки, пойдемте!». «Тогда мы сегодня семейный вечер устроим, у кузины Тео. Сыграем вам на фортепиано, музыку вам можно слушать?

— Можно, — улыбаясь, кивнула Дина. Марта, присев, раскинув руки, обняла девчонок: «Вы у нас — будто цветы, мои хорошие!»

Они сидели в большой, убранной кружевами детской. Дина, глядя на то, как девочки возятся с пухлым, белокурым, голубоглазым мальчиком, положила руку на свой живот: «Может, сын будет. Я же вижу, Аарон хочет сына. Хотя так нельзя, — она вздохнула, — госпожа Судакова, бедная, который год без детей, а у нас две дочки здоровых. Кого Господь даст, того и даст».

Мишель неуверенно поднялся на ноги, и тут же плюхнулся на персидский ковер. «Десять месяцев ему, — улыбнулась Марта. «Вы бы видели, кузина Дина — он же, как родился, не дышал, синий весь был. Кузина Тео его спасла. А теперь, — она наклонилась, и мальчик быстро пополз к ней, — теперь он у нас — толстячок, да?»

Марта посадила мальчика к себе на колено, и тут дверь детской открылась. Мальчик радостно что-то залепетал, протягивая ручки. Высокий, рыжеволосый мужчина, улыбаясь, ласково взял его у Марты: «Ты пока останешься тут, мой милый, ты не дорос до прогулки на лодке. Что стоите, — повернулся он к девочкам, — кузина Констанца уже ждет. Поедем по Сене, а потом заглянем в Арсенал, посмотрим разные химические опыты, я договорился».

Мишель положил голову на плечо мужчине и тот покачал его: «Года через два и ты у нас будешь кататься, обещаю».

— Спасибо вам, кузен Теодор, — улыбнулась Дина, — что девочек развлекаете, пока мы тут. Аарон, сами знаете, сутками работает, свитки проверяет, мезузы…, Так много евреев в Париже, мы и не ожидали…

— Как только примут конституцию, — заметила Марта, — евреи тут получат полные гражданские права, как в Америке. Это дело решенное. Они уже участвовали в выборах, в Генеральные Штаты, будут служить в армии, могут владеть недвижимостью. Здешние парламентарии не отступят, пока не добьются своего.

— Говоря о парламентариях, — мрачно сказал Федор, глядя в окно, — вот один из них.

— Мы с кузиной Диной тут побудем, — успокоила его Марта, взяв заснувшего Мишеля. «Отец его пришел, — шепнула она женщине. Устроив ребенка в колыбели, откинувшись на спинку кресла, Марта сжала и без того тонкие губы.

— Мама! Мама! — очнулась Дина. Дочери дергали ее за подол платья, Ратонеро звонко лаял. Муж, незаметно взял ее за руку: «Вот и Америка».

Джо стояла, удерживая Элишеву. Девочка, нетерпеливо прыгая, вздыхала: «Скорей уже, скорей, когда же, мама!»

Иосиф усмехнулся и приподнял сына: «Видишь там, на причале, мальчиков? Должно быть трое, это кузены твои. Так что не жалуйся, что вокруг одни девочки».

— Вижу! — восторженно крикнул Давид. «Их там много, папа, и они все нам машут. Пошли, пошли, — он потянул отца за полу сюртука. Корабль мягко прижался бортом к деревянной пристани, матросы стали спускать трап. Дина, оглядывая полукруг высоких, каменных домов, вдыхая соленый ветер, выдохнула, сжав сильные пальцы мужа: «Америка».

Эстер уселась на деревянную скамью Федерал-холла. Расправив шелковые юбки, она качнула красивой головой, увенчанной широкополой шляпой: «Это последнее заседание Палаты перед летними каникулами. Осенью они в Филадельфию перебираются».

— И вы тоже? — шепнула Дина, устраиваясь рядом с ней. Эстер кивнула. Помахав рукой брату, что, вместе с женой, детьми и Аароном стоял у входа, женщина поманила его к себе. «Вот наши места, — указала она. Повернувшись к Дине, Эстер добавила: «Конечно. У нас и в Филадельфии дом есть, и в Бостоне — правительство все никак не может решить, где им обосноваться. Когда столицу построят — мы, конечно, туда переедем. Куда Меир, — темно-красные губы усмехнулись, — туда и мы, за ним. Как же иначе?»

От женщины, — невысокой, худенькой, изящной, — пахло лавандой. Дина посмотрела на отягощенные бриллиантами пальцы, на роскошные серьги в нежных мочках ушей и заметила седой волос на темном виске. «Тридцать семь ей, — вспомнила Дина, — она же говорила. На четыре года кузена Меира старше. Господи, я такого дома, как у них и не видела еще. В Париже у всех квартиры. Сара с Иосифом хорошо живут, но ведь и не сравнишь со здешними евреями».

На круглом столе орехового дерева блестело серебро, сверкал уотерфордский хрусталь. Меир принял от лакея вино: «Каждый год пять сотен бутылок заказываю, у Монтефиоре, в Ливорно. Их семья потихоньку в Лондон перебирается, но со Святой Землей продолжает торговать. Они мне писали, что одна из Мендес де Кардозо, Иосиф — за Монтефиоре замуж вышла».

— Это дочка ювелира, — Иосиф попробовал вино, и кивнул: «Отличное. Того, что в Лондоне жил, при короле Якове. Эфраим Мендес де Кардозо его звали. Мы вам родословные древа привезли, от Марты, из Парижа, так что, — он поднял бокал, — надо выпить за нашу семью».

Мирьям наклонилась к Дине: «Вам немножко можно, кузина, ничего страшного. Попробуйте, у нас, на озере Эри, такого нет. У нас вообще, — женщина едва заметно улыбнулась, — все просто. Мы же в деревне».

— Ваш муж не пьет, кузина Мирьям, — удивилась Дина.

— Он квакер, — Мирьям полюбовалась игрой света в рубиновом вине, — им нельзя.

— Муж у нее не еврей, — подумала Дина, исподтишка разглядывая высокого, очень красивого мужчину в скромном, простого покроя сюртуке.

— И дети тоже — две дочери приемных, старшая уже взрослая совсем, шестнадцать лет, — она посмотрела в сторону смуглой девушки в платье темно-синего шелка. Та тряхнула мелкими кудряшками и горячо сказала:

— Дядя Меир, после обеда мы с папой покажем вам карты. Я вас уверяю — канал до реки Гудзон преобразит штат Нью-Йорк, разовьет торговлю. Мы сможем построить настоящий порт на реке Буффало…Вы же теперь депутат, — лукаво добавила Мэри, — вы должны заботиться о процветании ваших избирателей.