Тедди присел на подоконник, и, закурил, глядя на залив: «Тогда же ты с тети Салли показания снял, да? О ее жизни в имении, — юноша горько усмехнулся, — моего отца».

— Откуда он… — подумал Дэниел. «Одна копия бумаг была у Марты, она ее в Лондон увезла, а вторая — у Салли. Господи, — мужчина похолодел, — неужели…». Он взглянул на лицо брата и поразился — синие глаза потеряли искорку веселья, подбородок затвердел. Дэниел понял: «Совсем взрослый. Уже не мальчик, нет».

— Я только хочу знать, — устало продолжил Тедди, выдыхая сизый дым, — почему мне ничего не рассказали? Не мама, — он вздохнул, — я понимаю, ей тяжело было о таком говорить, даже после всех этих лет. Но ты, Дэниел, ты, же мой старший брат…

Дэниел наклонился и обнял мощные плечи: «Думаешь, мне легко было? — шепнул он. «Ты сам знаешь, я из семьи в восемнадцать лет ушел, как раз из-за этого. Знать, что у меня такой отец…, - он поморщился, — знать о Мэтью…»

— Как он умер? — внезапно спросил Тедди. «Мэтью. Расскажи мне, Дэниел, только, пожалуйста, — он отложил сигару и потер лицо руками, — ничего не скрывай. Не надо больше, — он помолчал. Дэниел, разлив вино по бокалам, стал говорить.

Они почти допили бутылку, когда Тедди, зажигая четвертую сигару, глядя на тонкий серпик луны в окне, пробормотал: «Спасибо. Мама правильно сделала, что убила его, — он внезапно улыбнулся: «Впрочем, я в маме никогда не сомневался, и в Джоне тоже».

— Мы их найдем, — пообещал Дэниел, целуя брата в лоб. «Поедем во Францию и найдем. У нас американские паспорта, нас не тронут. И Констанцу оттуда вывезем».

— Придется ее связать для этого, — хмыкнул Тедди. «Я тебя попросить хотел — я статью написал. Думаю, ее в какой-нибудь аболиционистский журнал пристроить. Посмотри на нее, пожалуйста. Ты же опытный юрист, а я только учиться начинаю».

— Конечно, — откликнулся Дэниел. «А о чем статья?»

— О праве человека вступать в межрасовый брак, — горько ответил Тедди, отвернувшись, уставившись на медленно темнеющее за окном небо. «Пусть будет счастлива, — сказал он себе, чувствуя горячие слезы в глазах. «Пусть, не со мной, но пусть будет счастлива. Моя богиня».

Дэниел осторожно поднял руку и постучал в калитку. Дорога была уже пуста, вдалеке чернели верхушки леса, за его спиной шуршало, плескалось море под обрывом.

-Заснул мальчик, — ласково подумал он. «Бедный, такое услышать. Ничего, он сильный, справится. Я сейчас рядом, помогу ему. А статья хорошая, осенью ее в печать пустим. Конечно, много воды утечет, прежде чем другие штаты последуют примеру Пенсильвании, но за это надо бороться. И за право негров на учебу в колледже — тоже. Много работы впереди. Теперь мне ничего не страшно, я теперь не один».

Салли стояла, держа в руке оловянный подсвечник: «Дэниел….».

Он забрал у нее свечу. Поцеловав теплые, пахнущие свежей выпечкой, мягкие ладони, мужчина выдохнул: «Я так ждал тебя, любовь моя, так ждал. Всю жизнь ждал, оказывается».

Салли прижалась губами к русому, в чуть заметной седине виску. Они долго стояли так, обнявшись, не размыкая рук, вытирая слезы друг другу.

Мирьям выглянула в окно кухни и улыбнулась — дети сидели под кленом, держась за руки. Она услышала голос Мэри: «Вы только не грустите, пожалуйста. Мы с Мораг обязательно вернемся, а когда вы подрастете — и вы в Англию поедете».

— Я хочу в Амстердам, — внезапно сказала Дебора, вертя в руках трубочку. «Папа рассказывал — там очень красиво, как в сказке».

— И в Амстердам тоже отправитесь, — согласилась Мораг, отложив томик стихов. Мирьям вытерла руки и вздохнула:

-Мэри совсем уже взрослая, девятнадцать лет. Может быть, все-таки стоило попросить Дэниела поправить ей паспорт немного? Но она очень щепетильная, никогда бы не согласилась. Да и потом, — женщина хмыкнула, — она девочка прямая, честная, не будет обманывать. Может, в Англии кого-нибудь встретит. И Мораг тоже — не за фермера же ей замуж идти. Она и поет, и стихи пишет… — в дверь позвонили. Мирьям, пройдя в переднюю, ахнула: «Салли!»

Под черными глазами женщины залегли глубокие тени. Мирьям потянулась и, обняла ее: «Мне так жаль, милая, так жаль…., Мы только вчера вернулись из Ньюпорта, поздно вечером. Проходи, проходи, пожалуйста. Стивен в порту, корабль свой к отплытию готовит. Проводим девочек, и они с Элайджей в море уйдут».

Салли присела на крепкий стул. Глядя в доброе, с морщинками вокруг синих, больших глаз, лицо Мирьям — она расплакалась.

— Милая, — Мирьям обняла ее за плечи, — милая, не надо…, У тебя доченька есть, миссис Бетси…Она шептала что-то ласковое, успокаивающее. Салли, вытерев щеки, спросила: «А ты? У тебя ведь муж моряк, хоть и по озерам ходит. Ты не боишься, Мирьям?»

Женщина поставила медный кофейник на треногу в очаге. Присев напротив, перебирая длинные пальцы Салли, она вздохнула: «Боюсь, конечно. И за Стивена, и за Элайджу, и Мэри — тоже у штурвала стоит, — Мирьям улыбнулась. «Молюсь, чтобы с ними все хорошо было, Псалмы читаю».

— Я тоже молилась, — Салли покачала изящной головой и сказала себе: «Я не могу, не могу. Не могу попросить у нее трав, язык не поворачивается. Уже пять дней ничего нет. Господи, надо Дэниелу сказать, нельзя тянуть. Какой стыд, какой позор, — кровь прилила к ее щекам. Она повторила: «Молилась. Но видишь… — ее губы задрожали и Салли не закончила.

Мирьям ласково вытерла ей слезы, своим платком. Заварив кофе, она добавила в фаянсовые кружки молоко: «На Эстер посмотри. Она, бедная, тоже — мужа потеряла. Однако же, теперь она счастлива, и деток растит. И я, — женщина улыбнулась, — могла ли я думать, там, у Кинтейла в лагере, что все так обернется? Отгорюешь, поплачешь, милая, и дальше надо жить. Тебе же тридцать три всего, — Мирьям посмотрела на красивое, грустное лицо Салли.

— Дальше, — та помешала кофе и велела себе: «Прямо отсюда пойдешь, и скажешь все Дэниелу. Он дома, должно быть».

— Спасибо тебе, — Салли помолчала. «Мы справимся».

— А Марта, — пронеслось у нее в голове. «Девочка так отца любила…, Но ведь это Дэниел. Она его с детства знает, он друг негров, Марта будет согласна. Она только порадуется, когда о ребенке услышит».

— И вот еще, — Салли порылась в бархатном мешочке, что висел у нее на запястье, — Марта записку передала, для Мораг…, Просит, пока она не уехала — взять для нее книг в библиотеке. Нам же туда нельзя, — Мораг, услышав голос Салли, всунула голову в кухню: «С удовольствием!»

Она пробежала глазами записку и увидела внизу постскриптум: «Буду ждать тебя завтра в три у Фанейл-холла. Мне надо сказать тебе что-то важное».

— Что же она сюда не пришла? — удивилась Мораг. Посмотрев на Дебору и Элайджу, что висели на заборе, девушка усмехнулась: «Тут и не поговорить толком, конечно. А все равно — я по ним скучать буду».

Девушка вернулась к клену. Положив голову на плечо сестры, она попросила: «Прочти мне еще раз то письмо, от тети Изабеллы».

— Дорогие мои Мэри и Мораг, — начала читать сестра. «Мы все очень, очень рады, что родители разрешили вам поехать в Англию. Жить вы будете у нас с дядей Джованни, в Мейденхеде. С началом сезона дядя Питер устроит в вашу честь обед у себя, на Ганновер-сквер. Когда вы приедете, еще будут каникулы, поэтому вы познакомитесь и с Майклом, сыном дяди Питера — ему восемнадцать лет, и он учится в Кембридже, и с нашими сыновьями — Пьетро, другом Тедди, и Франческо, ему восемь. Он только отправляется в школу, в этом году. С Тедди, я уверена, вы уже подружились».

— Подружились, — горько повторила Мораг. «Как мы из Ньюпорта вернулись, он сюда и не приходил. Папа сказал, у него статью осенью печатают, в сборнике общества аболиционистов, в Пенсильвании. Тедди над ней работает, у него времени нет. Какой он умный, и латынь знает, и в шестнадцать лет уже публикуется…»

— Мы с вами, дорогие девочки, будем ходить в театр, в Британский Музей. Я вас буду вывозить на балы, и, конечно, напишу ваши портреты. С любовью к вам, в ожидании встречи, — Изабелла ди Амальфи.