— Верни Теодора, — шепнула она. Сглотнув, Тео постучала в дверь детской.

Констанца проснулась от пения птиц. Дверь домика была полуоткрыта, пахло свежестью, и она услышала, — совсем рядом, — скрип уключин. «Рыбаки, — подумала девушка. Откинувшись обратно на подушку, она рассмеялась: «Антуан!»

— Не вскакивай, — велел он, спрятав лицо в ее теплом, белом плече, целуя отросшие волосы, спускавшиеся рыжей волной на шею. «Когда ты вернешься? — Констанца застонала и выдохнула: «Вечером, как я говорила…»

— Вернусь, — твердо сказала она себе. «В Париж отправлюсь в мужском наряде. Встречусь с Шарлоттой, заберу ее паспорт, и велю уезжать. После такого ей нельзя тут будет оставаться. Она жизнью, конечно, будет рисковать, но без паспорта меня к Марату не пустят. А Шарлотта пусть прячется на западе. Дядя Теодор прислал имена верных людей, ее довезут до Вандеи».

— Вечером, — повторила Констанца, и, повернувшись, обняла его: «Антуан…, Может быть, ты все-таки уйдешь…, В горы, или на запад, в Вандею. Говорят, осенью начнут процесс против бывших откупщиков. Пожалуйста…»

— Меня не тронут, я им нужен, — хмыкнул Лавуазье, целуя маленькую, почти незаметную грудь. «Они без меня не обойдутся — порох, оружие…, Не волнуйся, пожалуйста. Когда-нибудь тут все закончится, — он вздохнул и погладил ее по стройной, узкой спине, — все будет хорошо».

— Я люблю ее, — думал Лавуазье, — так люблю…, Но Мари-Анн — тоже. Господи, она ведь знает, знает, что я тут ночую. Знает и ничего не говорит. И я ничего не могу сказать. А если бежать? Нельзя бросать Мари-Анн, и Констанцу — тоже нельзя.

Девушка, будто услышав его, приподнялась на локте: «Антуан…, Если что — ты за меня не беспокойся, я выберусь. Думай о себе, о своей, — Констанца чуть запнулась, — семье…»

— Ты моя семья, — Лавуазье привлек ее к себе. Они долго лежали просто так, обнявшись, слушая, как щебечут птицы в маленьком саду.

Уже после завтрака, моя посуду в тазу, Констанца обернулась на дверь в комнату. Одним легким движением девушка взяла из ящика простого комода нож с пятидюймовым лезвием. «Я буду в платье, — подумала Констанца, — в платье и чепце. Охранников там двое, я видела. Охранники и жена, — она криво усмехнулась. «Они не станут обыскивать женщину. Да и жена его вряд ли посмеет».

Лавуазье уже работал, сидя у маленького, грубо сколоченного стола. Констанца оправила свой простой, темный сюртук. Встряхнув волосами, она спросила: «Как я выгляжу?».

Он оторвался от записей и усмехнулся: «Я что-то начал жалеть, Конни, мы слишком быстро поднялись с постели. Завтра, — Лавуазье поцеловал ее, — я такой ошибки не сделаю».

— Обещания, — поддразнила его девушка. Повертевшись, она почувствовала его руку пониже спины: «Только бы он не нащупал нож».

— Вот вернешься, — Лавуазье все обнимал ее, — и я тебе докажу, — я, что обещал, то и делаю.

— Я знаю, — шепнула Констанца, и поцеловала его напоследок: «В сарае все готово. Вчера, пока ты был в Париже, привезли письмо от дяди Теодора. Повстанцы собираются осаждать Нант. Я написала листовку…»

— Я напечатаю, — успокоил ее Лавуазье. Он зло подумал: «Теодор там, где полагается быть любому честному человеку — в рядах тех, кто борется за короля. И он ведь тоже ученый, а ты…, Сидишь в Париже, принимаешь подачки от этих мерзавцев».

Когда Констанца ушла, он вернулся за стол. Закурив, взяв свой дневник, Лавуазье нашел старое, еще зимнее письмо:

— Дорогой Антуан, я уже в Вандее, с отрядами генерала де Шаретта. Саблю я забрал, спасибо тебе большое за тайник. Я тут заведую вооружением, и постройкой фортификаций, — тем, что мне хорошо известно. Блокнот, который ты мне передал — со мной, так что не беспокойся. Пожалуйста, не вздумай совершать чего-то безрассудного 0 такие люди, как ты, принадлежат не себе, а миру. Мадемуазель Бенджаман знает, что я жив, однако я не хочу подвергать опасности ни ее, ни Мишеля, поэтому просто передаю цветы. Джон и Марта получают от меня записки, по мере возможности, а ты присматривай за Констанцей. С искренним уважением, твой Теодор.

Лавуазье потер лицо руками: «Да что я? Хоть бы Лагранжа не тронули, других ученых…, Значит надо оставаться здесь, надо защищать людей, вытаскивать их из тюрьмы…, Господи, скорей бы все это прекратилось, — он отложил дневник и вернулся к работе.

Констанца прошла по рю Мобийон, незаметно взглянув на окна бывшей квартиры Экзетеров. С балкона свешивался трехцветный флаг.

— Завтра же праздник, — вспомнила девушка. «Всю обстановку разграбили, когда дом национализировали. Портрет тети Марты, тот, что дядя Теодор писал, пропал. А потом туда Марат въехал, — она поморщилась и застыла, спрятавшись за угол — навстречу ей шла невысокая, угловатая девушка в чепце.

— Я же ей сказала, — застонала про себя Констанца, — сказала, чтобы она меня ждала в комнате. Только бы она к подъезду не пошла…

Раздумывать было поздно — Шарлотта Корде постояла на тротуаре. Незаметно перекрестившись, она шагнула в проход, что вел во внутренний двор дома.

Констанца беззвучно выругалась, и гуляющей походкой направилась за ней.

Она настигла девушку в подворотне. Цепко схватив ее за запястье, Констанца прошипела: «Немедленно возвращаемся обратно, ты мне отдаешь свой паспорт, и чтобы духу твоего в Париже больше не было! Зачем ты сюда явилась, я же велела — жди меня».

Темные, туманные глаза Шарлотты внезапно прояснились. Она страстно ответила: «Я хочу сама убить тирана! Погрузить кинжал по рукоятку в его грудь и смотреть, как он захлебывается кровью!»

— Шарлотта, — спокойно, рассудительно, держа ее за плечи, сказала Констанца, — мы же договорились — сюда прихожу я. Ты уезжаешь из города, тебя уже ждут, наши друзья. Не надо менять планы, это опасно. «Тем более у тебя и кинжала нет, — добавила про себя Констанца.

— Убить тирана, убить тирана, — забормотала Корде. Констанца услышала сзади грубый голос: «Это что еще такое! Тут частное владение, утро на дворе, нашли, где обжиматься! А приличные люди на вид».

— Черт, черт, черт, — Констанца повернулась и сладким голосом сказала: «Простите, месье, мы уже уходим». Она крепко взяла Шарлотту под руку и подтолкнула ее к улице.

Та вырвалась, и схватила охранника за рукав куртки: «Мне надо увидеть месье Марата, срочно! Я из Кана, меня зовут Шарлотта Корде. У меня есть сведения о жирондистах, которые сбежали в Нормандию».

— Уходи, — велела себе Констанца. «Она не опасна, у нее нет оружия. Не будет же она душить Марата. А у тебя нож, еще хорошо, что пистолет не взяла. Марат выслушает ее бред и отправит ее восвояси, ничего страшного. Уходи немедленно».

— А вы кто такой? — подозрительно спросил охранник, разглядывая Констанцу.

— Это мой брат, — уверенно сказала Шарлотта, — месье Корде. Он меня сопровождает.

— Паспорт, — потребовал мужчина. Изучив бумагу, что Шарлотта достала из бархатного мешочка, цепко посмотрев на Констанцу, он поинтересовался: «А ваш паспорт, месье?»

— Забыл, — Констанца развела руками и облегченно подумала: «Сейчас нас отправят куда подальше, и хорошо. Заберу у Шарлотты паспорт. Пусть катится в Вандею, в Кан — да куда угодно. Она же сумасшедшая, не предугадаешь, что ей в голову придет».

— Проходите, — охранник вернул Шарлотте паспорт и указал на подъезд. Глаза девушки загорелись блаженным огоньком. Она медленно, как во сне, двинулась за мужчиной. Констанца незаметно расстегнула сюртук. Вытащив нож, девушка швырнула его в канаву. «Ладно, — мрачно подумала она, — говорят, у Марата теперь и на теле язвы. Он все время в лечебной ванне проводит. Я туда не пойду, пусть Шарлотта болтает свою чушь, я ее в передней подожду».

Она раскрыла полы сюртука. Подождав, пока второй охранник ощупает ее, Констанца стала подниматься вслед за Шарлоттой на второй этаж, к знакомой двери, украшенной теперь большой, трехцветной кокардой.

В передней висели знамена Республики. Констанца поморщилась: «Накурено-то как».