Она вспомнила неубранный кабинет, скрип старого, рассохшегося дивана и его влажные, липкие губы, что шептали ей в ухо: «Теперь ты поняла, что надо мужчине…, Так и лежи».

— Не смей! — строго приказала себе девушка. «К гражданину Марату, — звонко сказала Шарлотта, глядя на невысокую, некрасивую женщину, что придирчиво ее осматривала. «По делу чрезвычайной, революционной важности!»

— Идите, — жена Марата поджала губы. «Человек болеет, страдает, а все равно работает. Имейте совесть, не задерживайте его надолго. А вы? — она искоса посмотрела на Констанцу.

— Я тут подожду, с вашего разрешения, мадам, — поклонилась та. «Я просто сопровождаю свою сестру». Шарлотта ушла по коридору. Констанца присела на широкий подоконник: «Правильно. Он меня сразу узнает. Если бы я одна пришла — ничего страшного, мертвые не разговаривают. Ладно, сейчас Шарлотта появится, не будет он ее долго слушать»

Мадам Марат отправилась на кухню, охранники подпирали дверь. Констанца, рассеянно посмотрев на крышу пристройки во дворе, чиркнув кресалом, закурила сигарку.

Она сидела, обхватив левой рукой колено, выпуская дым. Девушка внезапно услышала низкий, страдальческий крик: «Aidez-moi, ma chère amie!»

Охранники бросились к ванной. Дверь открылась — Шарлотта стояла на пороге, торжествующе подняв окровавленный нож. «Я убила одного человека, чтобы спасти десятки тысяч — громко сказала она. Швырнув нож на пол, мадемуазель Корде подняла руки.

— Это я виновата, — еще успела подумать Констанца. «Только я…, Надо было обыскать ее, не разрешать ей сюда идти…»

Она почувствовала руки охранника на своих плечах. Шарлотта завизжала: «Не трогайте моего брата, он ничего, ничего не знает, он просто провел меня сюда. Беги!». Констанца услышала, как затрещал сюртук. Скинув его, вскочив на подоконник, девушка прыгнула вниз, на крышу пристройки.

Пули зацокали по черепице. Она, превозмогая боль в щиколотке, перекатилась за трубу. Заставив себя встать на ноги, прихрамывая, Констанца перешагнула на соседнюю крышу. Тонкая, высокая фигура бежала прочь. Охранник, опустив пистолет, выругавшись, со всего размаха ударил Шарлотту рукояткой в лицо.

— Мы его еще найдем, — пообещал он и велел напарнику: «Беги к ребятам, надо сообщить в Комитет Общественного Спасения».

Над собором Парижской Богоматери играл кровавый, яркий закат. Тео вышла на балкон и увидела остановившуюся у подъезда карету.

— Слава Богу, Мишель уже спит, — перекрестилась она. «Наконец-то, у кого-то хватило смелости убить этого мерзавца. Бедная девушка, ее казнят теперь. Отменю праздник, и хорошо, что так, — она вздохнула:

— Чем меньше ребенок будет видеть это революционное отребье из Конвента, тем лучше. Возьму завтра Мишеля, и поедем на целый день в Булонский лес, устроим пикник.

Робеспьер, в черном сюртуке, прошел в гостиную и посмотрел на ее прямую спину. Темные волосы развевались по ветру, она стояла, сжав длинными пальцами кованые перила.

Он тихо присел к столу, и, окунув перо в чернильницу, написал:

— Новые полномочия Комитета Общественного Спасения. В связи с подлым актом контрреволюционеров предлагаю ввести следующие чрезвычайные меры:

— Комитет получает право отдавать приказания о вызове и аресте подозреваемых и обвиняемых лиц

— Комитет получает право без ограничений и отчета перед Конвентом пользоваться специальным фондом в размере 50 миллионов ливров

— Комитет получает право составлять и представлять на голосование Конвента списки кандидатов во все остальные комитеты и комиссии Конвента

Под наблюдение Комитета будет переданы Временный исполнительный совет, министры, генералы и все государственные учреждения.

13 июля 1793 года, Максимилиан Робеспьер.

Он посыпал чернила песком и позвал: «Милая!»

Тео, молча, зашла в гостиную. Женщина прислонилась к стене, скрестив руки на груди.

— Ты не надела траур, — заметил Робеспьер, вынимая из кармана сюртука свернутые в трубку бумаги.

— Месье Марат не был моим родственником, — пожала плечами Тео. Робеспьер встал и прошелся по комнате.

— Я — будущий глава Франции, — сказал он, рассматривая в большое зеркало свое отражение.

— Ты — моя невеста, в скором времени супруга, мать моих детей. Франция скорбит о своем безвременно ушедшем гениальном сыне, ты тоже, Тео, должна скорбеть. Завтра, в Клубе Кордельеров мы будем прощаться с Жан-Полем. Я произнесу надгробную речь, и гражданин Сад тоже, они были друзьями.

— Придет весь Конвент, так что ты должна подготовить какой-нибудь трагический монолог, — Робеспьер щелкнул пальцами, — на твое усмотрение. Мать, потерявшая сына, жена, потерявшая мужа. И, конечно, споешь «Марсельезу», милая. Потом мы перенесем прах Жан-Поля в Пантеон. Осенью, когда месье Давид создаст для него памятник.

— Мишель, конечно, должен быть рядом со мной. В трауре, — добавил Робеспьер. «Мы будем подвешивать сердце Жан-Поля к потолку зала, чтобы оно вдохновляло ораторов. Мишель надолго запомнит такой замечательный день рождения.

— Да, — только и сказала Тео, сцепив пальцы.

— Распорядись, пожалуйста, чтобы мне принесли кофе в библиотеку, — попросил Робеспьер. «Мне надо поработать»

— И вот еще что, — позвал он, когда Тео уже открыла дверь, — думаю, тебе будет интересно это услышать, милая.

Он развернул бумаги, покрытые какими-то пятнами, и откашлялся:

— Означенная мадемуазель Корде, сначала настаивала, что ее брат не имеет никакого отношения к подлому убийству. Однако во время дальнейшего допроса она призналась, что это был вовсе не брат, а другая девушка. С ней мадемуазель Корде познакомилась в январе, на площади Революции, во время казни Луи Капета. Девушка эта, по имени Констанца, по словам Корде, связана с агентами иностранных держав, а также разбойниками, орудующими в Вандее. Приметы — высокого роста, стройного телосложения, короткие, рыжие волосы, темные глаза. Отлично владеет оружием, с легкостью носит мужскую одежду. Представлялась мадемуазель Корде журналистом. После того, как мы вызвали в Комитет Общественного Спасения редактора GazettenationaledeFrance- стало ясно, что речь идет о мадемуазель Констанце ди Амальфи, англичанке, писавшей под псевдонимом «Месье Констан».

— Вот, — задумчиво заметил Робеспьер и убрал бумаги. Тео посмотрела на то, что лежало на полированном столе. Она спросила, перехваченным горлом: «Что это?».

— Ноготь, — Робеспьер повертел его в руках. «Я принес его для Мишеля. Мальчику будет интересно посмотреть». Он внезапно схватил ее за запястье: «Где твоя подружка Констанца, я ведь ее помню? Где Экзетеры? Если ты знаешь и молчишь…»

— Я ничего не знаю, — Тео вырвала у него руку. «Я никого не видела, и не вижу — можешь спросить у охраны, они разве что только в туалетную комнату со мной не ходят!»

— Когда мы поженимся, — Робеспьтер опять взял ее за пальцы и стал ласкать их — медленно, настойчиво, — Тео содрогнулась от отвращения, — когда мы поженимся, Тео, я всегда буду рядом с тобой, обещаю. Пусть мне принесут кофе, — улыбнулся он. Поднявшись, Робеспьер полюбовался собой в зеркале: «Корде послезавтра гильотинируют, а ее сообщницу мы будем искать и найдем. Разумеется, мы ее заочно уже приговорили к смертной казни».

Он поправил траурный галстук: «Ты будешь очень хороша завтра, любовь моя. Тебе так идет черный цвет, милая, милая Тео, — Робеспьер взял ее руку и склонил белокурую голову:

— На террор, любовь моя, мы будем отвечать террором. Ты будешь нашей фурией, символом Революции. Я велю Жаку-Луи написать тебя в алом платье, попирающей отрубленные головы врагов, с руками, по локоть в крови…, - он шумно вдохнул воздух и замолчал, прижавшись губами к ее пальцам.

Тео стояла, не двигаясь, глядя на багровые отсветы заката, на ворон, что каркая, кружили над собором, чувствуя совсем рядом кислый, отвратительный запах мертвечины, что исходил от Робеспьера.

В каморке пало уксусом. Марта налила в деревянную плошку горячую воду, и размешала пасту: «Тут корень ревеня, бархатцы, ромашка, лимонный сок и мед. И водка с уксусом. Белокурой ты, конечно, не станешь, но волосы посветлеют».