Что могла поделать мать с упрямым сорванцом? Высечь розгами, пригрозить отцом — вот и все. Но Эрнест надеялся, что ему удастся уломать отца. Он во что бы то ни стало должен освободиться от школы. Неужели все лучшие годы он будет прозябать в мрачных классах и забивать голову всякими пустяками, без которых вполне может обойтись судовой кок?

Однажды утром Эрнест в обычное время отправился в школу вместе с Эльзой. Карл ушел немного раньше. На полпути, в лесу за усадьбой Силземниеков, Эрнест, тяжело вздохнув, сказал:

— Я дальше не пойду.

— Опять пойдешь слоняться? — забеспокоилась Эльза. — Вот погоди, я скажу отцу, он тебе задаст.

— Говори, я не боюсь. Иди хоть сейчас и скажи, что я ушел в лес вешаться. Если меня заставляют ходить в школу, я лучше повешусь.

Не успела Эльза опомниться, как он перепрыгнул через канаву и скрылся в лесу. Сумка с книгами осталась на дороге в доказательство того, что она ему уже никогда не понадобится.

Четверть часа спустя Эльза, запыхавшись, с громким плачем примчалась домой. Навстречу ей выбежали все домашние.

— Что с тобой? Почему плачешь? — спросила Альвина.

— Эрнест… — всхлипнула Эльза, не в силах произнести ни слова. — Эрнест…

Капитан нахмурился.

— Что он с тобой сделал? — спросил он.

— Эрнест… повесился… в лесу… За Силземниеками… Он не хочет ходить в школу.

К трагическому соло немедленно присоединился дуэт Альвины и Ильзы. Двор огласился причитаниями. Даже старая Анна-Катрина не выдержала и впервые за много лет забыла о сквозняках. Открыв окно и ничего не понимая, она услышала вой женщин и заплакала вместе с ними:

— Что случилось?

— Эрнест повесился! — стонала Альвина. — Андрей, почему ты ничего не предпринимаешь? Может, он еще живой…

Капитан Зитap, как был, без шапки и пиджака, побежал через двор к конюшне, где Криш чистил лошадь. Одним прыжком он, как мальчишка, вспрыгнул на лошадь и стиснул ей бока:

— Ну, Салнис, ну! — и галопом умчался по дороге.

Потянулись долгие часы ожидания. Женщины ходили с заплаканными глазами, и Анна-Катрина пустилась в рассуждения о жестокости родителей и мучении детей в школе.

— Ну зачем вы ему навязали эту школу? Пусть бы сидел дома. Два года проучился, и хватит. Не всем же быть учеными.

Объездив вдоль и поперек весь лес, под вечер Андрей вернулся домой. Достаточно было взглянуть на его угрюмое лицо, чтобы убедиться в безнадежности поисков. И опять в Зитарах поднялись содом и гоморра ^[7]. Родители упрекали друг друга в жестокости, а Анна-Катрина осуждающе высказывалась о новых временах и порядках.

Над домом и его опечаленными обитателями опустились сумерки. В этот вечер кое-как поужинал только один Криш. В обычное время он вышел в конюшню задать лошадям корм. Поднимаясь на сеновал, Криш услышал подозрительный шорох, точно там кто-то осторожно полз по сену. Добравшись до конца лесенки, Криш остановился и пристально всмотрелся в темноту. Вдруг по телу его пробежали мурашки, он испуганно отшатнулся: в углу сеновала под самым коньком крыши что-то шевелилось. Может, это хорек пришел кур воровать?

Криш спустился вниз и опрометью бросился к дому.

— Хозяин, хозяин, кто-то забрался на сеновал! Вор или хорек… Возьмите ружье…

— Вон оно что! — Зитар взял двустволку, а Криш зажег фонарь. В сопровождении Ильзы и Альвины они направились к конюшне.

— Андрей, берегись, чтоб он не бросился тебе в лицо, — предупредила Альвина, когда муж, зарядив ружье, стал подниматься по лестнице. Криш светил ему.

На сеновале опять зашуршало сено.

— Кто там? Выходи, стрелять буду! — крикнул Зитар.

Куча сена зашевелилась, точно под ней был медведь, проснувшийся после зимней спячки, и, весь облепленный сеном, перед глазами изумленных охотников предстал Эрнест.

— Не стреляй, это я.

Громко засопев, капитан Зитар отвел курок ружья, передал его работнику, а сам взобрался на сеновал и отстегнул широкий морской ремень с тяжелой пряжкой.

— Поди-ка, молодчик, сюда!

Такой порки Эрнест не получал еще ни разу. Никто не осмелился вмешаться. Сердце Альвины сжималось, когда она слышала свист ремня и истошные крики Эрнеста, но, вспомнив, как проказник провел всех, она решила, что сейчас лучше всего молчать.

— Попробуй у меня еще таскаться по лесу! — пригрозил капитан сыну. — Я из тебя лыко надеру!

Эрнест понял: угрозы отца серьезны. Учебники, пожалуй, приятней, чем пряжка с якорем. И он стал ежедневно посещать школу.

3

В хозяйстве капитана еще со времен старого Зитара так повелось, что капитанские жены не занимались черной работой. И хотя Альвина, так же как Анна-Катрина, происходила из простой крестьянской семьи и в молодости доила коров, косила сено и кормила свиней, в Зитарах она вела только домашнее хозяйство и следила за цветником. В редких случаях в сенокос она брала грабли и помогала убирать сено. Криш ведал полевыми работами и рыбной ловлей, Ильза ухаживала за коровами и мелким скотом, и единственное, что знала Альвина о коровах, — это их имена. Так и полагалось жить богатой капитанше: коли мужу принадлежат три парусника, жене незачем месить навоз. Если бы даже Альвине вздумалось поработать, соседи высмеяли бы ее.

Так было все шестнадцать лет, вплоть до того полного треволнениями дня, когда Эрнест напугал всех мнимым самоубийством. Тот день вообще оказался для семьи Зитаров переломным: капитан впервые наказал сына, Эрнест решил продолжать учиться, а у Альвины внезапно проснулся интерес к коровнику. В результате сильных нравственных потрясений бывает, что у людей меняется характер. Кто сам переживал подобное, тот не станет удивляться, что Альвина однажды вечером пошла вместе с Ильзой в хлев дать коровам корм. А на следующий день она велела батрачке остаться в кухне, так как вполне, мол, управится с коровами сама. Надолго или нет, но Альвине вздумалось играть роль настоящей хозяйки. У Ильзы же стало одной обязанностью меньше. Никого не поразила внезапная жажда деятельности молодой капитанши. Если она и не справлялась в коровнике так быстро, как Ильза, то ведь это вполне естественно: изнеженный человек не привык к такой работе.

Всем было очевидно, что кормление коров доставляет Альвине удовольствие. Она всегда возвращалась из коровника в хорошем настроении, щеки пылали, глаза блестели, как у молодой девушки. На свежем воздухе полезно заниматься физическим трудом: сразу появляются бодрость и вкус к жизни. Такого же мнения был и Андрей, поэтому он чуть ли не каждый вечер уходил в Силакрогс, иногда, когда Мартын находился в Риге, отправлялся туда даже днем, чтобы Анне не было скучно. У каждого человека находятся свои дела, и счастлив тот, кому никто не мешает.

В один из вечеров Зитар вернулся из корчмы раньше обычного. Он казался чуточку раздосадованным, потому что в тот вечер в корчме было мало посетителей и Мартын каждую минуту уходил из-за буфета поболтать с братом.

В присутствии брата разговор с Анной утратил интерес, и капитан, распрощавшись, ушел домой. Разочарованный и недовольный, он медленно шагал по темной дороге. Не начинает ли Мартын догадываться? Почему он все время вертелся около них? И почему, уезжая в Ригу, он всегда приглашает в помощь Анне жену сапожника? Как будто Анна одна не справится с посетителями.

Свернув в аллею, ведущую к дому, капитан услышал чьи-то приближающиеся шаги. Может быть, это Калниетис пришел его навестить и, не найдя зятя дома, возвращался? Когда их стало разделять лишь несколько шагов, Зитар, откашлявшись, по морскому обычаю окликнул:

— Ахой!

Человек, идущий навстречу, свернул к краю дороги и прошел мимо.

— Эй, кто там? — еще раз крикнул капитан. — Кто там так спешит? — Но тот вместо ответа пустился бежать и скрылся в темноте.

— Смотри, чудак какой!.. — пожал плечами Зитар. Почему он не откликнулся? Почему свернул с дороги, будто кто-то мог узнать его в темноте? — Черт знает, слоняются тут всякие…