Вот нос судна приблизился к стене. Я закрыл глаза. Но не услышал ни треска дерева, ни скрежета металла, ни криков людей. Когда я открыл глаза, судно спокойно разрезало своим носом каменную стену.

— Сейнер вошел в гавань, — сказал старшина первой статьи Смирнов, и я сообразил, что где-то в стене есть проход.

— Вот бы с рыбаками сходить, хотя бы недалеко, — мечтательно сказал Игорь.

— Рыбаки тут промышляют мало, — пояснил старшина. — Больше всего в Атлантике ловят, видно, там уловы побогаче. По нескольку месяцев земли не видят. Вот кто настоящие труженики моря!

Меня поразило, что старшина первой статьи Смирнов, обычно не очень лестно отзывающийся о всякой штатской публике, о рыбаках говорит так уважительно и даже с завистью.

— А глубоко тут, товарищ старшина?

— Нет. Море наше мелкое. Не помню точно, какая самая большая глубина, но, кажется, метров четыреста с хвостиком.

Ничего себе — мелкое! Наш Миасс на ушах вброд перейдешь, и то ухитрялись тонуть. А здесь четыреста метров! Это если поставить друг на друга пятиэтажные дома, штук двадцать наберется. У меня аж мурашки по коже побежали. А тут еще старшина спрашивает:

— Ну как, Соколов, нравится?

— Ничего. Рыбой пахнет. И йодом. Для здоровья весьма полезно.

— Да, жизнь тут курортная, — усмехнулся старшина. — И за свое здоровье можете не волноваться.

Первый день занятий значительно обогатил наши представления о «курортной» жизни. До обеда мы учились ходить и поворачиваться в одиночку, после обеда — строем. Девятнадцать лет мы топтали нашу грешную землю и не подозревали, что совсем не умеем ходить. А оказывается, это не самый простой способ передвижения из пункта А в пункт Б. Кто из нас мог бы самостоятельно догадаться, что, прежде чем повернуться кругом, надо пропустить левую ногу, сделать полшага правой, приподняться на носки, перенести тяжесть тела на правую ногу, повернуться и начать движение, сами понимаете, опять же с левой ноги?

— Выше ногу! Носочек, носочек оттяните! — весело покрикивал старшина. Вчера мои ботинки весили не больше пяти килограммов. Сейчас они весят не менее пятидесяти каждый. А попробуй-ка оттянуть носочек, когда яловый ботинок не гнется и на два размера больше, чем тебе нужно.

— Р-р-равнение направо! Улыбочку, улыбочку дайте! Не надо есть глазами начальство, оно — не вполне съедобный продукт.

Попробуй изобрази улыбочку, если с тебя градом льет пот, а ноги налиты свинцом. Мы, конечно, стараемся, хищно скалим зубы и все-таки жрем старшину глазами. А он все еще недоволен.

— Пахомов, вы что, забыли, где правая, где левая сторона? Может, вам сено-солому подвязать?..

— Маслов, не отставайте…

— Соколов, подтяните корму, выгните грудь, вам же девятнадцать лет, а не восемьдесят!

Наконец долгожданная:

— Р-р-разойдись!

Одуревшие от усталости, мы бессильно валимся на землю. Даже курить не хочется. Молчим, блаженно вытянув ноги.

Отупение проходит быстрее, чем усталость. Кто-то отваживается на вопрос:

— Зачем все это нужно? Мы ж не пехота.

Старшина терпеливо поясняет:

— С этого начинается дисциплина. Приобретается привычка действовать по команде, быстро исполнять ее, вырабатывается автоматизм.

— Но ведь мы же люди!

— Вот именно. А человек — существо не вполне совершенное…

Мы никак не можем понять, зачем нам нужно отрабатывать действия до автоматизма. Но спорить со старшиной не хочется, да и не положено.

От стенки отходит корабль. До нас доносятся обрывки команд, крики вспугнутых чаек. На палубе, вдоль борта, лицом к берегу выстроился экипаж. Счастливчики! Они уходят в море, у них настоящая жизнь. Интересно, они тоже занимались шагистикой? Большинство матросов приходят на корабли из учебных отрядов уже специалистами. А мы пройдем курс молодого бойца и пойдем на корабли в лучшем случае учениками.

— Товарищ старшина, а в город нас пускать будут? — спросил Маслов.

— Пока нет. Когда распишут по кораблям, тогда и будут увольнять на берег. В порядке очередности, не более тридцати процентов от численности экипажа, чтобы сохранить готовность корабля.

А жаль! Мне бы хотелось съездить в Калининград, отыскать там Королевский замок. Я часто слышал о нем от отца, там он был последний раз ранен. Вот удивится, когда я ему напишу. Ведь никто же не думал, что я попаду именно сюда.

Как он там один? Я послал ему письмо девять дней назад, а ответа пока нет. Не заболел ли? И Антоша ничего не пишет. Она, наверное, уже где-нибудь в тайге. Что ее туда влечет?

Странно, что меня теперь тянет к морю. Мы еще ни разу не были на корабле, а вот тянет. Любопытство? Вчера разговорились с дежурным по КПП. Он служит на сторожевике сигнальщиком.

— Служба как служба. На берегу бываем редко, все больше в походах.

— А за границу ходите? — спросил Игорь. Он никак не может расстаться со своей розовой мечтой о портовом кабачке в Рио-де-Жанейро.

— Не приходилось, — ответил матрос. — Другие корабли ходили с визитами дружбы и в Швецию, и в Финляндию, а наш — нет. Рассказывали, кто был, — ничего особенного. Люди как люди, две ноги, две руки и в носу две дырки.

— В голове у него дырки, — сказал потом Игорь. — Понимаешь, хочется на живого капиталиста поглядеть. Зачем ему миллионы? И вообще надо знать своего классового врага.

Вот гусь, подводит классовую платформу.

— Мне бы хотелось побывать в Норвегии. Ты читал рассказ Паустовского «Корзина с еловыми шишками»? О Григе. Здорово написано. Вот бы побродить по тем местам.

Оказывается, и у Игорешки бывают благородные побуждения!

— И знаешь, чего еще хочется? Подраться на баррикадах. Во время Парижской коммуны много русских было. Хочется помочь угнетенным трудящимся. А то как-то не очень здорово получается: мы у себя социализм построили, к коммунизму идем, а где-то в Анголе еще колониальная система. Я, конечно, в политике не силен, а по-человечески помочь хочется.

Прямо Макар Нагульнов из «Поднятой целины». Игорешка за мировую революцию! Сказать кому из нашего класса — не поверят. Странно, мы проучились вместе десять лет, а плохо знаем друг друга. Игоря все считали легкомысленным парнем, а он, оказывается, за мировую революцию.

— Понимаешь, хочется жить красиво. Я не в том смысле, что шикарно, а в том, чтобы по-настоящему, делать что-то выдающееся. А тут повороты налево, направо, кругом.

— А может, и повороты нужны? — спросил вдруг за спиной чей-то голос. Мы обернулись и вскочили. К нам подошел заместитель командира батальона по политической части капитан-лейтенант Протасов.

— Вы извините, я невольно услышал вашу последнюю фразу, Пахомов. Вы хорошо сказали, что хочется жить красиво. Только ведь ничего выдающегося вы не сможете сделать, не научившись делать малое, не приучив себя к черновой работе, к дисциплине. Ученый, чтобы совершить открытие, проделывает десятки тысяч простейших арифметических действий. Поэт, чтобы найти «грамм радия», переворачивает «тонны словесной руды». Космонавт, чтобы подготовить себя к полету, ежеминутно подвергает себя испытаниям. Вот вы болельщик футбола. А знаете ли вы, что футболист, чтобы играть хорошо, отказывает себе во многом? Я уже не говорю о ежедневных тренировках. Возьмите только режим. Спортсмену не все можно есть, нельзя пить и курить и еще многое нельзя. Успех складывается из ежедневного труда, великое из малого. Я повторяю прописные истины. Но истины!

— Знаете, хочется побыстрее.

— Знаю. Но быстрый путь — не всегда самый верный и, как правило, не самый легкий.

Наконец-то начались занятия по специальностям. С утра — гидроакустика. По расписанию урок должен проводить командир ракетного корабля капитан 2 ранга Николаев. Мы ожидали этакого просоленного морячину с неизменной трубкой в зубах, с седой пеной на висках и охрипшим голосом. Но вошел молодой высокий офицер, удивительно подтянутый и даже хлыщеватый — все на нем было так подогнано и ушито, что он мог служить наглядным пособием по строевой выправке. Он нетерпеливо выслушал доклад дежурного, небрежно обронил «Вольно» и, ловко присев на край стола, окинул нас веселым взглядом. Потом взял со стола подшивку газеты, на мгновение задержался на ней заинтересованным взглядом, отодвинул подшивку в сторону и уселся капитально.