Глашатаи громко сообщали о качестве подаваемых вин.

Специальные люди знали секреты возбуждения аппетита.

Карфаген, который постоянно отказывались восстанавливать, в конце концов был заново отстроен при императоре Августе и получил имя Второго Карфагена.

Эразм говорит, что причиной тому была старинная кухня и тонкий вкус, проявленный художниками Карфагена в изготовлении чеканных и гравированных предметов из золота и серебра.

Однажды император Клавдий позвал своих носильщиков, сел в носилки и велел бегом отнести себя в сенат — казалось, он должен был сделать важное сообщение отцам-законодателям.

«Отцы-законодатели, — воскликнул он, входя в помещение, — скажите мне: можно ли было бы жить, если бы не существовала молодая свежепросоленная свинина?»

Удивленные сенаторы сначала подумали, потом единогласно заявили, что без такой свинины жизнь действительно оказалась бы лишенной своих главных достоинств.

В другой раз Клавдий был в суде — известно, что он любил вершить суд, и правый, и неправый.

Слушалось весьма важное дело. Положив локти на стол, а подбородок на руки, император казался погруженным в глубокую задумчивость.

Вдруг он сделал знак, что желает говорить. Адвокат умолк. Участники процесса стали слушать.

«О, друзья мои, — произнес император, — отличная вещь пирожки! Нам ведь их подадут на обед?»

Бог послал этому достойному императору смерть, достойную его жизни, — смерть от обжорства: он скончался от несварения желудка, объевшись грибами. Правда, чтобы вызвать у него рвоту, ему щекотали нёбо отравленным птичьим перышком.

Как известно, в Риме было три Апиция:

Один из них жил в эпоху республики, во времена Суллы;

Второй — при Августе и Тиберии;

Третий — при Траяне.

Сенека, Плиний, Ювенал и Марциал пишут о втором, то есть о Маркусе-Габиусе. Именно ему Тиберий посылал из Капреи камбал-тюрбо, для покупки которых он был недостаточно богат.

Он стал почти богом после того, как придумал способ сохранения устриц свежими.

Его богатство составляло 200 миллионов сестерциев (50 миллионов франков); более сорока из них он потратил только на еду.

В один прекрасный день ему пришла безумная идея все подсчитать.

Он позвал управляющего. Оказалось, что он владеет всего десятью миллионами сестерциев (2,5 миллиона на наши деньги). С этими двумя с половиной миллионами он счел себя настолько разоренным, что не захотел прожить и лишнего дня. Он погрузился в ванну и перерезал себе вены.

По крайней мере, о нем осталась память.

Речь идет о кулинарном трактате под заглавием «De те culinaria»: однако авторство этой книги оспаривается. Ученые считают, что книгу написал некий Целиус, который из восхищения перед Апициусом велел называть себя его именем.

Как-то в Неаполе я жил в небольшом дворце Чиатамоне. Я находился в точности на том месте, где стоял дворец Лукулла, которому принадлежал весь пляж, занимаемый в наши дни Яичным замком.

Во время отлива я еще мог видеть на скалах следы каналов, по которым вода поступала в садки Лукулла.

Именно здесь он отдыхал после своих знаменитых кампаний против Митридата и Тиграна, в результате которых он сделался самым богатым из римлян.

Лукулл владел на побережье Неаполитанского залива двумя дворцами: об одном я только что упомянул, второй находился выше Мерджеллины; был еще и третий дворец — на острове Низида, где в наши дни расположены Лазере и дворец королевы Анны.

Чтобы попасть из одного дворца в другой, ему надо было проехать половину лье в объезд горы. Он счел, что проще прорубить эту гору.

В результате он мог попасть за несколько минут по холодку из своей виллы Мерджеллина на виллу Низида.

Однажды Цицерон и Помпей решили приехать к Лукуллу на обед на его виллу в Яичном замке. При этом они хотели, чтобы ради них он не устраивал ничего из ряда вон выходящего.

Они прибыли на виллу без предупреждения, объявили хозяину свое желание и не позволили ему отдавать какие бы то ни было приказания, кроме приказа поставить на стол два дополнительных прибора.

Лукулл призвал своего мажордома и произнес лишь такие слова: «Два дополнительных прибора в салон Аполлона».

Но мажордом знал, что в салоне Аполлона затраты на каждого гостя составляли 25 тысяч сестерциев, или 6 тысяч франков.

Так что вновь прибывшим достался лишь обед, называемый Лукуллом «малым обедом», стоимостью 6 тысяч франков на человека.

В другой раз по совершенно невероятной случайности Лукулл никого не пригласил к столу.

Повар пришел к нему за приказаниями.

«Я один», — заявил Лукулл.

Повар решил, что достаточно будет обеда за 10 или 12 тысяч сестерциев (или 2500 франков), и действовал соответственно.

После обеда Лукулл снова призвал к себе повара и сурово отругал его.

Повар просил прощения со словами:

«Но, господин мой, вы же были один».

«Именно в те дни, когда я один, следует уделять особое внимание моему столу! — воскликнул Лукулл. — Ведь как раз в эти дни Лукулл обедает у Лукулла».

Эта любовь к роскоши непрерывно возрастала до конца IV в. Именно тогда из глубин неизвестных окраин послышался грозный гул: на севере, на востоке и на юге с шумом поднимались бесчисленные орды варваров, прокатившиеся по всему миру.

Одни из них шли пешком, другие передвигались на лошадях, третьи на верблюдах или на колесницах, запряженных оленями. Они плыли по рекам на своих щитах, морские волны приносили их суда. Огнем и мечом они гнали впереди себя целые народы, подобно тому, как пастух гонит стадо своим пастушеским посохом. Они сталкивали народы между собой, как будто услышали перед этим глас божий: «Я смешаю народы Земли подобно тому, как ураган смешивает пыль».

Эти незнакомые и ненасытные гости появились на торжественных трапезах, во время которых римляне пожирали весь мир.

Сначала это был Аларих, который во главе готов продвигался в центре Италии, влекомый дыханием бога Яхве, подобно судну в страшную бурю.

«Он идет!»

Его вела не воля, его словно толкала неведомая рука.

«Он идет!»

Напрасно монах бросается на его пути и старается его остановить:

«То, о чем ты просишь, не в моей власти, — отвечает ему варвар. — Что-то торопит меня низвергнуть Рим».

Он трижды окружает Великий город волнами своих солдат и трижды, подобно отливу, эти волны откатываются.

К нему приходят послы, прося его снять осаду. Послы говорят, что ему придется воевать с армией, втрое превосходящей его собственную.

«Тем лучше, — отвечает послам тот, кто косит людей, как траву. — Чем гуще трава, тем ее легче косить».

Наконец он дает себя уговорить, и обещает уйти, если ему отдадут все золото, все драгоценные камни и всех рабов-варваров, которые находятся в городе.

«А что же останется обитателям города?»

«Жизнь», — отвечает Аларих.

Ему принесли 5 тысяч ливров золота, 30 тысяч ливров серебра, 4 тысячи шелковых туник, 3 тысячи окрашенных в пурпур кож и 3 тысячи ливров перца.

Чтобы откупиться, римляне переплавили даже золотую статую, изображавшую Отвагу.

Затем был предводитель вандалов Генсерих, который пересек Африку и двигался на Карфаген, где еще сохранились обломки Римской империи.

На Карфаген, проститутка! В Карфагене мужчины носят на голове венки из цветов, одеваются, как женщины, и, закрыв лицо, подобно странным куртизанкам, останавливают прохожих, предлагая им свою отвратительную благосклонность.

Генсерих приходит к Карфагену. В то время как солдаты карабкаются по стенам города, его жители собираются в цирке. Снаружи раздается бряцание оружия; внутри цирка слышится шум. В цирке поют певцы; снаружи кричат умирающие. У подножия городских стен раздаются проклятия тех, кто скользит по земле, пропитанной кровью, и погибает. На ступенях амфитеатра песни актеров сопровождаются звуками флейт. Наконец, город взят.