Правящие классы Англии: накопи ли изрядное умение прибирать к рукам народных-заступников, социалистов, ратующих за республиканские вольности, — словом, всех, кто выказывал серьезные намерения и приобретал опасную популярность. С ними заигрывали, их приручали, настал час, когда внимание было с этой целью обращено и на фабианцев. Министры и знатные леди зачастили на обеды к Беатрисе Уэбб на Гровнор-роуд. Кормили там прилично, хотя и без вина — только пиво или виски. Бывал на пирах сильных мира сего и Шоу. Ему поручалось проводить к столу дам по степени знатности, и он развлекался тем, что велел им входить, как захочется: «Я все равно везде первый».
Скоро государственные мужи смекнули, что не они помыкают Уэббами, а Уэббы водят их за нос, провоцируют на всякого рода мероприятия, исподволь подталкивают к ненавистному социализму. Тогда светское общество раз и навсегда отлучило от себя фабианцев.
Популярность Шоу-драматурга и его вес в литературном мире все возрастали, и каждый успех на театре доставлял ему новую партию приглашений от ловцов знаменитостей. Но он не желал заделываться застольным бродягой или всеобщим шутом: к черту вежливость — она хороша только в политике. Некоторые его приятельницы были титулованными особами, но нравились они ему по-человечески, без чинов. Он провозглашал: «Я не гордый. Приходи всякий, у кого есть до меня дело». И если на Адельфи-Террас заходил посол или принц крови, их принимали, ничем не отличая от заурядных посетителей. Его верными друзьями стали некоторые виконтессы — если у них хоть немного варила голова, разумеется.
Не берусь судить об успехах Фабианского общества или о том, сколь полезным было участие в нем Шоу. Достаточно сказать, что плутократы остались довольны. Государственная постановка дела, на которой так настаивали Уэбб и Шоу, была ими-учтена, и идея фабианского социализма обратилась в идею государственного капитализма с сохранением права собственности на источники производства. Усилия фабианцев только укрепили положение капитализма на Западе. А социализм стал государственной политикой в России, и Уэбб (к тому времени уже барон Пассфилд) призывал соотечественников учиться у СССР, а не разносить страшными словами его вождей.
Но в одном отношении участие Шоу в фабианской пропаганде было явно благотворным. Среди коллег по политической деятельности он один отдавал должное эстетике, и благодаря этому «Фабианские эссе», вышедшие в декабре 1889 года, не уподобились пресной правительственной Синей книге[32]. Но бесспорно это был марксизм без Маркса: его теория прибавочной стоимости отвергалась, его диалектика не принималась в расчет. Шоу не пожалел себя, редактируя книгу и заботясь об ее оформлении. Эскиз обложки он поручил Уолтеру Крейну и, когда подкачала типография, — отправил в Ныокасл-на-Тайне письмо, адресованное издателю, выпустившему ранее «Профессию Кэшеля Байрона»:
«Лично я больше не верю в Вас: основанием нравственности я полагаю художественное чувство, а Вы такое натворили с эскизом Крейна для обложки «Эссе», чего даже от Ньюкасла трудно было ожидать. Вашу рекламную мазню я отвергаю с отвращением, с яростью, с присовокуплением оскорбительных слов. Извольте заново набрать имена авторов тем же шрифтом, что «цена один шиллинг», и теми же литерами слово «эссе». Предоставьте печатнику подрабатывать на рекламе скачек, пусть тискает там сколько угодно шрифтов на одной странице. Вы сделали превосходные титульные листы к Камелоту, но после нынешнего Вашего варварства я перестаю верить в человечество… Ужасный вид печатного текста в главке «Отклики прессы» я не возьмусь описывать, не то сорвусь в непечатное… Однажды Вы обмолвились, что подумываете изменить обложку «Кэшеля Байрона», изобразить какую-нибудь драчку. Вот Вам мое официальное предупреждение: если Вы это сделаете, не посоветовавшись прежде со мною, я выну из Вас душу. С уважением
РОМАН
По странному недоразумению профессиональные реформаторы недолюбливают друг друга и живут в вечных ссорах. Уж оттого ли, что мировой порядок берутся потрясать лишь решительные и горластые, или же реформаторы считают себя светочами человечества, а может быть, они все на один лад и им неприятно замечать свои недостатки в других, — кто их разберет? Только начинают они все идеалистами, горят желанием вести вперед, а кончают склоками за первенство. В Демократической федерации Гайндман переругался со всеми, кто тянулся на него походить, и в итоге остался один с горсткой безропотных учеников.
С самого начала членом Демократической федерации состоял очень знаменитый человек — Уильям Моррис. Еще прежде, чем заделаться социалистом, Моррис был известен публике как поэт, автор «Земного рая», а в определенных кругах слыл «ремесленником-художником», чья мебель, узоры и обои придавали совершенно новый вид жилью. Келмскотт-хауз в Хаммерсмите и сохранившаяся от средневековья усадьба в Глостершире, где расположилась знаменитая фабрика Мертона, стали своего рода Меккой, куда стекались художники со всей Великобритании, из Франции и Америки. В этих двух домах не было вещей «интересных»: были вещи красивые или полезные, а чаще — то и другое вместе.
Не было также зеркал, что, по-видимому, определило внешний вид хозяина — вылитый викинг; хотя борода и патлы ему очень шли, расчески, щетки и бритвы были явно не в чести в его доме. Он носил голубые рубашки и костюмы. Эндрью Лэнг[33] вспоминал, как он оскандалился при встрече с любимым поэтом, приняв того за судового казначея. Читая свои стихи, Моррис тяжело, со слоновьей грацией, переступал с ноги на ногу. Он мучился подагрой и приступами эпилепсии, проявлявшейся взрывами гнева, после которых сникал и шел на мировую. Когда на собрании оратор был ему не по вкусу, он по волоску терзал свои усы, громко бормоча: «Дурачина, дурачина!..»
Моррис не искал в себе задатков вождя и поначалу готов был подчиниться Гайндману, да и любому другому вожаку. Гайндман был человеком изрядного ума, знал себе цену и роль вождя принял как должное. Моррис держался в тени, да и человеком большого ума как раз не слыл: он был, что называется, великий человек, ни больше и ни меньше. Но нужно было близко знать его и что-то иметь у себя за душой, чтобы постичь его величие: это был эстет до мозга костей.
Начав читать пятый и последний роман Шоу «Социалист-затворник», Моррис заинтересовался и стал искать знакомства с автором. (Отвергнутый издателями, роман вышел в еженедельнике «Тудей», перешедшем в собственность заместителя Гайндмана Генри X. Чемпьона.) Шоу был и сам закоренелым эстетом и тотчас понял, что, забрав под свое начало Морриса, Гайндман ухватил кусок не по зубам. Шоу быстро завоевал расположение Морриса, был принят в Келмскотт-хаузе и часто не без успеха выступал в маленьком зальце для собраний, переоборудованном из каретного сарая.
Последовавшая вскоре размолвка Гайндмана и Морриса ничуть не удивила Шоу: по его мнению, англичане не могут прожить без ссор, а главное — оба выросли в богатых семьях, смирительной бедности не хлебнули и крутой характер их одинаково отличался капризностью. Началось все с какого-то пустяка, но шум заварился страшный, и, хотя за Моррисом стояло большинство, он увел своих людей из Федерации и основал Социалистическую лигу. На его средства Лига продержалась несколько лет, допекая основоположника постоянными раздорами, непроходимым невежеством и бестолковостью. Под маркой демократического компанейства Лига добивалась стать ровней Моррису. Но стоило ему уйти — кончилась и Лига.
Социализм надо искать на пути Сиднея Уэбба, заключил Моррис, и с несколькими толковыми учениками организовал крошечное и нешумное хаммерсмитское Социалистическое общество.
Отказавшись от парламентарных уверток, Общество вплоть до смерти Морриса в 1896 году поставляло каждое воскресенье «чистое словесное молоко» коммунизма[34]. Моррис не дожил до «русского вопроса» и до «ирландского вопроса», когда без всякой оглядки на Сиднея Уэбба кровь и бранные подвиги положили конец словопрениям в парламентах и думах.
32
По традиции, сборники правительственных документов выпускаются в Англии в синих переплетах.
33
Эндрью Лэнг (1844–1912) — ученый-фольклорист и поэт, переводчик Феокрита и старофранцузской лирики, автор ряда работ о Гомере.
34
Пирсон даст реминисценцию из Первого соборного послания апостола Петра, где Слово Господне (Gospel) названо «чистым словесным молоком», обещающим спасение. По воскресеньям выходил еженедельник «Общее благо».