На самом деле влиятельная среда текстильщиков крайне разнородна: это наглядно проявится в Кори-косе — городе, возникшем неподалеку от Тарса несколько веков спустя[72]. Качество шерсти и особенно льна зависело от того, изготавливалась ли продукция для местного рынка (из шероховатой «власяницы») или на вывоз. Существовало производство роскошных тканей: бархата, ткани с вышивкой и, конечно же, тонкого батиста, искусных изготовителей которого в Тарсе было много. Во все времена в делах, связанных с торговлей, обработкой и перераспределением материалов, а также деятельностью, требующей связей торговцев Тарса с анатолийскими районами и портами, неизменно присутствовали иудеи[73]. Во времена Поздней Римской империи иудейский торговец льном ездил от Тарса до палестинской стороны и обратно; некоторые добирались из Египта до Эгейских островов. Павел не был знаком с Египтом, но он уверенно чувствовал себя в Тире и на островах; он непринужденно общался с погонщиками верблюдов, пересекающими Анатолию, а также с теми, кто держал свой путь к оазису Дамаска.

Все это позволяет представить себе богатеющую иудейскую семью, похожую на семью Филона из Александрии, современника Павла, чьи родители также сумели добиться римского подданства[74]. Некоторые члены этих семей сопровождаюли товар, тогда как другие содержали лавочки, размещенные на торговых площадях. Эта одновременно семейная и экономическая система по кровному родству позволяла клану развивать свою деятельность в широком масштабе под видом предприятия с многочисленными филиалами, находящимися в ведении «родителей»[75].

Павел рос в среде, где общность деловых и семейных интересов играла большую роль и оказала на него сильное влияние. Всю жизнь он был верен идеалу «сотрудничества», который воодушевлял цеховые организации торговцев, особенно в Тарсе[76]. Во время своих путешествий он повсюду поддерживал отношения с «родственниками» (syngeneis), то есть с теми, кого можно считать родней в широком смысле. Такой тип семьи мог не только развить склонность к путешествиям и стимулировать ее профессиональными соображениями, но также поощрять эту склонность тем, что syngeneis предписывала выполнять долг гостеприимства и помощи проезжающему родственнику: ему давали приют и приглашали на традиционные праздники, где регулярно собирались иноземные путники одного происхождения[77]. Родовая солидарность могла выражаться по-разному: западная традиция объясняет, почему Акила, который принял Павла в Коринфе и Ефесе, остался верен ему до конца — он тоже принадлежал к роду Бениамина.

Павлу повезло родиться в среде незамкнутой и устойчивой одновременно. Незамкнутой, потому что перед его родственниками были открыты мировые перспективы. И устойчивой в том смысле, что очень прочные, сознательно поддерживаемые родственные связи пресекали всякое искушение разделиться и рассредоточиться. Гордость своим библейским прошлым и фарисейская вера могли весьма упрочиться в такой семье диаспоры.

Вполне очевидно: Савл не был единственным ребенком. По крайней мере, одна из его сестер достигла совершеннолетия к его рождению. В замужестве, уже будучи матерью семейства, она сохранит привязанность к своему брату: по свидетельству автора «Деяний» именно ее сын предупредит римские власти о готовящемся заговоре против Павла и посетит своего дядю в тюрьме. Однако нельзя утверждать, что эта ветвь семейства проживала в иудейской столице, так как вмешательство племянника произошло во время праздника Пятидесятницы, когда в Храме собрались паломники, пришедшие со всей Палестины и даже диаспоры. Этот племянник римского гражданина не столкнулся тогда с трудностями в получении аудиенции у служащих, которые обладали нужными полномочиями: Петр и другие ученики не смогли с такой же легкостью добиться этого во время суда над Иисусом… [78]

Павел называл себя также «братом» человека с латинским прозвищем Руф[79], жившим в Риме в 55 году со своей матерью, которая «также и моя мать»[80]. Очень распространенное имя Руф может являться романизированным иудейским именем Reuben[81]. Было в порядке вещей видеть в таком строго избирательном «братстве» «родство», хотя общественные отношения, предполагающие такой вид связей, не соответствовали положению странствующего миссионера, бездомного и без регулярных доходов: в таких случаях чаще упоминалось об одиноких женщинах, которые доверялись мужчинам, могущим взять их в прислуги, — таковы отношения Марии с Иоанном[82] — а у той женщины был сын, с которым она жила.

Положение усложняется по мере того, как в формах речи появляются различия между понятиями братьев кровных и братьев единоутробных[83]. Эти уточнения стали уместными в эпоху, когда повторные замужества вдов считались совершенно необходимыми, если они не имели сыновей, которые могли бы заботиться о них. Обиходное выражение Павла, дающее определение такой женщине, может показаться очень сложным, но для греческой среды оно весьма характерно: это выражение очень воспитанного человека, который никогда не будет на людях называть по имени достойную женщину, а назовет ее не иначе, как «девица», «супруга» или «мать» [84]. Наконец, Павел обращает особенное внимание на Руфа, «призванного в Господе», как он говорит, что несколько схоже с его определением самого себя: как «призванного по Благодати от груди матери». Все это не исключает предположения, что Павел мог очень рано потерять отца — по крайней мере, до начала его общественной жизни, что объяснило бы умолчание «Деяний» по этому поводу — и его мать могла снова выйти замуж за кого-нибудь из среды романизированных иудеев. Впоследствии она могла переменить веру, как и сын, рожденный от второго брака, рядом с которым и доживала свои дни. В одном из писем Павел с чувством приветствует Андроника и Юния[85] (тоже эллинизированных и романизированных иудеев), которые определенное время делили с Павлом жизненные трудности и испытания в Азии[86]. Эти апостолы «рожденные во Христе» раньше самого Савла, явились участниками первого движения обращения в Иерусалиме. Таким образом, семья Савла не осталась в стороне от волнений в Иерусалиме, вызванных проповедями Иисуса и Двенадцати апостолов.

В «Деяниях» все направлено на то, чтобы представить Павла, как символическую фигуру одинокого, оторванного от своих корней апостола. Сам Павел создал образ рассеянного, но солидарного семейства, активно поддерживающего свои отдаленные предприятия. Автор «Деяний» стремится показать Павла римским гражданином, «гражданином мира», которому от рождения предначертано было нести Евангелие в столицу Империи. Положение апостола являлось составной частью духовного и миссионерского странствия, и изображенная таким образом фигура, если и не точна, то, во всяком случае, правдоподобна; и она становится все более и более достоверной в свете новых документов, позволяющих лучше проследить взаимосвязь обширных слоев восточных народов в римском социальном укладе.

Этого иудея диаспоры, этого римского эллинизированного фарисея современное восприятие охотно считает человеком, «разрывающимся между двумя мирами»[87]. Однако сам он ощущал свою неразрывность с судьбой; его семейные связи, насколько их можно восстановить, безусловно, уходили корнями в различные, хотя и не столь уж противоречивые предания[88]. Возможно, даже миссионерское призвание Павла развивалось в кругу его семьи, так как некоторые торговцы-путешественники подобным же образом старались распространять свою веру: попав в окружение знатных лиц, они преображались, чтобы вызвать их расположение [89]. До настоящего времени все объяснения дает нам Восток, и для диаспоры Малой Азии такое духовное содержание нетипично[90]. Семья Савла была обращена именно на Восток, согласно преданиям годы ее становления проходили между Тарсом, Иерусалимом и Дамаском.