—…леди… помоги…

Голоса снаружи приближались, теперь я могла разобрать слова.

— Не уверен, что я верно расслышал. Противореча собственному мнению, я дал вам два дня на то, чтобы доказать мне, что вы правы, а я нет. Время вышло. Его состояние не улучшается. Вы всего лишь отсрочили неизбежное. И вы притащили сюда женщину. Украли посреди дороги какую-то девчонку. Да она может оказаться кем угодно! Я ошибся в тебе, Альбатрос. Похоже, ты ценишь свое место в моей команде меньше, чем мне казалось.

— Командир…

— Я неправ? Ему стало лучше? Этой девице каким-то чудесным образом удалось исцелить его?

— Нет, Командир, но…

— Где твоя голова, Альбатрос?.. А вы? Что на вас нашло? Вы прекрасно знали, чем все закончится, и знали с той минуты, как на него свалилось это проклятое железо. Мне не стоило позволять вам вставать у себя на пути. Если у вас кишка тонка для подобных решений, то вам здесь не место.

Они подошли совсем близко к скалам. Я почти видела их. Я взяла своего пациента за руку и заставила себя дышать ровно и спокойно.

— Но Командир, это же не кто-нибудь. Это Эван!

— Ну и?..

— Он друг, Командир. Хороший друг и хороший парень.

— И кроме этого, — вмешался Пес, — кто станет чинить наше оружие, если он умрет? Эван — лучший кузнец в здешних местах. Вы не можете просто… — Голос его затих, будто с ним что-то внезапно случилось.

Возникла пауза.

— От однорукого кузнеца мало толку, — тон командира был холодным и бесстрастным. — Он наверняка сам мечтает о смерти, вы об этом задумались, хоть на минуту?

В этот момент они подошли к входу в грот, где я сидела с раненым. Я встала, стараясь казаться как можно выше, пытаясь выглядеть спокойной и уверенной. Могла и не стараться. Глаза главаря пренебрежительно скользнули по мне и остановились на мужчине, лежавшем у моих ног. Я могла вообще здесь не стоять, он меня просто не заметил. Я наблюдала, как он подошел и потрогал лоб кузнеца рукой… рукой, от края рукава до кончиков пальцев разрисованной перьями, спиралями и

перекрещивающимися цепями, сложными и завораживающими, как старинная головоломка. Я подняла глаза, и какое-то время мы смотрели прямо друг на друга через тюфяк с больным. Я затаила дыхание. Я никогда раньше не видела подобных лиц, даже в самых удивительных своих снах. Это лицо было в своем роде произведением искусства. В нем были тьма и свет, ночь и день, наш мир и Иной. Слева — лицо юноши, с кожей, обветренной, но чистой, с серым, ясным глазом и с красиво очерченным ртом. А на правой стороне, начиная с невидимой середины лица, тянулись линии и изгибы, сплетающиеся в птичьи перья, словно маска хищной птицы. Орел? Беркут? Нет, подумала я, скорее — ворон, если судить по кругам вокруг глаза и намеку на клюв на крыле носа. Знак ворона. Если бы я не была так испугана, я бы рассмеялась от иронии всей ситуации. Узор спускался ему на шею и исчезал под воротником кожаной куртки и льняной рубашки под ней. Голова его была полностью выбрита, и череп был покрыт тем же рисунком. Получеловек, полуптица. Этот рисунок потребовал многодневного труда какого-нибудь великого мастера, и мне подумалось, что это было чрезвычайно больно. Что это за человек? Зачем ему понадобилось подобное украшение? Чтобы найти себя? Я открыто пялилась на него. Он, видимо, к этому уже привык. Я с трудом перевела взгляд туда, где в группе мужчин стояли Альбатрос, Пес и Змей. Все были одеты очень пестро, точно так, как описывал Эамон: тут перья, там клок шерсти, здесь цепи, куски кожи, ремни и пряжки, серебряные ошейники и браслеты — и бесконечная демонстрация мускулистой плоти всех оттенков. Мне несколько не к месту подумалось, что вряд ли это подходящее место для одинокой молодой женщины. Я почти слышала голос отца: "Ты что ни слова не слышала из того, что я говорил, Лиадан?"

Командир уже доставал из-за пояса нож. Это был острый нож, предназначенный для убийства.

— Давайте кончать с этим фарсом, — произнес он. — Вам с самого начала не стоило меня останавливать. От этого парня не будет больше проку. Он больше не может приносить пользу, ни здесь, ни где-либо еще. Вы только напрасно продлили его страдания.

Он слегка изменил положение, чтобы раненый не мог больше видеть его руки и покрепче перехватил нож. Остальные стояли вокруг и молчали. Никто не двинулся. Никто не произнес ни слова. Он поднял нож.

— Нет! — Я вытянула руку над тюфяком, закрывая шею раненого. — Вы не можете так поступить. Вы не можете просто… прикончить его, будто кролика, или овцу для жаркого. Он человек! Один из вас!

Командир слегка приподнял одну бровь. Линия его рта не изменилась. Глаза глядели холодно.

— Разве ты не сделала бы того же, если бы речь шла о твоей собаке, или соколе, или лошади, страдающей от неизлечимой раны? Ведь ты не хотела бы без причин длить их страдания?.. Хотя нет, я так полагаю, всегда под рукой оказывался мужчина и делал за тебя эту грязную работу. Что женщина может знать о подобных вещах? Убери руку.

— Не уберу, — ответила я, чувствуя, как во мне закипает гнев. — Ты говоришь, что от этого парня не будет больше проку так, будто он… какое-то орудие, или оружие. Ты говоришь, он не сможет приносить пользу. Для твоих целей — возможно, и так. Но он все еще жив. Он может полюбить женщину и родить ребенка. Он может смеяться, петь и рассказывать сказки. Он может наслаждаться плодами земли и кружкой доброго эля по вечерам. Он может наблюдать, как его сын растет и тоже становится кузнецом. Этот человек может жить. Будущее существует даже после… — я оглядела толпу мрачных мужчин вокруг себя, — даже после этого.

— Откуда ты знаешь о жизни? — без выражения спросил человек-ворон. — Из волшебных сказок? Мы живем по своим законам. У нас нет имен, нет прошлого, нет будущего. У нас есть задачи, мы выполняем их лучше всех. Для этого человека, как и для каждого из нас, вне всего этого жизни нет. И не может быть. Отойди от тюфяка.

Становилось все темнее, и кто-то зажег маленькую лампу. Безумные тени заплясали по изогнутым каменным стенам. Лицо командира таило угрозу столь же реальную, как нож в его руке. Я отчетливо понимала, какой ужас оно могло внушать врагам. В неверном свете свечи он и впрямь казался полувороном, чьи глаза опасно сверкали над завитками и спиралями тонко выполненного узора.

— Отойди, — повторил он.

— Не отойду, — ответила я.

И он поднял левую руку, словно желая ударить меня по лицу. Лишь могучим усилием воли мне удалось не отпрыгнуть. Я смотрела ему прямо в глаза и надеялась, что он не поймет, что внутри я вся дрожу от страха. Он тоже, не мигая, смотрел на меня своими светлыми глазами, а потом медленно опустил руку.

— Командир, — начал Альбатрос, слишком прямой, чтобы молчать.

— Придержи язык! Ты размяк, Альбатрос. Сначала умоляешь о двух днях пощады для парня, у которого явно никакой надежды, и который сам не захотел бы жить, даже если бы смог. Потом приводишь сюда эту сумасшедшую девицу. Где вы ее нашли? Язычок у нее острый, это бесспорно. Может, покончим уже с этим? У нас много работы.