Сенкевич-художник избежал, однако, в своем романе явных упрощений, назойливо-дидактических сюжетных решений. Его герой, которого любовь, властная и трагическая, полностью преображает, вытравив эгоизм и научив понимать, сочувствовать, сопереживать, в заключительных главах выглядит куда крупнее, трагичнее, самоотверженнее, чем его Анеля. (Именно эта линия книги, «славянское толкование любви к женщине», привлекла внимание Л. Н. Толстого, которому чрезвычайно понравился роман Сенкевича.) «Бездогматовец» не кается, не ищет утешения в том, чему не верит, и с мужественной трезвостью признает собственную обреченность, невозможность счастья своего и возлюбленной: «Приговор нам уже вынесен. Надо быть слепым, чтобы не видеть, что какая-то сила, мощная, как целый мир, разделяет нас. Кто она и как называется —  я не знаю. Я знаю только, что, став на колени и колотя головой о пол, моля и плача, я, может, и сдвинул бы горы, но ее не умолпл». Из жизни, после смерти любимой, он уходит по своей воле —  и, в сущности, нераскаянным скептиком.

В следующем своем романе Сенкевич меняет аспект повествования: психологический анализ уступает место широкоплановому изображению образа жизни той среды, к которой принадлежал и которую знал писатель. Его «Семья Полапецкпх» имела с предыдущим романом определенные сюжетные связи и явилась, можно сказать, второй частью дилогии. Но преобладали в пой персонажи совершенно иного типа и склада, нежели в «Без догмата».

Прежде всего это относится к главному герою, Станиславу Поланецкому. Это как бы «анти-Плошовский», человек разумный и положительный, способный идти в ногу с эпохой торжества буржуазии, зарабатывать деньги и в достатке содержать семейство. По Сенкевичу, это новый человек, «работник» (конечно, не в смысле старых позитивистских лозунгов), а в сущности —  это рыцарь заурядного приобретательства, которое даже и не окутывается фразами о служении национальному делу. Проницательный и надежный делец, он совершает спекуляции, которые не имеют морального оправдания. Стремления его не возвышаются над столь скромной житейской целью, как выкуп имения жены (что должно означать возвращение «здоровой» части шляхты к выполнению патриотической миссии: сельское хозяйство, служение земле). Ограниченность житейских целей этого героя может быть великолепным примером того «снижения идеалов» в литературе, о котором говорила польская демократическая критика конца прошлого века.

Поначалу читатель по без интереса следит за отношениями героя с добродетельной и симпатичной Марыней Плавицкой. (Вероятно, «семейная мысль» романа привлекла к себе внимание Л. Н. Толстого, оценившего «Семью Поланецких» положительно.) История знакомства, разрыва и соединения в браке двух молодых людей переходит в историю их дальнейшей семейной жизни, в ходе которой герой грешит и раскаивается, усваивает твердые религиозные принципы, учится ценить самоотверженную женскую любовь. Лишь под конец событий, лишь осознав в дни опасной болезни жены непрочность своего благополучия, он отрешается от того отношения к женщине, которое писатель характеризует следующим образом: «Когда он пришел к полной уверенности, что она является его собственностью, он и не думал о ней больше, чем следует думать о собственности».

Невыразительность героя требовала, пожалуй, гагой манеры повествования. Подробный и детальный рассказ, уместный в исторических романах, когда речь шла о судьбах людей ярких и значительных, здесь, в обрисовке современника, измельчавшего и потускневшего, оказался не вполне подходящим. Не были сильной стороной романа и страницы, касавшиеся умственной жизни эпохи. Сенкевич подметил, например, оживление в тогдашнем обществе интереса к идеям польского мессианизма, по изложение их (старым профессором Васковским) было упрощенным и едва ли не карикатурным.

Сам автор «Семьи Поланецких» не относил роман к числу своих крупных удач. Демократическая критика утвердилась в своем мнении о Сенкевиче как о консерваторе. Ст. Бжозовский признал книгу «романом польской буржуазии». О буржуазности ее содержания говорил и А. П. Чехов, чей отзыв был сделан, впрочем, в частном письме и не предназначался для печати: «Цель романа: убаюкать буржуазию в ее золотых снах. Будь верен жене, молись с ней по молитвеннику, наживай деньги, люби спорт —  и твое дело в шляпе и на том и на этом свете. Буржуазия очень любит так называемые «положительные» типы и романы с благополучными концами, так как они успокаивают ее на мысли, что можно и капитал наживать, и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым»[3].

Тем не менее и этот роман интересен сегодняшнему читателю. Познавательное значение его несомненно. Сенкевичем были подмечены явления, которые не привлекали внимания других современных авторов. Во многом он дополнил созданный литературой портрет шляхетского современника. Бесспорно наличие в книге ярких страниц, интересно задуманных образов и сюжетных линий, которые в другой художественной структуре могли бы зазвучать по-иному, гораздо сильнее. Живо изображено дворянское оскудение и вызванные им перемены в мыслях и нравах. Показана и сила, которую по-прежнему имеют в обществе превратные понятия, основанные на праздности и эгоизме, пренебрежение мыслью и духовной красотой —  все, что в литературе XIX века часто связывалось с понятием «свет». Среда, которая живет по этим понятиям, пагубна для чистых, творческих натур. (Это иллюстрирует печальная история поэта Завидовского.) Уродливость дворянского воспитания, искореняющего здоровые начала, приучающего ко лжи и бездумному эгоизму, иллюстрируется несколькими женскими образами. Писатель с горечью отмечает, что устои, хранить которые, по его мнению, призваны польские женщины, находятся под угрозой: «Есть у нас женщины, которые бога и заповеди религии носят в сердце, а есть и такие, которые из нашей католической религии делают себе католический спорт,—  такие громче всех болтают и растут, где их не сеяли». В мире «Семьи Поланецких» люди теряют подлинность. Царит притворство в его различных вариантах: будь то комедиантство старого Плавицкого, поза декадента Букацкого или стремление адвоката Машко капаться удачливее и богаче, чем на самом деле. Сенкевич, однако, к таким человеческим качествам и поступкам, которые достойны обличения, сатиры, довольно часто относится со снисходительным благодушием. В романе ощущается подчас какая-то фальшивость интонации, лишающая произведение Сенкевича той художественной цельности, которая характерна для лучших его вещей.

Работа над «Поланецкими», романом солидным и объемистым, утомляла, как можно предполагать, самого автора. («Я даже не в состоянии сказать, как я устал»,—  пишет Сенкевич, поставив в рукописи слово «конец».) Не исключено, что уже в эти дни ему мечталось возвращение к историческому роману. Проходит месяца четыре —  и начинается работа над «Камо грядеши» (в оригинале латинское: «Quo vadis»). Она длится примерно год: написанное немедленно идет (с марта 1895 года по февраль 1896-го) на страницы варшавской, краковской, познанской газет. О том, как возник замысел романа, Сенкевич позднее рассказывал так:

«Это было следствие разных причин. У меня была многолетняя привычка перед сном перечитывать древних римских историков. Я делал это не только из любви к истории, которой всегда весьма интересовался; но также из-за латыни, которой я не хотел забывать. Эта привычка позволяла мне без труда читать латинских поэтов и прозаиков и вместе с тем будила все более горячую любовь к древнему миру.

Всего сильнее привлекал меня из историков Тацит. Вчитываясь в его «Анналы», я неоднократно чувствовал искушение изобразить в художественном произведении два противостоящих друг другу мира, из которых один представлял собой правящую мощь, всесильную административную машину, второй же —  исключительно силу духа». Далее Сенкевич говорит, что с художественной точки зрения сложившийся замысел увлек его прежде всего «теми великолепными формами, в которые умел облечь себя древний мир».