– Ожог? – спросил он, и я со смущением смотрю в лицо мужчины. – Эви, что с тобой происходит, Бога ради?

– Ничего.

Я попыталась отмахнуться от него, потому что, судя по всему, натолкнула Джека на мысли, что схожу с ума.

– Эви, ты всю неделю сама не своя. Это связано как-то с Губернатором?

– Нет. – Я покачала головой. – Ну, возможно, не знаю… У него есть ожог на ладони, и выглядит он так же, как и твой шрам. Картер падал с велосипеда больше раз, чем мы можем сосчитать. Но была ли хотя бы одна из его царапин или ссадин похожа на то, что у тебя на плече? – спросила я, размахивая руками.

Мужчина отвёл от меня взгляд, уставившись прямо перед собой. Его тёплые карие глаза следили за моими жестами.

– В твоих словах есть смысл. Я никогда не спрашивал у мамы, – ответил он, а после вновь посмотрел на меня, словно впервые увидел. – Думаешь, она солгала мне?

И как только он задаёт этот вопрос, всё во мне замирает. Я не хочу, чтобы он сомневался в той единственной части семьи, что у него есть. Дерьмо. Теперь я чувствую себя плохо.

– Нет. Нет, просто забудь это. Клянусь. Я смотрю слишком много детективных шоу. Не знаю, что нашло на меня.

Мужчина кивает головой, словно принимает мой ответ, да вот только я вижу, как в его голове зарождаются вопросы – и уже слишком поздно. Я открыла этот ящик Пандоры.

– Мы должны встретиться с твоей новой командой, – вошёл в кабинет отец, вновь испортив моё хорошее настроение.

– Пап, мы должны поговорить.

Мой голос прозвучал серьёзно и мрачно.

– О чём, Колтон?

Мужчина присаживается напротив. Кажется, за эти несколько дней его агрессивный настрой испарился, или, возможно, он понял, что слишком надавил на меня, от чего я захотел уйти. Папа знает меня, как свои пять пальцев, потому не удивлюсь, если это второй вариант.

– Я не хочу объявлять на следующей неделе свою кандидатуру, – выдохнул я.

– Знаю, – ответил мужчина.

Ладно, это объясняет то, почему отец изменил тактику. Ему известно, что я хочу выйти из игры.

– Ты знаешь? – всё ещё удивлённо спрашиваю я.

– Да, Колт. Твоё поведение на этой неделе было красноречивым. Сначала ты отшил племянницу Бахмейкера, а после погнался за той глухой девушкой. Я понял всё ясно и чётко. Только мне кажется, что ты совершаешь огромную ошибку, – произнёс он, и его тон звучит ни снисходительно, ни подавляюще. Просто повержено. – Ты подходящий парень для этой работы, твои рейтинги на должности губернатора выше, чем у противников. Если ты будешь баллотироваться, то имеешь реальные шансы выиграть. Если это не то, чего ты хочешь, то что тогда я могу сделать? Я старался изо всех сил.

Мужчина тяжело вздохнул. Да только я знаю, что он не собирается позволить мне так легко и быстро соскочить с гонки. Папа припрятал какой-то козырь. Точно так же, как он чертовски хорошо знает меня – я знаю его. Он не сдастся.

– Боже. Спасибо, пап.

Улыбнувшись, я позволяю оппоненту поверить, что и не догадываюсь о его блефе. Мой папа уже было собрался подняться на ноги, когда я остановил его:

– Не мог бы ты подождать минуту? Я хочу спросить у тебя кое-что.

Нахмурив свои тёмные брови, он сел в кресло, обратив на меня всё своё внимание.

– Что?

Мой отец ненавидит говорить обо всём, что как-то связано с прошлым, это значит, что любые разговоры о пожаре или моей матери – табу.

– Прошлой ночью мне приснился сон о пожаре, – сказал я. Потребовалось мгновение, чтобы он осознал сказанное. Я не упоминал о пожаре где-то около десяти лет.

Начав сеансы терапии в прошлый раз, мой доктор считал, что было бы неплохо задать папе кое-какие вопросы. Да вот только у того был свой способ избегать ответа на них.

– Правда? Удивлён, что ты всё ещё думаешь об этом. Кажется, это было в прошлой жизни.

Мужчина заёрзал, привставая со своего места.

– Я не закончил. Подожди минутку.

Я встал из-за стола и направился к отцу.

– Прошлой ночью, во сне, я видел маму. Хотя не уверен, что это была она. Все наши фото сгорели в огне, потому я могу предположить, что та женщина была моей мамой только исходя из собственных скудных воспоминаний.

Папа сжал челюсть. Как и всякий раз, стоит только упомянуть её. И я не могу винить его. Мама ушла, даже не оглянувшись.

– Мне жаль, что это всё ещё беспокоит тебя, Колт. – Он положил свою тяжёлую ладонь мне на плечо. – Попытайся не думать об этом.

Мужчина развернулся, чтобы уйти.

– Я не закончил говорить. У меня есть к тебе кое-какие вопросы, – настаиваю.

У меня пронеслось в голове: «И, один из них: почему ты так хочешь уйти отсюда, словно это место горит в огне, когда я возвращаюсь к этой теме?»

Оппонент сжал губы.

– Что ты хочешь знать?

– Ты сказал, что мамы не было дома в ночь, когда начался пожар. Так почему в моём сне она была там? Она кричала. Всюду был дым. Я попытался дотянуться к двери, но было слишком жарко.

Я замолчал, чувствуя тошноту только вспоминая тот сон.

От мысли о наполненной дымом комнате, я почувствовал тяжесть в груди. Этот сон был более похож на воспоминание. Желая напомнить отцу об ожоге, поднимаю свою ладонь.

– Это не просто сон, пап. Кожа на моей ладони обожжена. Пожалуй, это происходило на самом деле.

Мужчина отвернулся, осев в коричневое кожаное кресло в углу комнаты.

– Я имею право знать, – тихо произношу.

Отсутствие воспоминаний, или их обрывки, тяжёлым грузом лежат на моих плечах большую часть жизни.

Папа мягко посмотрел на меня, но я увидел в его взгляде страх.

– Твоя мама было дома той ночью, когда случился пожар, Колт. Мы с ней поссорились и она ушла. Она не вернулась. Это то, что ты хотел услышать? – его низкий голос был переполнен эмоциями. – Я был против того, чтобы ты узнал это, мальчик. Ненавижу то, что она ушла и не вернулась. Я знал, что это сыграет злую шутку с твоим разумом, потому старался изо всех сил. Я пытался заполнить любую пустоту, что ты мог почувствовать, но ты был таким светлым маленьким мальчиком. Вокруг тебя всегда была та особая аура, Колт. Даже когда тебе было пять, я знал, что тебе суждено стать кем-то великим, и вот ты здесь. Спасшийся, хороший человек. Подходящий человек для того, чтобы управлять этой великой страной.

Голос папы затих.

Конечно же, он использовал этот момент, чтобы навязать мне пост Президента.

– Я думал, ты понял меня. Я не знаю, чего хочу, отец. Я просто не знаю.

Теперь я чувствую себя более потерянным, чем был в начале нашего разговора. Мама была той ночью, когда случился пожар. Она хотела вытащить меня из дома, чтобы я не пострадал. Но почему тогда она ушла, прежде чем прибыли парамедики? Прежде чем узнала, что я в порядке? Что за женщина оставила бы своего пятилетнего сына в такую трагическую ночь? Я понимаю, что сегодня не получу ответы на эти вопросы. И возможно никогда не получу.

– Выходные. Возьми время на раздумья. Я знаю, что ты одумаешься.

Отец похлопал меня по бедру, и с этими словами вышел из кабинета.

– Сэр.

Сьюзен застыла у двери в кабинет, мрачно глядя на меня. Чертовски уверен, что она слышала тот разговор, состоявший этим днём раньше, между мной и моим отцом. Она знала о пожаре, о моём прошлом. Сьюзен спросила меня об ожоге на руке ещё в первый месяц своей работы на меня, и я не стал скрывать от неё правду. Несмотря на то, что я не доверяю женщинам, она – другое.

– Входи, – махнул я, и она устроилась в кресле у стола.

– Могу я быть откровенной? – спросила оппонентка.

Сьюзен всегда спрашивает. Всегда откровенна, несмотря на то, находится она в моём кабинете по губернаторским делам или по личным причинам.

– Да, – ухмыльнулся я. – Хотя, думаю, ты можешь начать взымать плату с меня за то, что подработала моим терапевтом.