Декорации Николая Рериха представляли собой сумрачное нагромождение каменных зданий средневекового города с папертью храма на переднем плане. Спектакль состоял из трех небольших пьес: пролога XI века «Три волхва», в оформлении Н. К. Рериха, пастурели XIII века «Игра о Робене и Марион», в оформлении М. В. Добужинского, и миракля XIII века «Действо о Теофиле», над переводом которого трудился Александр Блок, в оформлении И. Я. Билибина.

Вся сложность постановки «Трех волхвов» заключалась в том, что на паперти собора должна была разместиться огромная толпа, изображающая изнуренный и измученный болезнями народ, собравшийся с ночи, в ожидании чуда исцеления, а по краям сцены — полуголые самобичеватели. Занавес поднимается. Восходит солнце, и начинается религиозная мистерия. На паперти, в окружении толпы, исполняется спектакль в стиле XI века и после слов актера, изображающего Ирода: «Пусть истребят мечом младенцев!» — большая толпа статистов, находящаяся на сцене, в беспорядке и с фанатизмом бросается на паперть церкви, чтобы разорвать ненавистного Ирода. Тут гаснет свет, и первая сцена спектакля заканчивается.

Во время такого беспорядочного действия некоторые декорации могли не выдержать и разломиться на глазах у публики. Николай Рерих самолично проверял их надежность, боясь провала первого в своей жизни серьезного спектакля. И провал спектакля произошел, но вовсе не из-за слабости декораций, а из-за плохой игры актеров и огромного количества плохо обученных статистов. Зато публика обратила внимание на декорации Н. К. Рериха. Спектакль вовсю ругали, обвиняли в бездарности H. Н. Евреинова, а Николая Рериха хвалили на все лады, сокрушаясь, что режиссер так испоганил великолепные декорации художника плохой игрой молодых актеров. И хотя некоторые театральные критики и отмечали новаторство «Старинного театра», публика все же отказалась поддерживать подобного рода эксперименты. Устроители так и не смогли больше продать билеты ни на второй, ни на третий спектакли, несмотря даже на то, что специально для постановок были изготовлены старинные инструменты — всевозможные монохорды, органиструмы, гамбы, а оркестру «Старинного театра» пришлось немало потрудиться, прежде чем освоить игру на столь непривычных инструментах.

Сергей Маковский в одной из своих статей писал об этой постановке: «Пролог Евреинова — бледная попытка оригинального творчества и яркий диссонанс в общем созвучии театра. „Действо о трех волхвах“ не спасли даже превосходные декорации Рериха, красивое богатство костюмов и глубоко впечатляющая музыка по подлинному тексту XI века».

Театр H. Н. Евреинова сумел показать публике два представления и просуществовал недолго. Не было достаточных сборов, чтобы заплатить многочисленной толпе артистов. Только в мистерии «Три волхва» было задействовано более ста человек. Именно из-за большого количества статистов этот спектакль не участвовал в московских гастролях весной 1908 года. В том же году, накануне закрытия театра, в «Московском еженедельнике» появилась статья Александра Бенуа, в которой он писал о своих товарищах из «Мира искусства», принявших участие в постановках H. Н. Евреинова, и о труппе театра. По его словам, это были «любители, юноши-студенты, впервые попробовавшие свои силы на подмостках», поэтому, «за исключением первых спектаклей, зал пустовал»[139].

Во время работы над декорациями в «Старинном театре» Н. К. Рерих сблизился с поэтами Александром Блоком и Сергеем Городецким, они тогда переводили две старинные французские пьесы XIII века. В этом же году вышла в свет первая поэтическая книжка Сергея Митрофановича Городецкого «Ярь», оформленная Рерихом. Одно стихотворение — «Славят Ярилу» — было посвящено Николаю Константиновичу:

Через много лет Сергей Городецкий рассказывал своим ученикам, что обложке, выполненной Рерихом, он придавал мистическое значение и даже потом, в первом томе своего собрания сочинений, вновь использовал рисунок Н. К. Рериха, считая, что это защищает его талант от дурного глаза. Один из учеников С. М. Городецкого, Л. А. Дубаев, вспоминал:

«Когда разговор зашел о первых книгах, он распахнул дверь соседней комнаты, и мы вошли в святую святых — его библиотеку, которая поразила изобилием стеллажей, заполненных книгами и журналами, большая часть которых была издана еще в прошлом столетии. Здесь дышала сама история „серебряного века“ русской поэзии. Сергей Митрофанович бережно достал с полки свою первую книгу, ту самую, о которой восторженно отзывался Блок и немало добрых слов высказывал Брюсов. Погладив ладонью обложку и задумавшись о чем-то далеком, он как-то торжественно произнес: „А знаете, молодые люди, кто оформлял эту мою первую книжку? Это был великий Рерих…“ Он перевернул несколько страничек и стал читать стихотворение „Славят Ярилу“. Но уже после первых строк глаза его увлажнились, он вздохнул, положил книгу на стол, прикрыл ее дрожащей ладонью и тихо произнес:

— Эта книга стала моим счастливым талисманом!»

Неудачи «Старинного театра» не подорвали авторитета режиссера А. А. Санина, именно его пригласил Сергей Дягилев в Париж для своих, ставших впоследствии знаменитыми, «Русских сезонов». В Гранд опера Санин поставил несколько русских спектаклей. 1908 год принес С. П. Дягилеву успех, а на следующий сезон он уже имел неограниченный кредит и высокое покровительство царской семьи. Но неожиданно все субсидии прекратились. Матильда Кшесинская, обиженная тем, что С. П. Дягилев не предложил ей ни одной большой роли, а взял в труппу молодую Анну Павлову, сделала все, чтобы имя Дягилева звучало в придворных кругах не иначе как с эпитетами — пройдоха, шулер и обманщик.

Балерина Тамара Платоновна Карсавина, участвовавшая в «Русских сезонах» Дягилева, вспоминала:

«В распоряжение Дягилева был дан театр Эрмитажа, где мы и начали репетировать. Во время антрактов придворные лакеи разносили чай и шоколад. Внезапно все репетиции прекратились… После нескольких дней напряженного ожидания, во время которых циркулировали слухи о распадении нашего предприятия, мы снова начали работать, но на этот раз в маленьком театре „Кривое зеркало“, на Екатерининском канале. Во время антракта режиссер нашей труппы объявил, что Дягилев приглашает всех артистов в фойе закусить, и во время этой закуски произнес маленькую речь: „Несмотря на то, что у нас отняли обещанную поддержку, — сказал он, — судьба нашей антрепризы нисколько не пострадает. Вдохновитель полагается на здравый смысл и доброжелательство труппы, которая будет продолжать работу, не обращая внимания на злонамеренные сплетни“»[140].

Причина такого резкого охлаждения к С. П. Дягилеву высоких чинов была в неожиданной смерти основного покровителя всех дягилевских начинаний, великого князя Владимира Александровича.

Положение стало еще тяжелее, когда у С. П. Дягилева отняли все костюмы и декорации Мариинского театра, теперь необходимо было заказывать новые. Среди художников, к которым обратился Сергей Дягилев, был и Н. К. Рерих, его настоятельно рекомендовал режиссер А. А. Санин. Дягилев решил, что Николай Рерих оформит два спектакля, в постановке А. А. Санина — оперу А. П. Бородина «Князь Игорь» и оперу Н. А. Римского-Корсакова «Псковитянка».

Сложности у Дягилева продолжались, он не мог никому толком сказать, каким будет репертуар у него на новом «Русском сезоне». Не было даже известно, какой парижский театр предоставит сцену для спектаклей.