— Сумка? — Спросила она.

— Бумажник.

— Я не крала его, но я знаю, где он.

— Сколько ты хочешь?

Чейз так громко щелкнул пальцами, что все услышали его на другом конце крыши. Ровена стояла у уступа, ожидая аксессуаров, весь Манхэттен простирался перед ней, а солнце поднималось и поднималось, меняя свет каждую секунду.

— Я хочу знать, кто такая Сабина Фош.

Руби встряла:

— Кто…?

— Это не важно, — ответил Рольф.

— Я согласна, — вцепившись в браслеты, как будто она решила перейти к разговору о достоинствах серебра и платины, сказала Лора.

Рольф подошел ближе к Лоре. Он говорил тихим голосом, более умоляющим и менее требовательным.

— Там, откуда мы родом, мы не можем свободно передвигаться. Мы не можем покинуть усадьбу. Все нас знают, и есть те, кто очень быстро покончит с нами. Ей нужно было другое имя. Мне тоже.

— Чтобы, она могла сходить в продуктовый магазин?

— Разумеется, — сказал он, словно уступая.

Она посмотрела на часы, и пошла в сторону Ровены с браслетами, бросив через плечо:

— Бумажник был у меня сегодня утром, но сейчас должно быть он у полиции.

Рольф остановился на секунду, словно хотел узнать больше, а затем ушел.

Съемка продолжилась еще два часа, большая часть из которых была потрачена на подгонку одежды, прически, и макияжа Ровены. Чейз использовал пленку, а не цифру, и не менял его ни разу. Все, что было снято за эти три часа, было на одной пленке. Фотографы обычно нажимали на затвор и держали там палец, пробивая сотни кадров, чтобы получить один точный. Лора спросила об этом одного из его помощников.

Девушка, которой она дала бы не больше двадцати, ответила:

— Ему нужно пять кадров для композиции и десять, чтобы дать редакторам что выбрать. Но он всегда знает, когда снимать, и он всегда это понимает. Он потрясающий — прошептала она со слезами на глазах.

Они получили доступ к крыше сарая девять футов высотой с лестницей, которой заканчивалась металлической дверью. На последней съемке Ровена сидела наверху, широко расставив ноги, смело представляя платье из темно−серых прорезиненных драпировок. Она повернулась на камеру, что бы было видно красную отсрочку по подолу.

Где−то раздался звон телефона, и Ровена отошла от верхней части сарая и спустилась по лестнице к крыше здания. Съемка была окончена. Она попрощалась мимоходом, мчась в Центральный парк, на показ, взяв туфли на платформе в руку.

Руби выглядела обеспокоенной, наблюдая, как Чейз собирает свою камеру и уходит.

— Говорят, он может получить все в пятнадцати кадрах, — сказала Лора.

— Да.

— И Ровена выглядела великолепно.

— Да.

— За исключением коричневого пятна на ее лодыжке.

— Да.

— Руби, что у тебя на уме?

— Откуда ты узнала это имя? Сабина Фош?

Лора не хотела признавать, что она дважды совала нос в сумку Томасины, поэтому она сказала приблизительную правду.

— Я нашла ее сумку в обуви и открыла кошелек.

— Так ты узнала о Бобе?

— Да.

Руби повернулась и посмотрела ей в глаза.

— Ты всегда выглядишь такой хладнокровной сучкой, как будто тебе на все плевать, кроме бизнеса. Но это не так. Ты говоришь ужасные вещи о Томасине и продолжаешь дальше жить своей жизнью, как будто ничего не случилось. Но ты собираешься выяснить, почему она умерла, не так ли? И отомстить за нее.

Лора закатила глаза. Руби схватила ее за плечи и воскликнула:

— Стью!

— А что с ним еще?!

— Он знает всех и вся. Мы можем спросить его, что он думает.

— Руби, нас ждет работа. Корки в салоне один.

— Все на показах. Давай. Во всяком случае, ни у кого нет денег на покупку до конца месяца.

— Час назад ты говорила мне не лезть не в свое дело

Но Руби, непостоянная ведьма, уже тащила ее по улице на восток до Бедфорд−авеню, где гуляли хипстеры, художники и безработные.