В обмен на свою монополию «Ля Газетт» прославляет монархию и превозносит монарха. Ренодо, например, пишет: «Нет ничего плохого в действиях короля… Я пишу это сейчас с легкостью, которая тем лучше говорит о заботах, которые Его Величество предпринимает во имя спасения своего народа и покоя своего государства». Иногда он становится лиричным — особенно когда речь идет о восхвалении министра-кардинала. Об этом можно судить по двум пассажам знаменитого выступления Ришелье на заседании парламента 18 января 1634 года.

Согласно Мишелю Моле, «кардинал де Ришелье произнес превосходный панегирик королю и снимал свою шапочку столько раз, сколько называл имя Его Величества. Он произнес свою речь с достоинством, уверенностью и легкостью, которых можно только желать, и с бесподобной грацией». В «Ля Газетт» читаем: «Чем больше он говорил по этому поводу, тем труднее ему было об этом рассуждать; но бесподобное красноречие Его Высокопреосвященства и превосходное знание предмета сделали его речь столь легкой, что он говорил более часа. На протяжении этого времени все проявили доселе невиданное внимание, глаза всего собрания были прикованы к оратору, уши внимали его словам, тела застыли в неподвижности, подобные неким символам, словно их единодушное одобрение, далекое от всяческих подозрений в лести (sic), превратило его в объект их восхищения (sic), настолько умел он обратить гнев в любовь и благорасположение».

Неоднократно Ришелье приказывал Ренодо публиковать какую-либо информацию или дать опровержение предшествующим утверждениям. Часто в «Ля Газетт» публиковал свои заметки сам король; например, в 1633 году, во время военной кампании в Лотарингии. Людовик XIII обычно забывал упоминать министра-кардинала (он оставил ему внутренние дела и дипломатию, сохранив за собой только военные победы); и Ренодо от себя добавлял одну-две фразы, превознося Его Высокопреосвященство. Когда же сам Ришелье анонимно писал в «Ля Газетт», он никогда не скупился на похвалы своему монарху.

Находясь под пристальным наблюдением первого министра, уважительно принимая советы и заметки Людовика XIII и Ришелье (Ренодо просил передавать ему списки убитых, раненых, пропавших без вести и пленных, а также захваченных и отданных знамен), «Ля Газетт» на деле становится официальной газетой. Публикуемые в ней новости имеют своей целью прежде всего просветить публику, образовать ее, заинтересовать, развлечь порядочных людей и лишь во вторую очередь «восхвалять власть» (Ж.-П. Берто), ту королевскую и монархическую власть, знаменосцем которой является Ришелье.

Пресса по отношению к национальному и международному мнению является лучшим оружием для того, кто желает поддерживать государство. Полемисты составляют вспомогательный боевой корпус. Ришелье искал их начиная с 1617 года и нашел, но никто из них не выказывает по отношению к нему такого рвения и верности, как Теофраст Ренодо. К одним кардинал чрезмерно требователен или в один прекрасный день начинает сожалеть, что посвятил их в слишком большое количество секретов; другие отказываются от своих убеждений, с легкостью переходя в лагерь противника. В первом случае это весьма курьезный персонаж Фанкан; во втором — неистовый памфлетист, аббат де Сен-Жермен.

Франсуа Ланглуа де Фанкан, аббат Болье, являлся разносторонним автором, писателем просвещенным, но без особой оригинальности, как свидетельствует его небольшой труд «Могила римлян» (1626). Будучи каноником и певчим Сен-Жермен-л’Оксерруа, он всегда был готов информировать Ришелье или предложить к его услугам свое перо. Во времена Люиня памфлеты Фанкана были направлены против «партии святош», описывая политику в традициях Генриха IV, то есть «добрых французов». После смерти коннетабля каноник поспешно публикует «Хронику фаворитов», текст с говорящим за себя заглавием. Он авансом работает на будущую политику будущего кардинала; он пролагает ему путь, похоже, излишне благоволя гугенотам. Он является волонтером, «разведчиком» Ришелье, не догадываясь об опасности этой роли, поскольку епископ Люсона, а позднее министр-кардинал может или сможет в один прекрасный день от него отречься, бросить его без малейших угрызений совести. С 1621 года Фанкан берет в привычку засыпать Ришелье мнениями или советами, спонтанными и излишне вольными. Неизвестно, какой из этих текстов вызвал гнев его покровителя. Мы полагаем, что именно их обилие в конце концов вызвало раздражение кардинала, очевидно, кроме того, предупрежденного отцом Жозефом. 4 июня 1627 года Фанкан будет арестован и умрет в Бастилии до конца года. Опала полемиста повлекла за собой опалу его брата Ланглуа д’Орваля, архидьякона Тулона, и даже заключение под стражу другого брата, Венсана Ланглуа — до этого одного из интендантов Ришелье. На самом деле ни король, ни кардинал так и не решились внести во французское право понятие о коллективной ответственности, но — как в античности и во времена Ренессанса — сыграли на возможном соучастии (до или после преступного деяния).

Случай аббата Сен-Жермена особый. В миру он был дворянином по имени Матьё де Морг. Рожденный в 1582 году, за три года до Армана Жана дю Плесси, духовник королевы Марго, затем проповедник Марии Медичи, он до 1618 года писал памфлеты против Ришелье; например, «Манифест королевы-матери, посланный королю» или «Христианская правда о христианнейшем короле». Но вдруг переменил фронт в 1626 году, выпустив в свет «Мнение одного бесстрастного богослова». Он обращался к кардиналу с пылкими письмами: «Одобрите то, что я пишу: что религия получила от вас свободу, король — свою славу, государство — спасение, а я — все свои ценности» (29 ноября 1629 г.). Однако впоследствии Морг вновь присоединится в 1631 году к королеве-матери в Брюсселе[100] и «со всей страстностью на протяжении двенадцати лет будет нападать на Ришелье» (П. Гриллон).

«„РИШЕЛЬЕ. Арман Жан дю Плесси, кардинал де (1585–1642). Писатель и государственный деятель Франции“. Так в словарях должна была бы начинаться биографическая статья о Ришелье, если бы натура политика не одержала в нем верх над литератором в памяти французов» (Мишель Кармона). Страсть к сочинительству, столь распространенная в наше время, не является новостью, особенно у политиков. Они охотно берут на себя бремя дополнительной славы, результатом чего являются многочисленные эссе, редко когда убедительные за исключением совсем небольшого числа успешных (Юлий Цезарь, Марк Аврелий, Фридрих II Прусский). Труды Ришелье являются успешными ровно наполовину; что доказывает презрительное отношение критиков к его «Мемуарам» и их восхищение «Политическим завещанием». «Есть люди, — напишет Вовенарг, — о которых нельзя сказать, что они гении, и которые, тем не менее, являются великими гениями; таков, например, кардинал Ришелье».

Персонаж той эпохи едва ли способен раскрыться через свою корреспонденцию. И стиль Его Высокопреосвященства вряд ли является здесь исключением. Да и как бы он мог быть другим в то время? При обращении к королю кардиналу приходится использовать уважительный тон, униженный, почти раболепный: такова манера казенного языка эпохи барокко. Когда он пишет королеве-матери — особенно в момент своего предательства, скрыть которое, похоже, невозможно, — тон письма одновременно уважительный и лицемерный: второй шаблонный язык эпохи барокко, наполовину политический, наполовину церковный.

Иногда, однако, мы обнаруживаем приятные сюрпризы.

Когда Ришелье не общается с коронованными особами, когда он диктует слово за словом Шарпантье — своему преданному секретарю, — вместо того чтобы набросать схему, когда Ришелье симпатизирует получателю послания, мы видим человека из плоти и крови, использующего живой, яркий, образный стиль. Человека, противопоставляющего такой стиль педантизму ученых, равно как и общепринятому канцелярскому тону. Знаменитый пример, превозносимый морскими историками, — письмо министра-кардинала своему дяде Амадору де Ла Порту, командору Мальтийского ордена и губернатору Гавра, от 30 июня 1627 года. Речь в нем в основном идет о выборе офицеров, способных командовать сторожевыми таможенными судами в порте Дьепп: «Сообщите мне ваше мнение о тех, кому следует доверить дьеппские суда. Мне бы хотелось видеть скорее рослых мужественных моряков, запивающих ром морской водой, чем напомаженных шевалье, поскольку первые лучше служат королю. Ожидаю вашей записки, прежде чем умолять короля утвердить решение».