Не Христос, а древнеязыческий бог Вотан возглавлял для нацистов мистико-религиозную мешанину, в которой не было места ни Христу, ни Аллаху, ни католической церкви, ни протестантской. И, несмотря на это, наиболее правая часть Ватикана и его духовенства поддерживала нацизм, как могла.

Почему? Потому что изощренные в борьбе за власть, в политических интригах, обогащенные многовековым историческим опытом, эти христиане-реакционеры хорошо отдавали себе отчет по крайней мере в том, что современное христианство и «безбожный коммунизм» находятся на разных полюсах, и все надежды возлагали на нацизм как единственную силу, способную искоренить дух коммунизма. Именно к этой части католического духовенства принадлежал и патер Иоганн Вайнбехер, давний друг семьи Хессенштайнов.

— …Я застрял в Берлине, когда вошли русские, отец, — исповедовался Адальберт. — Я превратился в ничто, я пещерный житель, каждое мгновение ожидающий ареста и смерти, у меня нет документов, нет дома, и я боюсь, что нет уже и… — он замолк.

— Ты хочешь сказать: уже нет и веры? — пристально всматриваясь в него, уточнил Вайнбехер.

— Нет! — воскликнул Адальберт. — Вера — это все, что у меня осталось. Я верю в конечное торжество тысячелетнего рейха, верю, что воздастся всем, кто виновен в смерти фюрера, верю в национал-социализм! Вот и все мое богатство, — с горечью подытожил он.

— Ты не так беден, — с усмешкой произнес Вайнбехер, И, вставая с камня, сказал: — Пойдем!

Куда? Этого Адальберт не знал. Он послушно следовал за патером; он ни о чем его не спросил, — ни о том, откуда священник узнал его новую фамилию, ни о том, насколько случайной была их встреча; единственное, чего боялся сейчас Адальберт, — это потерять патера из виду или услышать от него какие-либо слова, означающие, что встреча окончена и надо опять расстаться. Патер Вайнбехер так много значил в его жизни… В том, что они встретились, Хессенштайну виделся тайный знак свыше. Неужели, неужели он ошибается?

В последние годы они встречались нечасто: из Нюрнберга, где патер Вайнбехер отправлял свои священнические обязанности, он был переведен в Лейпциг, там он получил приход, и все же несколько раз в год, приезжая в Нюрнберг по своим церковным делам, он обязательно приходил к Хессенштайнам.

Впрочем, Адальберт познакомился с ним, еще не имея собственной семьи, тогда он был влюблен в Ангелику и лишь мечтал о своем доме…

Отец Адальберта был довольно крупным железнодорожным чиновником, но наследства не оставил, все свои свободные деньги он тратил на организационную работу, занимая в нацистских кругах различные должности, и как единственную память о себе завещал сыну свою любимую книгу — «Руководство по еврейскому вопросу» Теодора Фрича.

Для Адальберта наступили тяжелые времена, впрочем, для него ли одного? В стране бушевала инфляция, безработица ширилась настолько, что казалось, настанет день и ни один немец не найдет работы у себя на родине. Адальберту удалось устроиться на службу в железнодорожное депо, правда, всего лишь жалким подмастерьем. Жалованья, чтобы прокормить себя и мать, не хватало. Свободное время он отдавал черному рынку, участвуя в мелких операциях. С каждым днем такие рынки росли не только в Нюрнберге, но и в Берлине, в Гамбурге, во Франкфурте, во всех городах Германии.

Что мог делать на рынке не имеющий ни средств, ни «обменного фонда» молодой Адальберт? Только выполнять поручения более крупных спекулянтов, которые, не желая сами появляться на рынке, пользовались услугами многих сотен таких адальбертов. Несколько раз его задерживала полиция, но отделаться помогли друзья отца. Они по-прежнему жили ненавистью к республике, злобой к законной власти и вообще к человечеству, во всех бедах они винили Версальский договор и объявляли его порождением мировой плутократии. Логике вопреки они считали вдохновителями Версальского договора в первую очередь евреев, затем коммунистов и всех участников недавно свершившейся и потопленной в крови германской революции.

Окончив гимназию, Адальберт под влиянием отца активно занялся «самообразованием». Пожалуй, не было ни одной антикоммунистической или антисемитской книги, которую он не прочел бы. Но своим подлинным национал-социалистским крещением семнадцатилетний Адальберт считал поездку в соседний Мюнхен, куда отец направился для участия в предполагаемом гитлеровском путче, а сам он вместе с матерью — на похороны дяди Андреаса. Дни и ночи он проводил среди демонстрантов, требующих передачи власти Гитлеру, и, хотя не присутствовал в знаменитой пивной, где фюрер в окружении единомышленников впервые объявил о свержении республиканского правительства, но одну из речей, произнесенных Гитлером на открытом митинге перед толпами людей, Адальберт слышал.

Эта речь, объявляющая чистокровных немцев властелинами мира и призывающая к диктатуре национал-социализма вместо прогнившей республики, стала для Адальберта днем его нацистского рождения. Вернувшись в Нюрнберг, он вступает в одну из молодежных фашистских организаций, рьяно принимается за организационную работу, и после того как умер отец, обращает на себя внимание местных нацистских заправил.

Сколько профессий переменил Адальберт в те годы, пытаясь выбраться из нужды! Он был официантом, посыльным в крупном магазине готового платья, наконец, с помощью близких друзей по партии поступил в финансовое училище, но так и не окончил его: работа в нацистской организации опьяняла, отнимала все свободное время.

В августе 1927 года Адальберт присутствовал, уже в качестве делегата, на третьем съезде НСДАП, двумя годами позже — на четвертом, и, когда Гитлер, придя к власти, распорядился, чтобы все последующие съезды проходили именно в Нюрнберге, Адальберт стал считать себя чуть ли не одним из организаторов партии. Он поднимался все выше по партийной лестнице. В 1933 году ему удается обратить на себя внимание Гиммлера, возглавившего полицию Баварии, и после расправы с Ремом рейхсфюрер СС берет преданного молодого нациста под свою сильную руку. Отныне полем деятельности Адальберта является организация и инспекция концлагерей. В 1943 году Адальберт получает звание бригадефюрера СС, и его непосредственным начальником становится Кальтенбруннер.

Он рвался в бой, этот новоиспеченный генерал. Убежденность свою он черпал прежде всего из нацистских газет — свежий номер погромно-антисемитского штрейхеровского «Штюрмера» всегда лежал на его письменном столе, и первой он всегда прочитывал именно эту газету, а уже затем «Фелькишер Беобахтер» и другие.

Итак, Адальберту везло. Везло на службе, везло в любви. Ангелику Адальберт любил безмерно и если кому-либо или чему-либо был предан еще больше, так это фюреру, национал-социалистской идее.

Ангелика согласилась на брак с Хессенштайном не сразу. Главным препятствием было вероисповедание. Она родилась и воспитывалась в набожной католической семье, а противоречия между католицизмом и нацизмом для тех, кто не знал тайн ватиканского двора, казались непреодолимыми. Тогда-то на авансцену и вышел католический священник патер Иоганн Вайнбехер, тот самый, что шел сейчас по берлинской улице, ведя за собой Адальберта.

Он был другом Хессенштайна-старшего. Еще подростком, уже впитавшим основные идеи национал-социализма, Адальберт недоумевал: о какой дружбе может идти речь между верным сторонником фюрера и священником, слугой христианской религии? Ведь нацисты поклоняются древним богам германцев, исповедуют силу и презирают тех, кто готов сострадать слабому. Разве религия, которая парализует волю человека-тигра, призывает его встать на задние лапы перед охотником, не враждебна нам? Отец в ответ усмехался, говорил: «Вырастешь, поймешь». Но еще до того как Адальберт вырос, он многое понял из бесед с патером Вайнбехером.

Склоняя Ангелику к браку с сыном Грегора, патер внушал молодой католичке, что истинный христианин — тот, кто служит церкви воинствующей, а не церкви слабой и всепрощающей. Он рассказывал ей о походах крестоносцев с целью искоренить ложную веру. На вопросы девушки, как примирить «хрустальную ночь» с учением Христа, патер напоминал ей о святой инквизиции — карающем мече того же Христа…