Все это звучало весьма зловеще, но я не отступал от своих намерений, и тогда посол подарил нам на дорогу... библию. Ничего хорошего не обещали нам и эксперты, осматривавшие наш плот. Штормы или ураган смоют нас за борт и разобьют наш низкий и открытый плот, который вообще может только беспомощно дрейфовать кругами в море и будет игрушкой для ветра и волн. Волны будут перекатываться через плот даже при самом легком бризе, а наша одежда будет все время пропитана соленой морской водой; она постепенно разъест кожу на ногах и испортит все, что мы с собой возьмем. Если бы подвести итог всему тому, что посещавшие нас один за другим эксперты считали главным недостатком нашего плота, то на нем не было такого конца, угла, бревна или щепочки, которые не сулили бы нам неминуемой гибели. Люди заключали пари на большие суммы, сколько дней плот продержится на воде, а один легкомысленный военно-морской атташе заявил даже, что он согласен до конца жизни обеспечить всех участников экспедиции виски, если только они живыми доберутся до любого из островов Южных морей.

Совсем плохо стало, когда в порт зашел норвежский пароход и мы привезли на верфь капитана и двух самых опытных морских волков. Мы горели нетерпением узнать мнение людей, познакомившихся с морем на практике. Представьте себе наше разочарование, когда они единодушно заявили, что ставить парус на такой тупоносой, неуклюжей посудине совершенно бесполезно; а капитан утверждал, что если нам даже и удастся на ней двигаться, то мы не меньше года, а то и двух будем дрейфовать в течении Гумбольдта, Боцман осмотрел все крепления и только покачал головой. По его мнению, нам не следовало особо беспокоиться: не более чем через две недели все канаты перетрутся о бревна, которые будут беспрестанно двигаться вверх и вниз. Нам следует заменить пеньковые канаты стальными тросами и цепями или отказаться от затеи с экспедицией.

Тяжело было выслушивать все эти предсказания. Достаточно сбыться одному из них, и мы погибнем. Боюсь, что в те дни я неоднократно задавал себе вопрос, знаем ли мы, на что идем. Я не мог опровергнуть ни одно из предостережений - ведь я не был моряком. У меня был лишь один козырь, и на нем было основано наше путешествие. Я твердо знал, что древняя культура Перу была перенесена на острова Южных морей в те времена, когда единственными судами у этих берегов были такие плоты, как наш. И я делал соответствующий вывод: если в V веке нашей эры, когда на плоту был Кон-Тики, бальзовые деревья не затонули и найтовы выдержали, то так будет и теперь, если только наш плот явится точной копией его плота. Бенгт и Герман усиленно занялись теорией, и вообще, пока эксперты причитали, наши парни, не принимая их слов к сердцу, чудесно проводили время в Лиме. Только однажды вечером Турстейн вдруг озабоченно спросил меня, уверен ли я, что морские течения идут в нужном нам направлении. Незадолго до этого мы смотрели кинофильм с участием Дороги Ламур, танцевавшей в коротенькой соломенной юбочке в толпе девушек танец "хула" под пальмами на одном из островов Южных морей.

- Мы обязательно должны туда попасть, - сказал Турстейн. - Жаль мне тебя, если течения понесут нас не в ту сторону.

День нашего отправления между тем приближался, и мы поехали в отдел виз министерства иностранных дел за получением разрешения на выезд. Впереди стоял Бенгт, выступавший в роли переводчика.

- Ваша фамилия? - спросил тихий маленький чиновник и подозрительно посмотрел поверх очков на окладистую бороду Бенгта.

- Бенгт Эммерик Даниельссон, - почтительно ответил Бенгт.

Чиновник заложил в пишущую машинку длинную анкету.

- С каким пароходом прибыли вы в Перу?

- Видите ли, - объяснил Бенгт, наклоняясь над немного оробевшим человеком, - я прибыл в Перу не на пароходе, а в каноэ.

Чиновник, немея от изумления, посмотрел на Бенгта и напечатал в соответствующей графе: "каноэ".

- Ас каким пароходом вы собираетесь отплыть из Перу?

- Видите ли, - вежливо сказал Бенгт, - я намерен отплыть из Перу опять-таки не на пароходе, а на плоту.

- Хватит! Хватит! - раздраженно воскликнул чиновник и выдернул анкету из машинки. - Я попросил бы вас серьезно отвечать на мои вопросы!

За несколько дней до отхода плота в путь мы перенесли на него продовольствие, воду и все снаряжение. Продовольствия взяли на шесть человек, из расчета, что будем в море четыре месяца. Это был фронтовой паек, упакованный в небольшие прочные картонные коробки. Кнуту пришла в голову хорошая мысль: он покрыл каждую коробку тонким слоем жидкого асфальта. Сверху, чтобы коробки не склеивались между собой, мы посыпали их песком и плотно уложили под бамбуковым настилом между поперечными бревнами. Коробки заполнили все свободное пространство.

У нас было пятьдесят шесть контейнеров, вмещавших 1100 литров кристально чистой воды, которую мы взяли из высокогорного ручья. Их мы также закрепили между поперечными бревнами так, что они все время омывались морской водой. Остальную часть нашего имущества мы уложили на бамбуковой палубе и там же поставили большие плетеные корзины с фруктами и кокосовыми орехами.

В бамбуковой хижине один угол мы отвели Кнуту и Турстейну; они установили там свою радиостанцию. Там же мы укрепили между поперечными бревнами восемь деревянных ящиков. Два из них были отведены под киноаппаратуру и научные приборы, остальные шесть были распределены между участниками экспедиции для личных вещей, причем заранее было оговорено, что каждый из нас может взять с собой лишь столько вещей, сколько уместится в ящике. Эрик уложил в свой ящик несколько рулонов бумаги для рисования и гитару. Места больше не было, и ему пришлось засунуть свои носки в ящик Турстейна. Ящик Бенгта с трудом притащили четыре матроса. Бенгт взял с собой одни лишь книги, но он ухитрился напихать в свой ящик "всего-навсего" семьдесят три труда по вопросам социологии и этнографии. Поверх ящиков положили цыновки и соломенные матрацы. Мы были готовы отправиться в путь.

Плот вывели на буксире с территории военно-морской верфи в море, чтобы мы могли выяснить, равномерно ли был распределен наш груз, а затем нас пришвартовали к пристани яхт-клуба в Кальяо. Накануне выхода в море здесь должна была состояться церемония крещения плота, на которую были приглашены гости, но могли присутствовать и все желающие.

27 апреля был поднят норвежский флаг, а на рее развевались флаги всех стран, представители которых помогали снаряжению экспедиции. На набережной собралась уйма людей, которые хотели посмотреть на крещение странного судна. Цвет и черты лица многих, присутствовавших на церемонии, говорили о том, что их праотцы некогда плавали на таких же бальзовых плотах вдоль этого побережья. На церемонии присутствовали члены правительства и военно-морского министерства, а также представители различных государств и наши друзья из небольшой норвежской колонии во главе с генеральным консулом. Собралось много корреспондентов, жужжали кинокамеры, и не хватало только духового оркестра и большого барабана. Нам было в тот момент ясно лишь одно: если плот развалится тут же, у побережья, каждый из нас поплывет в Полинезию на отдельном бревне, но не вернется обратно.

Секретарю экспедиции и нашему связному на материке Герде Вулд предстояло окрестить плот кокосовым молоком. Такое решение было принято потому, что это более соответствовало стилю каменного века, а кроме того, шампанское по каким-то неведомым причинам оказалось на самом дне личного ящика Турстейна. Мы сообщили собравшимся друзьям на английском и испанском языках, что плот будет назван "Кон-Тики", в честь великого предшественника индейцев-инков - царя-солнца, исчезнувшего из Перу полторы тысячи лет назад в направлении на запад и появившегося в Полинезии. Затем Герда Вулд с такой силой разбила кокосовый орех о нос плота, что брызги молока и скорлупа попали на головы стоявших вблизи людей.

Мы подняли парус, в середине которого нашим художником Эриком красной краской была нарисована бородатая голова Кон-Тики. Это была точная копия с головы статуи царя-солнца, высеченной из красного камня и найденной в развалинах города Тиауанако.