Эйприл вздрогнула. Профессор Брэдли заметил растерянность в ее глазах.

-   Как такое может случиться?

-   Слушайте дальше... Эдип побледнел. Он ре­шил не возвращаться в Коринф и побрел на восток, куда глаза глядят. Бредет он, бредет, погруженный в свои невеселые мысли. Вдруг - распутье, с одной из двух дорог сворачивает повозка, возница грубо окликает его. Смотрит Эдип - в повозке сидит старик, с ним пятеро провожатых. Идет даль­ше: сам, мол, посторонись. Дороги узкие, разой­тись не всегда легко. Возница, его еще грубее окли­кает. Разгневался Эдип и ударил возницу. В от­местку сидевший в повозке старик нанес ему удар посохом по голове...

-   Уж я бы за это, - вставил Донателло.

-   Не помня себя от ярости, Эдип ответил ему тем же. Слабый череп старика не вынес сотрясения. Несчастный скатился с повозки на дорогу. Тогда провожатые все вместе набросились на убий­цу, но Эдип был богатырем, четверых он убил, пятый бежал.

-   Я бы не упустил, - произнес Рафаэль и сде­лал несколько резких движений рукой, рассекая воздух.

-   В те времена кровавые встречи на дорогах не были редкостью; и для Эдипа расправа у дельфийского распутья не была единственной. Вскоре он о ней даже позабыл. Идет дальше все по той же дороге, все на восток. Вот и Фивы. В Фивах смя­тенье, горе, в редкой семье не оплакивают потери мужа или сына. Что случилось? На соседней горе появилось чудовище, Сфинкс, крылатая дева-льви­ца; она ежедневно похищает кого-нибудь из горо­жан. Освободиться от нее можно, только разрешив ее загадку, а этого никому не удается. Странно: что же царь? А царь убит шайкой разбойников; страной правит его шурин, и он обещал руку своей сестры, царственной вдовы Иокасты, а с нею и цар­ство, тому, кто освободит Фивы от Сфинкса. Эдип призадумался: на родину все равно возврата нет; не попытать ли счастья здесь? Пошел он на указан­ную ему гору; страшная львица сидела на высокой скале - страшная, но красивая. Заговорила чело­веческим голосом.

  Профессор Брэдли остановился, увидев, что Лео­нардо побледнел, закрыл глаза.

-   Леонардо, может не стоит говорить даль­ше? - спросил он. - Тебе, я вижу, нехорошо становится.

-   Нет-нет, профессор, продолжайте, - тихим голосом произнес Леонардо, набирая полный рот воздуха.

-   «За загадкой пришел?» - «Да».- «Ну слу­шай же». И она запела:

Есть существо на земле: и двуногим, и четвероногим

Может являться оно, и трехногим, храня свое имя,

Нет ему равного в этом во всех животворных стихиях.

Все же заметь: чем больше опор его тело находит,

Тем в его собственных членах слабее движения сила.

  Эдип улыбнулся. «Складно и я умею сказать», - ­подумал он и после некоторого размышления отве­тил:

Внемли на гибель себе, злоименная смерти певица,

Голосу речи моей, козней пределу твоих.

То существо - человек. Бессловесный и слабый младенец

Четвероногим ползает в первом году на земле.

Дни неудержно текут, наливается тело младое;

Вот уж двуногим идет поступью верною он.

Далее старость приспеет, берет он и третью опору

Посох надежный - и им стан свой поникший крепит.

  Певица слушала. По мере того, как юноша говорил, ее яркие очи гасли, мертвенная бледность покрывала лицо; под конец ее крылья повисли, и она без­дыханная скатилась в пропасть. Город был осво­божден от ужасной дани. Народ с восторгом при­ветствовал своего спасителя; всем сходом отвели Эдипа во дворец, к царице. Та, конечно, была не первой молодости, но кровь змея живуча: дочери спартов не скоро старились, а о красоте и говорить нечего. Эдип был счастлив, Иокаста тоже: наконец ей будет дозволено быть матерью! Действительно, она не замедлила стать таковой. О своем первом ребенке она не говорила мужу, желая навсегда схоронить эту грустную тайну, но думала о нем постоянно. Когда же боги послали ей дочь, она дала ей загадочное имя - Антигона, что значит: вза­мен рожденная. Вторую отец из благодарности к реке-кормилице своей новой родины назвал Исме­ной; за ними последовали один за другим два сына, Полиник и Этеокл. Царский дом казался упроченным навсегда.

  Профессор Брэдли еще раз посмотрел на Лео­нардо, которого в это время Эйприл поила соком.

-   Но ведь это не конец истории, правда? - Ра­фаэль отошел от входа и сел за стол, наливая себе в стакан воду.

-   А вы, Донателло и Микеланджело, еще не спите? - с улыбкой спросил профессор.

-   Разве можно! - не удержались черепашки.

-   Приучу я вас к сказкам перед сном.

-   Это куда лучше, чем смотреть передачи по телевизору, - высказался Микеланджело.

-   А что ты имеешь против телевидения? - ­вступилась Эйприл, явно обидевшись.

-   Эйприл, не о тебе речь, - попытался защитить друга Донателло. - Ты делаешь просто прекрас­ные репортажи, вот и о нашем путешествии в Еги­пет расскажешь своим телезрителям.

-   А они умрут от зависти, - добавил Рафаэль.

-   Пусть лучше не умирают, а то некому будет смотреть другие мои репортажи о наших приклю­чениях, - успокоившись, мягким голосом произ­несла Эйприл.

-   Так чем же закончилась эта история? - не отставал от профессора Рафаэль.

-   Раз вы еще не спите, тогда слушайте. И вдруг в Фиви пришла чума. Чума у древних эллинов считалась карою Аполлона, загадочным действием его незримых стрел.

-   Карой за что? - уточнила Эйприл.

-   Чаще всего за какое-ни6удь религиозное нарушение. А если так, то следовало обратиться к нему же, и он укажет, какими обрядами можно умилостивить божий гнев. Так Эдип поступил и теперь. По его просьбе шурин отправился в Дель­фы. На этот раз бог не обрядов потребовал от него. Приказом было: отомстить за Лаия, карая смертью или изгнанием его убийцу. Но как убийцу найти, если никто не знал его имени. Известно было только одно: Лаий погиб от целой шайки разбой­ников.

-   Кто это сказал? - спросил Донателло.

-   Единственный уцелевший из его свиты.

-   Кажется, я догадался, кто убил Лаия, - кивая головой, прошептал Донателло на ухо Микеланджело.

-   Да, погоди ты, - тот отстранился от Донателло.

-   Уцелевшего хотели допросить... но, нет, шу­рин предлагает средство понадежнее. Жил в Фивах уже пятой жизнью мудрый прорицатель Тиресий. Послали за Тиресием. Но не пришел прорицатель. Послали еще раз. Пришел в гневе, но говорить что-либо отказался, дав понять царю, что он его ща­дит. Гневается Эдип, гневается и Тиресий. И вдруг царя озаряет ослепляющая мысль: кто был прави­телем до него? - Шурин. Кто станет им вновь, если его постигнет несчастье? - Шурин. Кто ездил в Дельфы и привез оттуда дурную весть? - Шурин. Кто советовал обратиться за разъяснениями к Ти­ресию? - Шурин. Эдип понимает, что шурин все подстроил. Шурин не сдается; чувствуя себя неви­новным, он хочет оправдаться перед зятем. Проис­ходит спор; к спорящим выходит Иокаста. Ласко­во, но решительно она требует от мужа, чтобы тот поверил клятве ее брата и отпустил его; затем она спрашивает о причине спора. Причина - предсказания и пророк. Иокаста вспыхивает: «Как, ты еще веришь в предсказания? Послушай, что я тебе рас­скажу». И она рассказала ему про предсказания, данное некогда ее первому мужу, что он будет убит собственным сыном. И что несчастный ребенок по­гиб в ущелье гор, а Лаия много позднее убила шайка разбойников у дельфийского распутья...

-   Эдип, наверное догадался, что это была не шайка, - заметил Микеланджело.

-   Вы правы, Эдип вздрагивает. «Гдe?» - «У дельфийского распутья. Чем же это страш­но?».. Так страшно, что и представить себе нельзя: распутье... оклик возницы... старик в повозке... кровавый исход. Эдип спрашивает про подробнос­ти: Лаия убила шайка разбойников, а он был оди­ноким путником. «Но кто рассказал про эту шайку?» - «Единственный спасшийся». – «Пошли же за ним!» Скажу, что спасшимся был тот пастух, который принес на верхнюю поляну ребенка, а затем отдал его другому пастуху.

-   Он узнал в Эдипе того ребенка?! - удивился Рафаэль.