— А если мы не подчинимся этим условиям? — все так же хладнокровно спросил Уилкин Флэммок.

— Тогда вас ожидает судьба Раймонда Беренжера, — ответил Иоруорт, злобно и мстительно сверкая глазами. — Сколько тут чужеземцев, столько мертвых тел достанется воронью, столько их будет висеть на виселице. Давно не было у коршунов такого пиршества из тупоголовых фламандцев и вероломных саксов!

— Друг Иоруорт, — сказал Уилкин, — если таково твое послание, отнеси своему господину мой ответ. Скажи ему, что мудрые люди не вверяют другим спасение, которое могут обеспечить себе сами. Наши стены достаточно высоки и крепки, наши рвы достаточно глубоки; довольно у нас и оружия, луков и арбалетов. Мы будем защищать замок, веря, что замок защитит нас, покуда Господь не пришлет нам помощь.

— Не надейтесь спасти ваши жизни таким образом, — перешел на фламандский язык валлийский парламентер, дабы не быть понятым теми, кого принимал за англичан. Этим языком он овладел, общаясь с жившими в Пемброкшире фламандцами. — Слушай, добрый фламандец, — продолжал Иоруорт, — разве тебе неизвестно, что тот, на кого ты уповаешь, коннетабль де Лэси, связал себя обетом не вступать ни с кем в бой, покуда не побывал за морем, и, значит, не может прийти к тебе на помощь, не совершая клятвопреступления? Он, да и другие Лорды Хранители Марки, отвели своих воинов далеко на север, чтобы присоединиться к войску крестоносцев. Какой тебе прок вынуждать нас к длительной осаде, если на помощь тебе надеяться нечего?

— А какой мне прок, — спросил Уилкин на своем родном языке, пристально глядя на валлийца, но тщательно стерев со своего лица всякое выражение, кроме туповатого простодушия, — какой мне прок избавлять вас от трудов длительной осады?

— Слушай, друг Флэммок, — сказал валлиец, — не прикидывайся глупее, чем ты есть от природы. В лощине бывает темно, но солнечный луч может осветить часть ее. Все твои старания не предотвратят падения замка. А вот если ты ускоришь это падение, проку для тебя будет много. — Говоря так, он вплотную приблизился к Уилкину и вкрадчиво зашептал: — Стоит тебе лишь снять засовы и поднять решетку на воротах, и ни один фламандец не имел еще от этого столько выгод, сколько достанется тебе.

— Я одно знаю, — проговорил Уилкин, — что, когда здесь задвинули засовы и опустили решетку, это стоило мне всего моего имущества.

— Фламандец, все это будет возмещено тебе с лихвою. Щедрость Гуенуина подобна летнему ливню.

— Нынче утром мои сукновальни и другие строения были сожжены дотла…

— Ты получишь за это тысячу серебряных марок, — сказал валлиец, но фламандец, словно не слыша его, продолжал перечислять свои убытки:

— …мои земли опустошены, у меня угнали двадцать коров и…

— Вместо них ты получишь шестьдесят, — прервал его Иоруорт, — и притом самых лучших.

— А что станется с моей дочерью? И с леди Эвелиной? — спросил фламандец, и в его монотонном голосе впервые прозвучали тревога и сомнение. — Ведь вы не щадите побежденных…

— Мы страшны только тем, кто нам сопротивляется, — сказал Иоруорт, — но не тем, кто сдается и потому заслуживает милосердие. Гуенуин предаст забвению обиду, нанесенную ему Раймондом, и воздаст его дочери великий почет среди всех женщин Уэльса. Что до твоей дочери, ты только скажи, чего для нее хотел бы, и все будет исполнено. Теперь, фламандец, мы с тобой поняли друг друга.

— Я-то тебя, конечно, понял, — протянул Флэммок.

— Надеюсь, что и я тебя! — Иоруорт устремил пронзительный взгляд голубых глаз на бесстрастное, ничего не выражающее лицо фламандца, точно студиозус, ищущий в тексте древнего автора сокрытый смысл того, что на первый взгляд кажется совсем простым.

— Ты полагаешь, что понял меня, — продолжал свое Уилкин, — но вот в чем загвоздка: который из нас решится поверить другому?

— Как ты смеешь спрашивать? — возмутился Иоруорт. — Не тебе и не подобным тебе сомневаться в намерениях князя Поуиса!

— Они известны мне, добрый мой Иоруорт, только через тебя. А уж ты, чтобы добиться своего, не поскупишься на обещания.

— Клянусь христианской верой, — принялся громоздить клятву на клятву Иоруорт. — Клянусь душою отца, верой матери, клянусь черным жезлом…

— Довольно, друг Иоруорт! — прервал его Флэммок. — Слишком уж много клятв, чтобы я мог их оценить как должно. Когда на заклад идут так охотно, иной раз не дают себе труда его выкупить. Небольшой задаток из обещанного стоит сотни клятв.

— Тебе не довольно моего слова, мужлан? Ты сомневаешься в нем?

— Ничуть, — не смутился Уилкин. — А все же охотнее поверю делам.

— Ну так к делу, фламандец! Чего же ты хочешь?

— Хотя бы покажи деньги, которые сулишь, тогда я подумаю над твоим предложением.

— Низкий торгаш! — с негодованием воскликнул Иоруорт. — По-твоему, князь Поуиса держит серебро в мешках, как какой-нибудь скряга из твоей купеческой страны? Он добывает сокровища победами, подобно смерчу, который втягивает в себя воду; добывает, чтобы затем осыпать ими своих приближенных, как тот же смерч все взятое возвращает земле и океану. Обещанное тебе серебро еще предстоит достать из сундуков у саксов, да и порыться в ларцах самого Беренжера.

— А вот это я, пожалуй, и сам мог бы сделать, не утруждая тебя, — заметил фламандец. — Ведь я сейчас пользуюсь в замке полной властью.

— Сейчас — да, — согласился Иоруорт, — но после получишь петлю на шею, кто бы ни овладел замком — валлийцы или норманны, если только те подоспеют на выручку. Одни повесят тебя, чтобы добыча досталась им целиком, другие — чтобы ничего не утратить из наследства Раймонда.

— Спорить не стану, — примирительно заметил фламандец. — Но почему бы тебе не вернуть мой скот, раз он в твоих руках. Если ты ничего не сделаешь для меня сейчас, чего я могу ждать от тебя в будущем?

— Я и больше готов сделать, — насторожился недоверчивый валлиец. — Но к чему тебе скот здесь, в замке? Ему куда привольнее пастись на равнине.

— Вот это верно, — вздохнул фламандец. — Здесь нам с ним было бы хлопотно, его и так уж много пригнали для гарнизона. Впрочем, ведь и корма скоту припасено немало. А мои коровы особой фламандской породы, и я хочу их уберечь, пока ваши топоры не добрались, чего доброго, до их шкур.

— Нынче же вечером получишь их в целости, — пообещал Иоруорт. — Это и впрямь лишь малый задаток для столь большого дела.

— Благодарствую, — поклонился фламандец. — Я человек простой, мне бы только вернуть свое добро, а больше ничего и не надо.

— Так готовься же сдать замок, — наказал Иоруорт.

— Про это мы потолкуем завтра, — пообещал Уилкин Флэммок. — Нельзя, чтобы англичане и норманны хоть что-нибудь заподозрили. Иначе беда! Мне надо всех отвлечь, прежде чем опять встретимся с тобой. А сейчас, прошу, удались и сделай вид, будто недоволен нашими переговорами.

— Но я все же хотел бы что-то знать наверняка, — настаивал Иоруорт.

— Никак невозможно, — не сдавался фламандец. — Видишь, вон тот долговязый начал поигрывать кинжалом? Уходи поскорее, прими рассерженный вид, да гляди не позабудь про коров.

— Не позабуду, — подтвердил свое обещание Иоруорт. — Но смотри, если ты нас обманешь!..

Сказав это, он вышел из караульного помещения, сопроводив свои слова угрожающим жестом, обращая его отчасти самому Уилкину, отчасти окружавшим его воинам. Флэммок ответил по-английски, как бы для того, чтобы его поняли «англичане»:

— Грози чем хочешь, валлиец! Я не изменник! Я отвергаю предложение сдаться и удержу замок. Посрамлю и тебя, и твоего господина. Эй! Завязать ему глаза и вывести за ворота. А уж следующего валлийца, какой покажется у наших ворот, мы встретим не столь ласково.

Валлийцу завязали глаза и увели. Но когда Уилкин Флэммок выходил из караульного помещения, один из переодетых воинов, которые присутствовали на переговорах, сказал ему на ухо по-английски:

— Ты предатель, Флэммок, и тебя ждет смерть предателя.

Пораженный фламандец хотел расспросить его, но тот исчез, едва произнес эти слова. Флэммок был весьма расстроен этим случаем, показавшим ему, что переговоры его с Иоруортом были услышаны кем-то, кто не был посвящен в его замысел и поэтому мог разрушить его. Так оно вскоре и оказалось.