— Так введите ей еще наркоз, — весело сказала я, — Она должна быть смирной, пока мы ее будем везти.

— Не могу, — сказала дама, — Я вообще не вводила ей наркоз. Она была без сознания только из-за шока. Если я введу ей наркоз, она может погибнуть. Могу стреножить ее для вас, в если хотите.

— Наркоз был бы лучше, — возразила я, — Когда стреножишь лошадь, это ее усмиряет, но усмирит ли косулю? Вот в чем вопрос.

Мама осталась в машине, а мы с врачом отправились проведать косулю. Сказать, что она находилась в неподобающих условиях, значит ничего не сказать. Косуля по крайней мере двухлетнего возраста спала в вольере, рассчитанном на крупную собаку. Если бы она встала на ноги, ей было бы некуда деть голову. То, как реагируют эти животные на тесное пространство, я хорошо знала, — следовательно, чем быстрее мы заберем ее отсюда, тем лучше.

Стреножив косуле передние и задние ноги, мы аккуратно несли ее к машине и бережно положили на заднее сиденье, ей-богу, жаль было видеть такое красивое существо в беспомощном состоянии. Ее летняя одежка была приятного цвета красного песка, а о том, что ей исполнилось минимум два года, говорили сильные и вполне сформировавшиеся рога, придет октябрь — и она их сбросит, а к марту вырастут новые, покрытые красивой, похожей на бархат шкуркой. На своих тонких, точеных ножках она может делать фантастические прыжки до шестнадцати метров в длину; но теперь они покоились, связанные, на заднем сиденье, и была одна забота — как бы она чего не отчубучила в дороге и не поломала их.

Врач пожелала нам благополучно доехать и помахала на прощанье. Еще бы — ведь ее забота теперь стала нашей. Мамочка моя нежно поглаживала косулю по мордочке и шептала слова утешения — она представления не имела, в какую ситуацию мы влипнем, если животное проснется! Нет, самое правильное — не рассказывать ей об этом, а между тем я выруливала на автотрассу и разрабатывала стратегию на случай самого худшего. Полчаса — и мы дома. Только бы она не приходила в сознание еще минут сорок, думала я. Какое там полчаса! Все три полосы забиты, скорость не более тридцати миль. Неудивительно — суббота, летний сезон, все едут отдыхать! А, чем черт не шутит, пойду ва-банк! Замигав подфарниками, я выехала на резервную полосу и ошалело понеслась, обгоняя всех прочих граждан — черт возьми, пусть штрафуют, лишь бы не случилось беды!

С колотящимся сердцем и приросшими к рулю руками я вкатила на ферму как раз в тот момент, когда Колин парковал фургончик Общества покровительства животным. Мы тут же перенесли туда косулю. Колин страшно разволновался, когда услышал, что животное не под наркозом, и проинструктировал приехавшую с ним девушку-ветмедсестру: «Значит, так: сядешь рядом с животным на сиденье и, если увидишь, что оно приходит в себя, навались на него всем телом и постучи мне тут же остановлю фургончик и помогу тебе. А пока летим не мешкая!» Когда фургончик отъехал, я мигом представила себе, как мама бросается на пробудившуюся ото сна косулю прямо в своих красных ботфортах…

Те, кому посчастливилось увидеть этих милых, таящихся от людей животных, особенно на заре, когда над землей еще белеет пар, никогда не забудут этого зрелища. И тем более горестно, что столько этих трогательных существ становятся жертвами происшествий на дорогах, — бывает, у оленя или косули еще достает сил уйти с места трагедии, чтобы потом умереть…

Я, конечно, помнила того детеныша косули, которого выкормила несколько лет назад. Как это ни странно, у косуль есть нечто, роднящее их с барсуками, а именно — «отложенная имплантация»: если брачный период длится с июля по август, то имплантация бластоцисты происходит не ранее конца декабря — начала января. Так что детеныши появляются на свет между серединой мая и серединой июня. После рождения детенышей олени часто оставляют их на какое-то время в высокой траве, а сами уходят пастись, иногда довольно далеко. Если детенышей рождается больше, чем один (а близнецы — довольно распространенное явление), они держатся порознь и ждут возвращения мамы. Но когда их находят люди, то думают, что они брошены. Если видишь, что животное не в, состоянии стресса, не трогай его — мама вернется!

Правда, тут вот какой парадокс: олени столь широко распространены в Британии, что ежегодно выдаются лицензии на отстрел 15 000 штук: если дать им бесконтрольно размножаться, то они причинят серьезный ущерб деревьям и среде в целом. Все в природе должно быть сбалансировано!

Читатель, возможно, помнит выкормленного мною косуленка по кличке Брамбл, что значит Ежевика, — его нашли запутавшимся в этом колючем кустарнике. Скажу откровенно, у меня сердце кровью обливалось, когда он убежал искать; себе подобных. Но ведь свобода — это лучшее, что я могла ему даровать. Хочется верить, что с ним ничего не случится…

А сейчас у меня молодая самка красного оленя. Ее зовут Дот. Она тоже была подобрана людьми, думавшими, что ее, бросили, и отнесена супружеской паре — почтальону и его жене Франческе. Эти люди, знавшие, как заботиться о диких животных, выкормили олениху. К несчастью, ей никогда не приходилось видеть себе подобных — я про таких животных говорю: они думают, будто они тоже люди! Когда Дот исполнилось полгода, Франческа, понимая, что олениха нуждается в общении с людьми, хотела определить ее куда-нибудь, где ее будут показывать людям и объяснять, почему нельзя трогать найденных оленят.

Отправившись посмотреть на Дот, я взяла с собой Мэнди, нашу главную специалистку по уходу за животными. Мне нужно было удостовериться, что Дот действительно лучше быть с людьми, чем вернуться в дикую природу, где можно носиться как угорелая в лучах заката. Франческа расписала мне во всех подробностях, как до нее добраться, и, прямо скажем, это оказалось нелишним. Машина долго петляла меж холмов у подножья Эксмура, и мы даже стали подозревать, что заехали в такую глухомань, где на много миль вокруг ни деревушки, ни человеческой души.

Но вот наконец и коттедж Франчески, а вот и сама хозяйка с только что пришедшими из школы сыновьями выходит встречать нас, попутно обсуждая с ними вопрос, где лучше выкопать в саду погреб. Франческа и ее супруг имеют большой опыт по выхаживанию диких животных, так что мы быстро нашли общий язык. Хозяйка повела нас тропинкою сада к загону, примыкающему к коттеджу.

Ей не пришлось подзывать Дот — олениха уже нас заметила, стремглав бросилась к нам, а когда казалось, что она вот-вот налетит на нас, резко остановилась. Дот была значительно больше, чем я думала, — она доставала мне до пояса, но при этом элегантности и фации ей было не занимать. И никаких комплексов, если можно так сказать применительно к животному. Все идут в дом выпить чашечку кофе — почему бы и мне не пойти со всеми?!

Так или иначе, но передо мной снова стояла проблема перевозки крупного и — каким бы домашним оно ни было — пугливого животного. Франческа обещала проводить ее до нашей фермы, а если та вдруг занервничает в дороге, она постарается ее успокоить. Хотя Дот выглядела уже совсем взрослой, ей по-прежнему полагалась бутылка молока дважды в день, и мы решили: когда она переселится к нам, кормить Дот будет только Мэнди. Пусть олениха признает именно ее своей приемной матерью после расставания с Франческой.

Наконец настал день переселения. Он прошел без приключений, лучшего трудно было пожелать! Франческа постелила и фургоне соломы для Дот и сама залезла туда; Дот последовала за ней без всяких приглашений. Зная, что в жизненной практике Дот не было дальних путешествий, я вела машину, как говорится, на цыпочках, содрогаясь при мысли, что же будет, если олениха занервничает. Франческа чувствовала себя точно так же: ведь если животное впадет в истерику и поломает себе ноги, его придется усыпить. Не знаю, прочитала ли Дот наши мысли, но только всю дорогу она лежал спокойно и с любопытством глядела в окошко.

Когда мы прибыли на ферму, возникли тревожные вопросы: привыкнет ли Дот к новым условиям и новой среде? Там — покой и тишина холмов, здесь — суетня-беготня, голоса множества различных животных, наконец, отдаленный гул автотрассы. Мы тихонько повели олениху в новое жилье. Там были окна, через которые она могла видеть все пропев ходящее вокруг, но все же мы навесили на них решетки, чтобы ей, не дай Бог, не пришло в голову попытаться разбить стекла и выскочить. А не попробовать ли подселить к ней здешнюю старожилку — козу? Может, привыкнут друг к другу, будут пастись вместе в нашем яблоневом саду? Как бы не так! Дот отнюдь не обрадовалась новому соседству! На ее морде обозначилось такое плохо скрываемое презрение, что стало ясно: никакой дружбы между ними не получится, и мы решили — пусть живет одна. Франческа была сама любезность и побыла с нами еще пару часов, чтобы убедиться, что Дот стала привыкать к новой обстановке. Если бы она прочла в глазах Дот; безразличие, это, безусловно, встревожило бы ее. Но нет, вроде ничего, привыкает! Я пообещала Франческе позвонить и сообщить, как пойдут дела. Бодро улыбнувшись, Франческа взяла под руку супруга, и они направились к выходу; но когда выходя из ворот, она всплакнула на плече у мужа, я прекрасно поняла, что у нее на душе, и сказала: если Дот почувствуем себя несчастной, приезжайте и забирайте ее назад. На этом они и уехали.