Уютно устроившись в теплом сарае, овца по-матерински ворчала на своих детенышей, которые отыскивали соски на ее теплом животе. Потом они завиляли хвостиками и довольно зачмокали — стало быть, молока вволю. Утолив голод, ягнята, даже не облизав губы, попрыгали по соломе и снова устроились подле мамочки, которая неторопливо жевала жвачку. Мы наблюдали за всем происходящим сквозь полуоткрытую дверь и думали: бывают же такие минуты, когда всем существом чувствуешь, какая это прекрасная штука — сельская жизнь и как она примиряет тебя с окружающим миром. Было уже темно; погасив в сарае свет, мы направились в дом. В этот вечер мы несколько раз проходили мимо цыплятника, и ни один из нас не вспомнил, что нужно закрыть его на ночь.

Забрезжил рассвет, и последствия подобной забывчивости предстали во всей красе. Зеленая трава была усыпана толстым слоем перьев, будто над садом разыгралась снежная буря. Всюду валялись цыплята — иные были только чуть придушены и теперь умирали мучительной смертью, у других были откусаны головы. Те же, кто уцелел, забились по углам цыплятника — они были в глубоком шоке. Многие погибли просто от удушья, — когда началась паника, цыплята кинулись в безопасные места, наседая друг на друга. Мы не могли без гнева взирать на то, что натворили лисицы, — мы думали не столько о понесенном ущербе, сколько о том, какие предсмертные муки выпали на долю крошек. Но тяжелее всего было чувство вины: это ведь такая элементарная вещь — закрыть цыплят на ночь… Более полусотни растерзанных цыплячьих тушек — таков «урожай» того горестного утра, и словно черная тень упала на землю. «Если бы мы только знали…» — эта мысль долго не давала покоя ни мне, ни Дереку. Слава Богу, в тот день никто не задал нам вопроса, какого мы мнения о лисицах. Ну, утащит лиса нескольких цыплят, если не закроешь дверцу на ночь, но чтобы вот так, в пух и прах…

На другой день я уехала в Лондон повидаться с матерью, и мы вместе сходили на выставку «Идеальный дом». Перед возвращением я, как всегда в таких случаях, позвонила Дереку — узнать, все ли в порядке на ферме, — и поняла, как бесконечно он мне предан и как безмерно любит меня! Еще не улеглись страсти после трагедии в цыплятнике, а Дерек уже съездил по вызову и привез — кого бы вы думали? — лисенка, которому всего-то три дня от роду. Теперь аккуратно кормит его из бутылочки каждые четыре часа. Слава Богу, на следующий день я вернулась на ферму и, едва переступив порог, попросила показать мне нового питомца. Дерек справился блестяще, но я не могла не чувствовать, что у него гора с плеч свалилась, когда он сдал мне с рук на руки этот крохотный шоколадный комочек. Он и так терпеть не мог все эти бутылочки, а тут возись, корми, и кого же — лисицу, да еще после того, что натворили ее сородичи! Мы назвали лисичку Хейди — так сокращенно назвали выставку «Идеальный дом» ее устроители. (В тот момент никто из нас и представить не мог, как подойдет ей это имя — Хейди идеально вписалась в жизнь нашего дома!) Ее спас фермер, который отстрелял на своей земле нескольких лисиц, покушавшихся на его ягнят. Осмотрев последнюю, он увидел, что в зубах у самки — еще живой детеныш. Что до взрослых лисиц, то они получили по заслугам — нечего воровать ягнят, но детеныш-то чем виноват? Подобрав его, фермер тут же позвонил Дереку, и тот забрал лисенка. Крошка была удивительно красива; вся она помещалась на моей ладони, и глазки у нее еще не открылись. Я сомневалась, выживет ли она, но тогда я и представления не имела, сколь живучи лисята. Я завернула ее в согретое полотенце, а она что-то прочирикала в ответ — мол, кормить меня пора! В столь нежном возрасте шерстка не может быть очень длинной, но на хвосте — обернутом вокруг тела, чтобы удерживать тепло, — уже обозначился характерный белый кончик. Через нашу ферму, наши руки прошло немало животных, по Хейди — это было что-то особенное.

Скорость, с которой росла эта крошка, оказалась феноменальной. К концу недели у нее открылись глаза — пара милых глубоких голубых глаз, с такой любовью смотрящих на нас! Прошла еще неделя — и она стала пушистым комочком. Едва выучившись вилять хвостом, она поняла, что с помощью этого легко добиться людского внимания: виляет хвостом и тоненько-тоненько верещит, пока мы наконец не соизволим к ней подойти. Впрочем, она уже научилась и кое-каким дурным манерам, например плеваться. Уже в младенческом возрасте ее реакция на внезапный шум или чье-то движение была молниеносной. Но когда она стала бегать по комнате, от наших глаз не ускользнуло, что она волочит заднюю ногу. Осмотрев ее, мы поняли, что у Хейди повреждено бедро. Наш старый друг Бэрри осмотрел лисичку и сказал, что бедро может встать на место, но, если этого не произойдет, нужно будет ее оперировать. В этом случае зверюшку на несколько недель придется изолировать и повременить с выпуском.

Если сравнивать с барсучатами, у которых глаза открываются лишь через пять недель после рождения и которые выходят из норы в возрасте восьми недель, то у лисиц зрелость наступает гораздо быстрее — так диктует природа, иначе они не выживут. Хотя Дерек ухаживал за крошкой всего два первых дня, она успела привязаться к нему и всегда с энтузиазмом его приветствовала, прижав ушки и выгибаясь всем тельцем. Однако эта преданность не вызывала взаимности — Дерек показывал всем существом, что игнорирует плутовку. В трехнедельном возрасте, несмотря на поврежденную заднюю ногу, она демонстрировала чудеса ловкости. Например, захотелось Дереку сесть в кресло почитать газету, так Хейди при помощи острых коготков без труда взобралась по спинке. Сознание близости к человеку, чьего расположения она безуспешно пыталась добиться, привело ее в такое волнение, что она взяла да и выпустила ему на лоб все содержимое мочевого пузыря. Дерек вскочил будто ужаленный, а крошка одним прыжком катапультировалась в противоположный угол комнаты. Я и мальчишки уставились в пол, стараясь сохранять спокойствие, но удержаться от смеха стоило нам колоссального труда. Дерек бросился вон из комнаты, чтобы переодеть свитер, и со всей силы захлопнул за собой дверь, лишь по счастливой случайности не прищемив нос лисичке, которая, увидев, как он расстроен, собралась за ним бежать. Впоследствии мы делали все возможное, чтобы удерживать ее подальше от Дерека, но это мало помогало: все принадлежащее Дереку, что попадало ей в копи, оказывалось немедленно утащенным за кресло и там благополучно изжеванным. Симон и Дэниел обожали Хейди, и она проводила немало времени в спальнях мальчишек; ну а буфет, в котором хранились игрушки и который располагался в коридоре между их комнатами, стал ее законным местом для спанья. Между тем ей исполнилось уже два месяца, а бедро так и не встало на место; дело дошло до операции, после которой мы вынуждены были на несколько недель ограничить свободу передвижений лисички кухней.

Теперь в нижнем этаже мы сделали чайную для посетителей, а сами перебрались на второй и третий, куда ведет отдельная лестница; когда Хейди поправилась после операции, мы, выходя из жилых комнат, закрывали дверь на запор, зато по всему остальному пространству дома лисица а могла свободно бегать. Она много играла с псом Барри, а спала еще больше. Иногда мы, придя посмотреть, как ей живется, звали ее по имени. Думаете, она сразу отзывалась? Ничуть не бывало! Если она сыта и уютно свернулась где-нибудь клубочком, ни за что не явится. Тогда в голову приходила жуткая мысль: а вдруг мы неплотно закрыли дверь и она убежала туда, куда не следует? Все дружно принимались за поиски, но это все равно что искать иголку в стоге сена. Лисица блестяще владеет своим телом, подвижным будто ртуть, и просто диву даешься, в какие узенькие щели она способна проникать. Лисы нередко приспосабливают себе под жилье кроличьи норы. Порой Хейди находили в ящиках, выдвинутых на несколько дюймов, порой — за холодильниками, шкафами и прочими предметами мебели. В конце концов, нам это надоело. Черт с ней! Проголодается — начнет верещать и выдаст свое местонахождение, а там, глядишь, и сама бросится к нам как миленькая.