Чрезвычайно важно, приступая к ознакомлению с Платоном, понять сразу, что его идеализм не субъективный, а объективный и что, как таковой, он противостоит всякому субъективизму. «Идеи» Платона — не понятия человеческого ума, не формы человеческого сознания, не явления человеческой субъективности. Правда, в учении Платона, чрезвычайно сложном, есть и та сторона, которая приводит Платона к пониманию «идеи» («вида») не только как формы или сущности бытия предмета, но также и как понятия об этом предмете. Однако это значение термина «идея» («вид») у Платона не основное, а производное.

Идеализм Платона — учение прежде всего онтологическое. Его гносеологический аспект — вторичный. Но и в плане гносеологическом «идеи» рассматриваются у Платона как идеи о формах бытия, а не сознания, сущности, а не явления. В этом отношении объективный идеализм Платона — исторический прообраз объективного идеализма Гегеля. Абсолютная идея Гегеля прежде всего идея как объективно сущее бытие. Понятием идея становится лишь на определенной ступени своего диалектического развития. Логика Гегеля («Наука логики») начинается не с категорий «понятия», а с категорий «бытия».

Попытаемся теперь пристальнее присмотреться к учению Платона об «идеях». Прежде всего зададимся вопросом, что представляет область платоновских «идей»: некое множество сущностей или их единство? И то и другое. Царство «идей» Платона не просто множество, или сумма, или набор сущностей. Это «упорядоченное» множество, или система. Не входя в подробности своего воззрения, Платон поясняет, что в системе «идей» имеются «идеи» высшие и низшие. Так, одной из высших в системе «идей» оказывается, по Платону, наряду с «идеей» истины идея «прекрасного». Но наивысшая, по Платону, «идея есть не идея истины и не идея прекрасного, а идея блага» (agathon). «Благо, — читаем в одном месте «Государства», — не есть сущность, но по достоинству и силе стоит выше пределов сущности» (Платон, Государство, VI, 509 В.) Оно доставляет познаваемым предметам «не только способность быть познаваемыми, но и способность существовать и получать от него сущность» (Платон, Тимей, VI, 509 В). Оно «непредполагаемое», «начало всяческих» (Там же, VI, 511 В).

Учение Платона об «идее» блага как о высшей «идее» чрезвычайно существенно для всей системы его мировоззрения. Оно сообщает философии Платона характер не просто объективного идеализма, но вместе с тем идеализма телеологического. Царство «идей» — царство целесообразности. Именно «идея» блага стягивает все множество идей в некоторое единство. Это единство цели. Порядок, господствующий в мире, есть порядок целесообразный: все направляется к благой цели. Всякое временное и относительное существование имеет целью некое объективное бытие; будучи целью (telos), оно есть вместе с тем благо (agathon) (Платон, Филеб, 53 Е-D). Это бытие и есть сущность всех вещей, подверженных генезису (Платон, Политик, 283 D), их образец (Платон, Теэтет, 776 Е).

Все вещи стремятся достигнуть блага, хотя — в качестве чувственных вещей — не способны его достигнуть. Так, для всех живых существ верховная цель — счастье. Но счастье, как разъясняет в ряде диалогов Платон, состоит именно в обладании благом. Поэтому всякая душа стремится к благу и все делает ради блага.

Но критерий всякого относительного блага — благо безусловное. Поэтому из всех учений философии наивысшее, по Платону, — учение об «идее» блага. Лишь при руководстве «идеей» блага справедливое становится пригодным и полезным. «Без «идеи» блага все человеческие знания, даже наиболее полные, были бы совершенно бесполезны» (Платон, Государство, 505 А-В).

Учение об объективной целесообразности, или телеология, Платона тесно связано с его теологией, с его учением о богах. Платон не только не скрывает, но сам выдвигает и подчеркивает связь своего идеализма, своей теории «идей» с религией, с мистикой. Существование бога необходимо для самого познания «идей». Для нас идеи непостижимы полностью. Зато они безусловно постижимы для разума бога. Божественный разум предполагает существование божественной жизни (Платон, Софист, 248 Е). Бог не только существо живое, он — совершенно благ (Платон, Тимей, 29 Е). Бог и есть само благо. Направляя все к благой цели, он создает мир по собственному подобию, т. е. согласно «идее» совершеннейшего живого существа (Платон, там же).

Хотя бог — истинное бытие, он необходимо полагает себя в ином бытии, которое уже не истинно. С другой стороны, неистинное бытие, или «инобытие», будучи положено бытием самобытным, необходимо стремится утвердить себя в последнем. Поэтому человек необходимо влечется к божеству. Желая познать благо, он стремится познать бога; желая обладать благом, он стремится стать причастным сущности бога. Или, как Платон разъясняет в «Законах» (Платон, Законы, 716 А), бог есть и начало всех вещей, и их середина, и конец. Он — начало, так как от него все происходит; он — середина, так как он — сущность всего, что имеет происхождение; и он — конец, так как все к нему стремится, как к своей цели.

Иногда Платон, говоря о «благе», приближается к грани агностицизма и даже мистицизма. «Благо» для него, как уже было сказано, превыше бытия и человеческого познания. Но хотя «благо» скрывается во мраке непостижимого, некоторые черты «блага» все же могут быть уловлены. В известном смысле Платон отождествил «благо» с разумом. А так как, по Платону, разумность обнаруживается в целесообразности, то «благо» Платон сближает с целесообразным.

В свою очередь целесообразность есть соответствие вещи ее «идее». Поэтому постигнуть, в чем «благо» вещи, — значит постигнуть «идею» этой вещи. Постигнуть же «идею» — значит свести все многообразие чувственных, причинно обусловленных явлений «идеи» к их сверхчувственному и целесообразному единству, или закону (Платон, Федр, 249 В-С; 265 D). Например, чтобы ответить на вопрос, почему для Земли лучше быть шаровидной (или, быть может, наоборот, плоской), почему ей лучше находиться в центре мира (или, быть может, наоборот, вне этого центра), необходимо указать разумное основание того или иного свойства. С этой точки зрения задача объяснения мира состоит в том, чтобы свести все частные законы, действующие в мире, к единому общему, а затем из этого общего вывести все частные (Платон, Государство, 511, В-С). Таким образом, общий закон вещей оказывается общим для них «благом», а все частные законы — их частными «благами».

В частности, для человека одна из наиболее полных характеристик блага дана Платоном в «Филебе». Здесь в качестве условий человеческого блага указаны: 1) участие в вечной природе «идеи»; 2) воплощение «идеи» в действительности; 3) наличие разума и обладание знанием; 4) владение некоторыми науками, искусствами, а также обладание правильными мнениями и 5) некоторые виды чистых чувственных удовольствий, например, от чистых тонов мелодии или цветов в живописи (Платон, Филеб, 64 С и 66 А).

Таковы главные черты учения Платона об «идеях». Нетрудно заметить, что учение это должно было порождать ряд вопросов. Чем более определенно характеризовал Платон нечувственную и даже сверхчувственную, идеальную природу «эйдосов», или «идей», тем труднее было ему объяснить, каким образом их сущность может сделаться предметом человеческого познания, да ещё вдобавок познания достоверного. Уже постижение «идеи» прекрасного, на котором так часто останавливается Платон, представляет труднейшую задачу. В самом деле, прекрасное как «идея» вечно, чувственные вещи, называемые прекрасными, преходящи: они возникают и погибают; прекрасное само по себе неизменно, прекрасные чувственные вещи изменчивы и т. д.

На первых порах все эти сопоставления, вернее, противопоставления естественно порождают впечатление, что у Платона область «идей» совершенно противоположна области чувственных вещей. Нет и не может быть никакого перехода от мира бестелесных «идей» к миру вещей и обратно. Следуя этому первому впечатлению и не принимая достаточно во внимание всю совокупность воззрений Платона, некоторые историки античной философии, в частности исследователи учения Платона, характеризовали это учение как дуализм обоих миров — «идей» и «вещей», сверхчувственных идеальных образцов и их чувственных подобий.