Рассерженные намерением Ришелье разрешить гугенотам свободу совести, прозелиты католицизма гневно именовали его протестантом и даже атеистом. Это обвинение было явной нелепостью. Насколько мы в состоянии судить, Ришелье был глубоко религиозным человеком. Его ежедневный распорядок дня свидетельствовал о набожности. И утром и вечером он молился, ежедневно посещая мессу. По воскресеньям ходил исповедоваться и получал отпущение грехов. Когда по важным церковным дням и на праздники Богородицы он совершал службу, то делал это с образцовым благочестием. На Пасху удалялся в монастырь. Сомнения в вопросах веры побуждали его обращаться за их разрешением в Рим. Так, ему позволили участвовать в дискуссиях о примирении, которые могли привести к «пролитию крови». Он был также освобожден от обязанности читать свой требник каждый день. Вместо этого ему достаточно было лишний раз помолиться перед распятием. Ришелье всегда помнил о бренности бытия. «Мы все, — говорил он, — подобны морякам, сидящим спиной к тому месту, до которого хотим добраться: мы пытаемся прогнать мысль о смерти и тем не менее приближаемся к ней».

При всей своей занятости политическими делами Ришелье находил время на обсуждение вопросов религии. Его дом был полон священнослужителей. Все его советники стали епископами, как, впрочем, и некоторые из его духовников. К последним относится и Жак Леско, известный теолог, ставший одним из выдающихся церковных деятелей. Ближайший друг Ришелье отец Жозеф имел репутацию проповедника, миссионера, реформатора и автора ряда сочинений на духовные темы. Его комната сообщалась с комнатами кардинала и его помощников, которые, как и он сам, были капуцинами[29]. Среди прочих близких Ришелье друзей — Жорж Фурнье и Жак Сирмон, Анри де Сурди, архиепископ Бордоский, иезуиты, Шарль-Франсуа Абр де Ракони, которому принадлежит одно из лучших описаний внешности кардинала. Он придерживался крайних ультрамонтанских[30] взглядов и был одним из первых противников янсенизма[31]. В 1636 году стал епископом Лавора. Другом кардинала был англичанин Ричард Смит, основавший женский монастырь для английских монахинь в Париже — Dames anglaises.

На протяжении карьеры государственного деятеля Ришелье не переставал заниматься церковной реформой. Он не раз обсуждал вопросы устройства семинарий, вроде тех, что были основаны Тридентским собором, с Венсаном де Полем[32], который организовал одну из них в Париже в 1642 году. Он также старался убедить главу ораторианцев основать несколько семинарий в зданиях, принадлежавших ордену. Другим приоритетным для Ришелье делом были поиски достойных кандидатов на должность епископов. Несколько человек он нашел в своем окружении, но просил других, в том числе и преподобного Венсана, рекомендовать ему достойных лиц. Его усилия привели к тому, что французскими епископами в то время стали самые благочестивые люди века. Наконец, как ясно следует из «Политического завещания» Ришелье, он был глубоко заинтересован реформированием религиозных орденов. Он настаивал на том, чтобы монахи-бенедиктинцы[33] и монахи-цистерцианцы[34] соблюдали свои уставы, и был сторонником реформы среди нищенствующей братии. Но предметом его особого внимания были женские монашеские ордена. Так, отец Жозеф с его помощью основал орден монахинь Пресвятой Девы Кальверской, главной идеей которого было то, что Людовик XIII обязан препоручить свое королевство Деве Марии. Ришелье также поддерживал тесные дружеские отношения с кармелитами[35] с улицы Сен-Жак. Наконец наряду с отцом Жозефом проявлял интерес к миссионерским организациям за границей. По словам епископа Лавора, «его ревностное служение славе Господа было безграничным». Однако как церковный реформатор он добился немногого, ибо его авторитет в каждом ордене сталкивался с интересами групп реформаторов, не идущих на компромиссы. Они вызывали мощную оппозицию у большинства монахов тем, что использовали силу. В конце концов, оппозиция, возглавляемая аббатом Клерво и поддержанная папой Урбаном XIII, одержала победу, которая привела к реакции в 1643 году, охарактеризованной одним историком как «монашеская Фронда»[36]. Невзирая на обременительные обязанности государственного мужа, Ришелье находил время сочинять теологические трактаты. Согласно его духовнику, он «посвящал этому не только свободные дневные часы, во обыкновенно и большую часть ночи».

Его религиозные сочинения демонстрируют основательное знание католического вероучения. Однако хотя в его великолепной библиотеке были мистические труды Св. Иоанна Крестителя и Св. Терезы Авилской, сам он не был приверженцем мистицизма. «Он ни в малейшей степени не был в плену у чувства духовного прегрешения, столь характерного для мистиков, всегда озабоченных тем, не примешана ли гордыня к совершению самых благочестивых поступков». Ришелье опасался мистиков и дал практическое доказательство этого, распорядившись заключить в Венсенскую тюрьму[37] аббата Сен-Сирана в мае 1638 года. Несколько глав из неоконченной работы «Трактат о совершенстве христианина» Ришелье были направлены против Сен-Сирана. «Созерцательность, — писал кардинал, — куда больше, чем действие, чревата обманом… В делах веры крайне опасно идти неизведанными путями, проявлять особую набожность… На этом основании многие считают, что могут достичь подлинного благочестия лишь в том случае, когда учредят новый духовный орден». На протяжении всей своей жизни Ришелье строго соблюдал решения Тридентского собора.

Личная жизнь Ришелье была вполне благопристойной. Враги, правда, пытались, наряду с другими обвинениями в его адрес, обвинить кардинала в распущенности[38]. Они утверждали, что в юности у него было несколько любовных увлечений. По слухам, он был в «довольно близких» отношениях с госпожой Вуфлер и у нее от него даже был сын. Однако нет никаких документальных свидетельств, подкрепляющих это утверждение. Еще более сомнительна история о том, что Ришелье был любовником королевы Анны Австрийской. Как пишет один из новейших биографов кардинала: «Все позднейшие посмертные слухи о развратном поведении Ришелье были тщательно изучены и отвергнуты».

Думается, что кардинал не был особенно высокого мнения о женщинах. «Эти божьи твари, — говорил он о них, — довольно странные создания. Кое-кто думает, что они не способны нанести большого вреда, ибо не могут сделать и ничего хорошего, но я не разделяю этого мнения и, по совести, должен признаться, что никто не способен лучше содействовать гибели государства, чем они».

Ришелье отнюдь не был аскетом. Под его красной мантией не скрывался монах. Он был богатейшим человеком во Франции и жил достаточно расточительно. Он покупал земли, возводил великолепные дома и собирал произведения искусства. Его резиденция по своему масштабу и блеску была равна домам величайших из аристократов. Его обслуживали придворные, секретари, слуги, солдаты и пажи. Враги Ришелье уверяли, что когда он покидал свою резиденцию, то близлежащая улица была запружена каретами и случайные прохожие по ошибке приветствовали его криками: «Да здравствует король!» И все же, невзирая на это великолепие и стремление Ришелье обнародовать свои достижения и увековечить свое имя, он мог быть скромным. Если ему откровенно льстили, он отворачивался и не выказывал ни малейшего интереса. Частная жизнь его была проста. Все свидетельствует о том, что Ришелье — сложная фигура, полная лукавства и явных противоречий. Немногие государственные деятели прошлого были столь опорочены, как Ришелье. Его называли тщеславным, вероломным, высокомерным, пронырливым, мстительным, жестоким, корыстолюбивым, обвиняя и во многом другом. Разумеется, он не был совершенством и далеко не всегда жил в соответствии с достойными восхищения чувствами, высказанными в его писаниях. Добиваясь осуществления своих честолюбивых замыслов, он мог быть расчетливым и крайне подобострастным. Придерживаясь своих идеалов, становился безжалостным… В своих политических делах не всегда шел прямым путем и его преданность Людовику XIII и Франции была не столь однозначной, как утверждали его поклонники. Он постоянно преумножал одно из богатейших частных состояний эпохи «старого порядка». Не испытывая угрызений совести, использовал власть и влияние, дабы содействовать карьере своих родственников. Но все же добродетели его перевешивали пороки, и этому в немалой степени способствовало его философское отношение к разного рода оскорблениями. «Что бы человек ни совершил, — писал он, — общество никогда не будет справедливо. Великий человек, достойно служивший своей стране, сродни приговоренному к смерти. Единственная разница в том, что последнего карают за грехи, а первого — за добродетели».