Независимо от этого стоит факт постепенного, «пакетами», ввода сил в бой на р. Урк. Почему вся 1–я армия оказалась здесь лишь 9 сентября утром, а не 8–го и даже 7–го, когда можно было бы достигнуть решающего превосходства? Ответ на этот вопрос дается в следующей главе.

(Схема 7 и 8)

Исходным пунктом дальнейшего анализа является, таким образом, тот факт, что на реке Урк создалась мертвая хватка двух борющихся армий, каждая из которых в дни 5–8 сентября оказалась бессильной осуществить свой маневр. С точки зрения непосредственных задач, поставленных перед 6–й французской и 1–й германской армиями, обе они потеряли бесплодно четыре дня. Казалось, что они нейтрализовали друг друга; с внешней стороны это было ущербом для 6–й армии, которая потеряла свое первоначальное преимущество; напротив, 1–я армия, парировав угрозу, осталась в выигрыше. Но в действительности эти факты приобретали совершенно иное значение, если на них взглянуть с точки зрения ситуации всего сражения в целом.

В то время как на Урке стабилизировался фронт, уже напоминавший последующие картины позиционной войны, между Б. Мореном и северным берегом Марны у обеих сторон еще оставалось пространство для свободного маневрирования. Обе стороны лихорадочно стремились использовать здесь время и пространство для перегруппировки и маневра. Факт исключительно важный, так как этим участком, по существу, ограничивалось поле свободного маневра на всем огромном пространстве Марнского сражения.

Нашему рассмотрению подлежит: во-первых, легенда об организованном контрманевре генерала Клюка на Марне; во-вторых, совместные действия союзных армий левого крыла.

1. Контрманевр Клюка

а) Марш 3–го и 9–го корпусов 7–8 сентября

Схема 7. Марнская битва. Западное крыло 7 сентября.

Центральной символической картиной Марнской битвы следует считать не грандиозные батальные сцены, а форсированный марш двух германских корпусов из района Эстерне к полю боя, разгоревшегося севернее Марны. От Эстерне (Estemay) до Ла-Ферте — Милон (La Ferte — Milon) по прямой расстояние около 60 км; фактический маршрут пехоты между этими двумя пунктами был почти вдвое длиннее — около 120 км. Этой цифрой определялось то усилие, которое нужно было сделать для осуществления контрманевра Клюка.

8 сентября в 9 ч. 15 м. 9–й арм. корпус во время своего движения получил следующее указание от Клюка: «Решение сегодня[155] зависит от ввода в бой 9–го арм. корпуса через Ла-Ферте — Милон и Марейль (Mareuil sur Ourcq). Армейский корпус ни в коем случае не должен дать наступающему от Куломье (Coulommiers) противнику отвлечь себя от этой задачи».

Схема 8. Марнская битва. Западное крыло 8 сентября.

Итак, 8 сентября 9–й корпус должен быть уже в боевой линии на Урке. От этого зависит решение четырехдневного сражения на реке Урк.

«Принесет ли день 8 сентября решение? Это должно всецело зависеть от того, смогут ли 3–й и 9–й арм. корпуса своевременно[156] войти в бой. Едва ли это мыслимо! Слишком далеко отстоят еще корпуса, слишком много они уже прошли[157]. Но попытка тем не менее предпринимается»[158].

В полночь с 6 на 7 сентября в штабах 3–го корпуса в Сен-Мартен (St. — Martin du Bochet, западнее Ла-Ферте — Гоше) и 9–го корпуса в Ле — Везьер (Le Vezier) царила лихорадочная деятельность: только что был получен приказ из штаба 1–й армии, изданный в 10 час. вечера в Шарли, об отходе корпусов за М. Морен на линию Буатрон (Boitron) севернее Ребе (Rebais), Торай (Toraille) — для 3–го корпуса и западнее Монмирай для 9–го корпуса. Однако одновременно пришел приказ командующего 2–й армией: «В согласии с командованием 1–й армии, 3–й и 9–й корпуса поступают в мое подчинение, 9–й корпус на рассвете продолжает наступление, 3–й корпус принимает на себя охрану правого крыла усиленной 2–й армии». Кого же слушать, в конце концов? Генерал Бюлов, очевидно, имел все основания издать свой приказ. Во второй половине дня 6 сентября, через специально посланного офицера, Клюк уведомлял командующего 2–й армией, что 9–й корпус примет участие в наступлении последней; что касается 3–го корпуса, то он останется южнее Марны в случае, если крупные силы противника будут наступать с направления юго-западнее линии Куломье — Провэн (Provins); окончательное решение командование 1–й армии в отношении 3–го корпуса оставляло за собой. Бюлов в письменной форме поставил генерала Клюка в известность об отданном им приказе, и только после полуночи он узнал о распоряжениях, которые раньше были даны Клюком[159]. Не оставалось ничего другого, как принять их за свершившийся факт и соответственно отвести правофланговый 10–й рез. корпус 2–й армии за М. Морен.

Эти противоречивые приказы поставили в трудное положение войска, выполнявшие тяжелую задачу отрыва от противника, с которым велся бой накануне. В 3–м корпусе около 1 часа ночи приказ об отступлении уже был сообщен частям, и когда в 4 ч. 45 м. утра был послан другой приказ о возобновлении наступления, главная масса 5–й дивизии находилась уже в пути; к счастью, второй приказ удалось своевременно отменить, и 5–я дивизия продолжала свой отход. Хуже обстояло дело в 6–й дивизии. Здесь произошло в действительности: «ordre, contreordre, desordre»; части скрещивались и перепутывались; 64–й полк отходил, когда уже было светло, около 8 час. утра; только в 10 час. ушел последний солдат с дороги Монсо (Montceaux), Курживо (Courgivaux). В штабе 9–го корпуса, после того как был разработан приказ об отступлении, в 1 ч. 15 м. ночи, было получено телефонное распоряжение 2–й армии — «не отходить». Однако около 6 час. утра командир корпуса генерал Кваст узнает от офицера связи 2–й армии, что правое крыло ее уже отходит за М. Морен. Надо действовать без промедления, чтобы не оказаться окруженными французами. В 7 час. утра приказ об отходе поступает в части, которые приступили к отходу около 8 час., кое-где под обстрелом неприятельской артиллерии. Благодаря пассивности противника отход произошел благополучно.

В первый раз с начала войны части 3–го и 9–го корпусов шли назад, в северном направлении. Что произошло? Никто не понимал ясно причины отхода. По свидетельству участников, приказ подействовал как «пощечина», «расслабляюще». Тяжело подействовало на моральное состояние оставление раненых на поле сражения и в лазаретах, эвакуировать которые не было времени. Медленно передвигались бойцы через местечки, которые проходились германскими войсками пару дней назад на крыльях победы. Невесело брели они с израненными от бесконечного похода ногами, обремененные тяжестью ранца. Впрочем, где возможно, применяли «повозки для ранцев». Вечером генерал Кваст записал в своем дневнике: «Я пропустил войско мимо себя, объявляя ему благодарность за его деяния и выражая свое сожаление, что пришлось, из-за нападения врага со стороны Парижа, на основе приказа свыше приказать отступить. Ничего нет удивительного, когда на многих лицах я заметил разочарование».

Командир 3–го корпуса генерал Лохов пишет:

«Для войск и штабов, силы которых были напряжены до крайности, вследствие длительных маршей и тяжелых боевых действий, медленный отход представлял новое испытание. В особенности достойно сожаления, что было допущено многочасовое опоздание, и прохладные ночные и утренние часы были потеряны для движения. Вскоре наступила страшная жара, которая в соединении с сильной пылью заставляла напрягать силы до последней крайности».