— Да, но я собираюсь только по сто пятьдесят. Итак, предположим, я буду выплачивать взносы в течение двадцати пяти лет. У меня накопится сорок пять тысяч злотых. Сейчас я могла бы на них купить «фольксваген поло». Кто мне гарантирует, что через четверть века эти деньги будут чего-то стоить? А вдруг я смогу приобрести на них только коробку спичек?

— Отлично, — непонятно почему обрадовался Вротка. — Каждый год вы можете увеличивать сумму взноса на процент инфляции. Это решает проблему. Перейдем теперь к самой главной сенсации — полисам страхования жизни. Это благодаря им во Флориде можно видеть дряхлых старцев, окруженных кольцом пышных двадцатилетних блондинок...

Тут я отключилась. Какое мне дело до сисястых блондинок, охотящихся за наследством? Какое мне дело до Флориды и тамошнего рая для старикашек?

— И что вы на это скажете, пани Малина?

Я очнулась.

— Что ж, — я сделала умное лицо, — звучит все это вполне разумно. Остается лишь вопрос, каковы условия вступления в этот... — я не успела произнести «рай», так как Вротка уже принялся объяснять:

— Прежде всего, вы должны купить полис, это вполне понятно, поскольку вы будете рекламировать наш продукт.

— Ну да, Клаудиа Шиффер определенно ездит в «ситроене».

— Результаты проведенных исследований однозначно подтвердили: работник, пользующийся продукцией своей фирмы, является наилучшей ее рекламой. Таким образом, для начала годовой полис: минимум тысяча восемьсот злотых. Затем учеба: всего-навсего двести тридцать злотых. Еще экзамен на получение лицензии. И вы на первом уровне. Теперь вам достаточно принести десять договоров, и вы переходите на уровень два.

— А прыжок на следующий уровень? Сколько для него требуется договоров?

— Сто. Что вполне реально в течение десяти месяцев. Если вы напряжетесь, то через год сможете готовить блюдечко.

— Блюдечко?

— О, извините, блюдо. Под большой кусок пирога, каковым являются прибыли страховых компаний.

— Ага. А сколько всего этапов?

— Восемь, причем — и это чрезвычайно интересно, — если с вами что-то случится, член вашей семьи может продолжать подъем на следующий этап. У нас в фирме был такой случай. Один из менеджеров погиб во время пожара, он тогда был на пятом этапе. Жена решила продолжать его дело. В настоящий момент она — директор. Она достигла самой вершины и зарабатывает миллионы, хотя сама уже не работает, на нее работают другие, с низших уровней.

— Типичная пирамида, — решила я.

— Скажите, на какой-нибудь другой работе семья умершего может взлететь на его должность?

— Пожалуй, нет, — признала я. — Но, скажите, этот взлет обязателен? К примеру, предположим, я нашла мужа, который работает на подобную фирму. И вот, не приведи господь, он гибнет. Я обязана в таком случае продолжать подъем?

— Очень остроумно. — Вротка улыбнулся и потер пухленькие ручки. — Разумеется, нет. Ну так как, пани Малина? Когда мы можем встретиться?

22.06. Ровно в полдень.

— У меня тетя подрабатывает агентом, — сообщила Эва. — В течение года она заключила три договора. Причем работает она в Освенциме, где хочешь не хочешь, а думаешь о смерти.

— Я не знала, что страховые компании теперь выдвигают столько требований, — призналась Иола. — Покупку полиса, платное обучение...

— За тетю заплатило предприятие, — продолжала Эва. — И тетя еще сделала одолжение, потому что из ста человек согласились только двое: она, со средним образованием, и некая Тереска, курьер, у которой фабзавуч. Сейчас тетя жалеет, что согласилась, потому что на звонки потенциальным клиентам она потратила больше, чем заработала. Она периодически хочет уйти, но ее соблазняют золотой «Омегой». Она получит ее на шестом этапе, а вот на седьмом — учеба в Турции.

— А на девятом отпуск на Сириусе, — добавила я. — Все это прекрасно, вот только у меня по-прежнему нет работы.

23.06.Только что пришла после третьего собеседования. Теперь у меня это идет все лучше и лучше. Помню самое первое. Девять лет назад, когда я искала работу на время каникул. И получила: в городском мясокомбинате на укладке консервов.

МОЯ ЛЕВАЯ НОГА

— Сколько лет?

— Семнадцать.

— Желтухой или сальмонеллой болела?

— Нет, — пискнула я.

— Громче.

— Нет!!!

— Медицинская книжка есть?

— Да!!!

— Почему хочешь работать на мясе?

— Потому что работа это интересная и позволяет общаться с простыми людьми. И еще... Хочу проникнуть в тайники производства консервов.

— Какие тайники? Здесь нельзя фотографировать.

— Тайники... — Я проглотила слюну. — Хочу увидеть, что действительно кладут в банки, потому что знакомый говорил, будто одни молотые копыта да хвосты.

— Твой знакомый сам хвост. К семи встанешь и доедешь?

— Встану и доеду.

— Ну, так вставай и приезжай в следующий понедельник. Но перед приходом обстричь ногти и заколоть волосы. Следующая!!!

Ничего не соображая, я поднялась в 6.00. Кое-как почистила зубы, завязала волосы в хвостик и на работу. Там мне вручили резиновые сапоги сорок второго размера, передник XXL, а также платок на голову. А в руки влажную тряпку.

— Садись за конвейер и вытирай крышки у банок.

В пять минут восьмого конвейер двинулся. Я едва успевала.

— Почему все банки такие грязные? — спросила я у соседки, приземистой краснорожей бабищи лет сорока.

— Так когда их наполняют, бывает, чего и прольется и замажет. Вон паштет засох. А туточки фарш.

— А не лучше ли вымыть из какого-нибудь шланга, чем растирать грязной тряпкой?

— Не, гляньте на нее, реформы она собирается проводить на нашем комбинате, — возмутились простые люди. — И часу не проработала, а уже все ей не нравится.

— Нравится, нравится, — уверила я их. — Все классно.

— Ну так работай и не болтай языком. А то вон банки грязные сходят.

Я едва выдержала до обеда в комбинатской столовке. На выбор там были суп с требухой и суп овощной: в мутной мясной взвеси несколько ломтиков картофеля. Я взяла овощной. Хоть название аппетитное.

В тринадцать опять на конвейер. Я выдержала еще два часа и домой. Первым делом душ, потому что от меня на километр воняло прогорклым паштетом. Шмотки в стиральную машину и спать — хотя бы полчасика. Через три дня я уже действовала, как робот. Два движения тряпкой — и следующая банка, два — и следующая. Но прежде чем я засыпала, перед глазами у меня ползла лента конвейера, уставленная консервными банками.

В конце недели меня перебросили на производство шинки. Все-таки какое-то разнообразие. Температура, близкая к нулю, чтобы мясо не портилось. Я уже начала притоптывать ногами.

— Сейчас согреешься. Тут работают аккордно, на американца, — объяснил мне некто вроде надсмотрщика. — Пошли покажу.

Ну и показал. Первым делом банка. Кладешь внутрь пленку. Потом берешь шматок мяса из целой горы таких же шматков. Посыпаешь желатином и таинственной консервирующей смесью. Старательно заворачиваешь пленку. Кладешь крышку и — к пломбирующей машине. Следующая банка, пленка, шматок, желатин, крышка и — к машине. Я выдержала три дня, после чего попросилась обратно на конвейер. Меня перевели, но я все равно успела отморозить руки. Прошли еще четыре дня, и наступил четвертый — пятница. Меня словно что-то утром толкнуло внутри, и я вместо кедов надела турецкие кроссовки, твердые, как бараньи черепа. Я стояла у окна и в качестве смены рода деятельности перекладывала консервы на автопогрузчик. Я успела уложить 942 банки, когда один из практикантов весь этот груз опустил мне на левую ногу. Прошло несколько секунд, прежде чем я сообразила, что придавило мою ногу. Я заорала, а запаниковавший практикант потерял еще несколько секунд, поднимая платформу с банками. Меня оттащили к врачу. Все обошлось ушибом и гематомой. Только турецким кроссовкам я обязана тем, что моя левая нога не превратилась в блюдо для пиццы метрового диаметра.