— Кто-кто… В АДП[5] знакомый сказал. Пауза.

— Нет. Лучше здесь бичевать будем. Пока прямого на Озерное не дождемся.

— Как знаешь…

— Не «как знаешь», а как прикажу. Кого начальником назначили?

Баранчук не мешкая подошел к этим двум и как можно вежливее обратился к ним с вопросом:

— Извините, пожалуйста, вы не скажете, откуда идет этот спецрейс на Октябрьский?

Они посмотрели на него, на его нейлоновую куртку, молча переглянулись и, не сговариваясь, пошли прочь к выходу из аэровокзала.

Эдик поглядел им вслед, а потом на свою куртку: ничего, куртка как куртка, разве что яркая, трехцветная, подумаешь…

Мимо шла девушка в форме Аэрофлота с серебристыми тонкими шевронами на рукавах. Баранчук быстро догнал и пошел рядом: по всему было видно, что девушка очень спешит. Он тронул ее за локоть.

Девушка остановилась, дружелюбно улыбнулась Баранчуку:

— Вам что-нибудь нужно?

— Вы не скажете, откуда летают спецрейсы?

— Налево за угол, пройдете с километр, там кругом склады и арка такая — весы для машин. Что вам там надо? Какую организацию?

— Мне самолет нужен, — невесело улыбнулся Эдуард. — Такой, чтоб летел до Октябрьского.

Она тоже посмотрела на его куртку.

— А-а, все понятно, из отпуска, трассовик… — улыбнулась девушка, — Деньги, наверно, кончились… Одолжить?

— Да что вы! — возмутился он. — Деньги есть.

— Так я вам и поверила. Судя по куртке, в отпуск, еще летом, наверно, уходили.

— Точно, — соврал он.

— Вам позавидуешь: отпуска по три, по четыре месяца. Так дать денег на билет? Потом пришлете…

— Спасибо. Не надо. На ближайшие три дня все равно нет билетов, — он полуопределенно указал в ту сторону, где должны были формироваться спецрейсы. — А там у меня знакомые, отправят, как из пушки.

— Ну смотрите. Если понадобится, я до девяти утра в окне справок. Счастливо добраться до трассы.

— Спасибо! Всего вам хорошего.

Он еще постоял, глядя ей вслед, даже залюбовался: фигурка, точеные ножки, тонкие чулки, туфельки — аккуратная, стройная, очень симпатичная девушка. Добрая — вот что главное. Доброту Баранчук ценил превыше многих других черт, свойственных человеку.

«А эти двое испугались, — думал он по дороге к весам. — Наверно, решили, что бичую, деньги буду просить. Ну дела! Видно, и на Севере раз на раз не приходится — всякие люди бывают…»

Он поежился и прибавил шагу.

«А девушка эта из справочного — молодчина. Теперь точно улечу — она талисман. Если буду еще в этих краях, надо бы ей что-нибудь приятное сделать. Цветы или что-нибудь такое».

А теперь одну минуту, читатель. Отойдем в сторонку. Эта девушка покинула наш рассказ и уже не вернется, поэтому ждать не надо. Просто надо сказать, что Баранчуку через год довелось побывать в этом аэропорту. Первое, что он сделал, так это пошел к справочному окну, но там сидела другая девушка, тоже хорошая, но не та. По описанию Баранчука она индентифицировала образ с реальной личностью: да, работала такая, но два месяца назад уволилась.

— А где она сейчас работает?

— Не знаю… Она иногда заходит. По старой памяти, с девчонками поболтать.

Эдуард сунул в окошко руку и поставил перед девушкой небольшой флакон французских духов.

— Если вам нетрудно, когда она в следующий раз появится…

— Будет сделано. А… что передать?

— Передайте ей… большой привет.

Девушка понимающе улыбнулась:

— От кого?

— Это неважно. Она сразу поймет, — скупо улыбнулся Эдуард Никитович — Спасибо. До свиданья.

Он уже отошел на несколько шагов, но вернулся. Девушка смотрела на него с интересом.

— А… как ее зовут?

— Кого? — не поняла «справка», морща носик от напряжённого мышления.

— Ну… о ком мы сейчас говорили.

— Света Журавлева.

— Вот-вот, — подхватил он, — действительно… Большой привет Свете Журавлевой.

Эта девушка действительно сыграла роль талисмана. Он нашел грузоотправителя, а тот послал его к пилотам. Дальше — больше: пилоты оказались москвичами, более того, по выговору признали сразу в нем москвича.

— До Октябрьского?! — сказали хором они оба — и первый, и второй. — Доставим в лучшем виде. Вот только замерзнешь ты, мы не герметизированы, мы — грузовики.

Но в целях доставки «в лучшем виде» они ему подарили ватник, забытый грузчиками, который он с удовольствием и напялил поверх «отпускной» куртки.

— Держи хвост пистолетом, земляк! — сказали они ему в грузовом отсеке и пошли заводиться. — Четыре часа — и мы на месте.

— Точно! — бодро ответил он и залег на мороженые оленьи туши, которые и были грузом этого «лайнера».

Его вместе с тушами немного потрясло на ВПП — взлетно-посадочной полосе, но вскоре они оторвались, и самолет круто пошел вверх. Он сразу понял разницу между пассажирским аэропланом и грузовым — чем выше, тем холоднее.

Лежал он на этих деревянных розовых тушах и думал о том, что два дня назад он и предположить не мог, какую штуку с ним выкинет эта самая судьба. А ведь могло быть и иначе, если по справедливости: и сейчас еще работал бы в такси.

Зимой сюда можно добраться только на самолете. Удивленному взору человека, впервые прибывающего в эти места и ожидающего увидеть редкие огни северного аэродрома, предстает неожиданная по своему размаху картина: из-под плоскости ринувшегося к земле самолета выплывают гроздья огней обжитого и вовсе не тихого края — символ прогресса и созидания.

Ты, слегка взволнованный и смущенный отсталостью своих представлений, уже готовый и к другим неожиданностям, спускаешься с трапа и проходишь насквозь через небольшое, но основательное здание аэровокзала. За ним на «площади» в белесой полутемноте северного утра тебя встречает неумолкающий гул моторов самых разнообразных машин. Тут и КрАЗы и МАЗы, и «Магирусы», и «Уралы», и «уазики» начальства с непременными антеннами всегда включенных на прием раций. Все это скопище техники стоит вперемешку: машины — не люди, субординации нет. Но моторы работают… Холодно!

— Не так уж и холодно… — сказал пилотам Баранчук, спустившись по трапу и не попадая зубом на зуб. — А говорили, Север, Север…

— Ничего, еще почувствуешь, — заверили они его.

А первый добавил:

— Разомнись, попрыгай да беги в вокзал, а то вон какой синий.

— Эт-то от т-туш, — пробормотал Эдик, прыгая и разминаясь, — они ж-же… м-мороженые.

— Мы же говорили, — сказал второй. — Все претензии — к небесной канцелярии.

— Н-ничего. Спасибо. Г-главное, я на месте.

Эдуард хотел было вернуть ватник, но они его остановили укоряющим жестом.

— Бери, бери — не соболя.

Он сердечно попрощался с экипажем и бегом ринулся к зданию аэропорта. Там было почти пустынно, но зато хорошо натоплено. И работал буфет. Эдуард съел кусок холодной курицы, запил ее двумя стаканами обжигающего кофе с молоком и почувствовал себя готовым к новым свершениям.

Баранчук вышел из аэровокзала, бросил пустой зеленый рюкзак на утоптанный хрусткий снег и принялся ждать попутной машины: от аэропорта до поселка было довольно далеко.

Поначалу он холода не чувствовал, но первое впечатление оказалось обманчивым. Через пару минут задубели щеки, а модные ботинки «на рыбьем меху» вскорости стали тверже самой твердой кирзы.

Неподалеку стояли два молодых, окутанных паром дыхания бывалых бородача в унтах и полушубках. Стояли, видимо, не ощущая мороза, да еще и курили. Баранчук подошел к ним в надежде что-нибудь выяснить.

— Парни, как добраться до треста? — спросил он у них.

Ребята переглянулись, а один из них, видимо тот, что постарше, сказал:

— Вань, спроси у него — до какого треста?

— Тебе до какого треста? — спросил Ваня.

— Мне?

— Тебе.

— А что их здесь… два?

— Ну два не два, а десяток точно наберется…