смеетесь. Но если он поднимается невредимым, стряхивая кожуру со своих

дорогих брюк, вы разражаетесь хохотом. Это называется грубым юмором.

Ключевое различие состоит в том, что в первом случае имеет место

действительно тревожная ситуация, требующая неотложного внимания. Во

втором случае тревога ложная, и смехом вы информируете находящихся

поблизости, что нет необходимости затрачивать ресурсы и спешить на

помощь. Это природный сигнал «все в порядке». Необъясненным остался

лишь легкий налет злорадства, присутствующий во всей этой ситуации.

Как же это объясняет смех Михи? В то время я этого не знал, но много

лет спустя мне повстречалась другая пациентка, Дороти, со схожим

синдромом «смех от боли». Снимок КТ (компьютерной томографии) выявил,

что один из болевых путей в ее мозге был поврежден. Хотя мы и думаем о

боли как о простом ощущении, на самом деле она многослойна.

Первоначально ощущение боли обрабатывается в небольшой структуре под

названием островок, расположенной глубоко под теменной долей в обоих

полушариях мозга (см. рис. В.2). От островка болевая информация затем

передается в переднюю часть поясной извилины в лобных долях. Именно

здесь вы и начинаете чувствовать неприятное ощущение все мучение и ужас

боли вместе с ожиданием опасности. Если этот путь оборван, как это было у

Дороти и, как я предполагаю, у Михи, островок продолжает обеспечивать

основное чувство боли, но это не ведет к предполагаемому ужасу и мучению:

передняя часть поясной извилины не получает сообщения. Фактически она

говорит: «Все в порядке». Таким образом, мы имеем две основных

составляющих смеха: очевидное и неотвратимое указание на неизбежную

тревогу, приходящее от островка, за которым следует контролирующее

указание «да это гроша ломаного не стоит» от неактивизированной передней

части поясной извилины. В итоге пациент разражается неконтролируемым

смехом.

То же самое относится и к щекотке. Огромный взрослый с

угрожающим видом приближается к ребенку. Ребенок очевидно подавлен, он

добыча, находящаяся в полной власти гигантского Гренделя. Какая-то

инстинктивная его часть его внутренний примат, чье изначальное назначение

убегать от всяких ужасов, вроде орлов, ягуаров и питонов (о боже мой!) не

способна оценить ситуацию как-либо иначе. Но затем чудовище вдруг

становится ласковым. И это влечет спад напряженного ожидания опасности.

То, что должно было оказаться клыками и когтями, с жуткой неизбежностью

впивающимися в его ребра, вдруг оказывается всего лишь сильно

колеблющимися пальцами. И ребенок смеется. Вполне возможно, что

щекотка развивалась в качестве ранней шутливой репетиции взрослого

юмора.

Теория ложной тревоги объясняет происхождение грубого юмора, и

легко понять, как в процессе эволюции он мог быть использован (в качестве

экзаптации как мы бы сказали в научной терминологии) для создания

когнитивного грубого юмора проще говоря, шуток. Когнитивный грубый

юмор мог равным образом служить для того, чтобы вызывать спад ложно

вызванного чувства опасности, которое в ином случае могло бы привести к

напрасной трате ресурсов на преодоление воображаемых опасностей.

Действительно, можно даже рискнуть сказать, что юмор помогает в качестве

эффективного противоядия против бессмысленной борьбы с предельной

опасностью: постоянно присутствующего страха смерти, присущего таким

обладающим самосознанием созданиям, как мы.

Ну и наконец, поразмыслим над таким человеческим универсальным

приветственным жестом, как улыбка. Когда к одной человекообразной

обезьяне приближалась другая, по умолчанию предполагалось, что

приближается потенциально опасный чужак, так что она сигнализирует о

своей готовности к битве, обнажая клыки в гримасе. Это получило

дальнейшее развитие в ритуализированном притворном проявлении угрозы,

агрессивном жесте, предупреждающем незваного гостя о возможном

возмездии. Но если в приближающейся человекообразной обезьяне

распознан друг, угрожающее выражение (обнажение клыков) прерывается на

полпути, и эта частичная гримаса с наполовину спрятанными клыками

становится выражением

умиротворения и дружелюбия. Опять-таки

потенциальная угроза (атака) неожиданно обрывается, а это ключевая

составляющая смеха. Неудивительно, что в основе улыбки лежит такое же

субъективное ощущение, как и у смеха. Она основана на той же логике и

может передаваться по тем же самым нейронным сетям. Не странно ли, что,

когда ваша любимая улыбается вам, она на самом деле наполовину обнажает

свои клыки, напоминая вам о своем животном происхождении.

Ну что ж, вот как обстоит дело: мы можем начать со странной загадки,

как будто сошедшей со страниц Эдгара Аллана По, применить методы

Шерлока Холмса, диагностировать и объяснить симптомы Михи и на десерт

прояснить возможную эволюцию и биологическую функцию чрезвычайно

ценного, но в высшей степени загадочного аспекта человеческого разума.

Г Л А В А 2

Видеть и знать

«Вы видите, но не замечаете».

ШЕРЛОК ХОЛМС

Эта ГЛАВА ПОСВЯЩЕНА ЗРЕНИЮ. РАЗУМЕЕТСЯ, ГЛАЗА И ЗРЕНИЕ

НЕ присущи исключительно людям никоим образом. На самом деле

способность видеть столь полезна, что глаза эволюционировали в разных

случаях много раз в истории жизни на земле. Глаза осьминога жутким

образом похожи на наши, несмотря на тот факт, что последним нашим

общим предком было слепое морское существо, похожее не то на слизняка,

не то на улитку и жившее более полумиллиарда лет назад. Глаза

действительно не свойственны лишь нам, но процесс видения происходит не

в глазе. Он происходит в мозге. На земле нет другого такого создания,

которое видело бы объекты таким же образом, как мы. У некоторых

животных острота зрения намного выше, чем у нас. Вы наверняка слышали,

что орел может прочитать мелкий газетный шрифт с расстояния в пятнадцать

метров. Правда, орлы не умеют читать.

Это книга о том, что делает людей особенными, и постоянно

повторяющаяся в ней тема что наши уникальные психические свойства,

возможно, развились из ранее существовавших структур мозга. Мы начинаем

наше путешествие со зрительного восприятия отчасти потому, что о его

сложности известно намного больше, чем о каких-либо других функциях

мозга, отчасти также и потому, что развитие зрительных областей мозга

чрезвычайно ускорилось в эволюции приматов, достигнув кульминации у

человека. Плотоядные и травоядные животные имеют, скорее всего, менее

дюжины зрительных областей и не обладают цветовым зрением. То же самое

относится и к нашим предкам небольшим ночным насекомоядным,

сновавшим по ветвям деревьев и не подозревавшим, что их потомки

однажды наследуют а возможно, и уничтожат! всю землю. Однако у человека

целых тридцать зрительных областей вместо какой-то дюжины. К чему же

они? Тем более что баран спокойно обходится намного меньшим

количеством.

Когда наши похожие на землероек предки стали вести дневной образ

жизни, эволюционируя в полуобезьян и обезьян, они начали развивать

сверхсложные зрительно-моторные способности для того, чтобы точно

хватать и манипулировать ветками, хворостинками и листьями. Более того,

смена рациона с маленьких ночных насекомых на красные, желтые и синие

фрукты, а также на листья, чья питательная ценность имела цветовой код в

различных оттенках зеленого, коричневого и желтого, послужила толчком