Как может кто-либо отрицать свое существование? Разве отрицание себя не

подразумевает существование? Может ли он как-либо выбраться из этого

геделева кошмара? Нейропсихиатрия полна таких парадоксов, очаровавших

меня, когда я двадцатилетним студентом-медиком бродил по больничным

коридорам. Я осознавал, что расстройства у этих пациентов, сами по себе

вызывающие глубокое чувство грусти, были также настоящим кладом для

проникновения

внутрь

удивительной,

присущей

только

человеку

способности осознавать свое существование.

Как и мои предыдущие книги, эта книга написана разговорным стилем

для самой широкой аудитории. Достаточно определенной степени

заинтересованности наукой и любопытства относительно природы человека,

от читателя вовсе не требуется какого-либо предварительного формального

научного образования или даже знакомства с моими предыдущими работами.

Я надеюсь, что эта книга окажется поучительной и вдохновляющей для

учащихся всех уровней и специальностей, для моих коллег в других

областях, а также для читателей-непрофессионалов, не имеющих личной или

профессиональной заинтересованности в этой теме. Таким образом, при

написании этой книги я столкнулся с обычной проблемой популяризации

пройти по узкой дорожке между упрощением и научной добросовестностью.

Излишняя упрощенность могла бы вызвать ярость со стороны строго

настроенных коллег или, что еще хуже, вызвать у читателя ощущение, что с

ним разговаривают снисходительно. С другой стороны, излишнее количество

деталей может сбить с толку неспециалиста. Неподготовленный читатель

ожидает увидеть перед собой побуждающий к самостоятельной мысли

экскурс в незнакомый предмет под руководством специалиста, а не

специальное исследование, не научный том. Я приложил все возможные

усилия к тому, чтобы соблюсти нужный баланс.

Говоря о добросовестности, я первый готов согласиться, что некоторые

идеи,

высказанные

мной

в

этой

книге,

являются,

так

сказать,

умозрительными. Многие из глав покоятся на прочном научном основании,

например, на моих работах о фантомных конечностях, зрительном

восприятии, синестезии и синдроме Капгра. Но я также берусь за решение

нескольких трудных и недостаточно исследованных вопросов, таких как

возникновение искусства и природа самосознания. В таких случаях я

позволил предположениям и интуиции

ученого руководить моим

мышлением там, где надежные эмпирические данные отрывочны. Здесь

нечего стыдиться любая девственная территория научного знания сначала

исследуется именно таким образом. Это одна из основ научного процесса

когда данные скудны и отрывочны, а существующие теории беспомощны,

ученые обязаны предпринять мозговой штурм. Нам нужно высказывать наши

лучшие гипотезы, предположения и даже безумные ни на чем! интуиции, а

затем заставлять свой мозг искать способы для их проверки. В истории науки

вы увидите такое на каждом шагу. Например, одна из самых ранних моделей

атома уподобляла его пудингу с изюмом, где электроны, словно изюмины,

были вставлены в густое «тесто» атома. Несколько десятилетий спустя

ученые представляли себе атомы как солнечные системы в миниатюре, где

электроны упорядоченно вращались по орбите вокруг ядра, словно планеты

вокруг звезды. Каждая из этих моделей была полезна, и каждая мало-помалу

приближала нас к конечной (или, по крайней мере, текущей) истине. Так оно

и происходит. В моей области я вместе со своими коллегами прилагаю все

усилия,

чтобы

продвинуть

наше

понимание

некоторых

поистине

таинственных и трудноопределимых человеческих способностей. Как

указывал биолог Питер Медавар, «всякая настоящая наука возникает из

умозрительного предположения о том, что лишь может быть верным». Тем

не менее я вполне отдаю себе отчет в том, что, несмотря на эту оговорку, я

вызову раздражение, по крайней мере у некоторых моих коллег. Но, как

однажды отметил лорд Рейт, первый генеральный директор Би-би-си, «есть

такие люди, обязанность которых раздражать».

И с к у ш е н и я о т р о ч е с т в а

«Вы знаете мои методы, Ватсон», говорит Шерлок Холмс перед

объяснением того, как он нашел необходимую улику. Итак, перед тем как мы

отправимся в дальнейшее путешествие по тайнам человеческого мозга, я

полагаю, что необходимо в общих чертах описать методы, лежащие в основе

моего подхода. Прежде всего это самый широкий, многопрофильный подход,

движимый любопытством и непрестанным вопросом: «А что, если?» Хотя в

настоящее время я интересуюсь неврологией, моя первая влюбленность в

науку случилась, когда я еще был подростком, в индийском городе Ченнай.

Меня постоянно завораживали природные явления, и моей первой страстью

была химия. Я был заворожен идеей, что вся Вселенная основана на простых

взаимодействиях между элементами, составляющими законченный список.

Позже я обнаружил, что меня привлекает биология со всеми ее

озадачивающими, но в то же время завораживающими сложностями. Помню,

когда мне было двенадцать, я читал об аксолотлях, которые, будучи видом

саламандр, развились таким образом, что постоянно остаются в водной

личиночной стадии. Им удается сохранить жабры (в отличие от саламандр и

лягушек, которые развивают их в легкие), останавливая процесс

преобразования и достигая половой зрелости в воде. Я был совершенно

изумлен, прочитав, что, если просто ввести этим существам «гормон

преобразования» (экстракт щитовидной железы), можно заставить аксолотля

превратиться в своего вымершего, сухопутного взрослого предка с

отсутствующими жабрами, из которого он развился. Можно было вернуться

назад во времени, воскресить доисторическое животное, более не живущее

на Земле. Кроме того, мне было известно, что по каким-то таинственным

причинам у взрослых саламандр не регенерируются отрезанные ноги, но у

головастиков регенерируются. Мое любопытство заставило меня сделать еще

один шаг и задать вопрос, мог ли аксолотль который в конечном счете

является «взрослым головастиком» сохранить способность регенерировать

потерянную ногу, как это сейчас делают головастики лягушек. И сколько же

еще существует на Земле, размышлял я, подобных аксолотлям существ,

которых можно вернуть к их предковой форме, просто введя им гормоны?

Можно ли человека который, в конце концов, является эволюционировавшей

обезьяной, сохранившей недоразвитые способности, вернуть в предковую

форму, что-то вроде Homo erectus, использовав соответствующий коктейль

из гормонов? В моем уме разворачивался целый поток вопросов и

рассуждений, и я навсегда «подсел» на биологию.

Везде я находил загадки и возможности. Когда мне было восемнадцать,

я прочитал сноску в одном малоизвестном медицинском справочнике, где

говорилось, что если у человека с саркомой, злокачественной опухолью,

поражающей мягкие ткани, вследствие инфекции развивается сильный жар,

рак иногда переходит в полную ремиссию. Сокращение раковой опухоли как

результат жара? Почему? Что может это объяснить и мог бы этот факт

послужить основой для практического лечения рака?1 Я был увлечен

возможностями, открывавшимися такими странными, неожиданными

путями, и выучил для себя важный урок: никогда не принимай очевидное за

доказанное.

Когда-то

совершенно

очевидным

считалось,

что

четырехфунтовый камень упадет на землю в два раза быстрее, чем