вы слышите «Джульетта солнце», вам и в голову не придет думать: «О,
неужели она огромный светящийся шар?» Если вас попросят объяснить
метафору, вы, наоборот, скажете что-нибудь вроде: «Она теплая, как солнце,
питает, как солнце, сияет как солнце, рассеивает мрак, как солнце». Ваш мозг
мгновенно проводит параллели, выделяя наиболее яркие и прекрасные черты
Джульетты. Другими словами, так же как синестезия провоцирует создание
произвольных связей между несвязанными объектами восприятия, такими
как цвета и числа, метафора создает определенные связи между, казалось бы,
несвязанными абстрактными сферами. Возможно, это не просто совпадение.
Ключом к этой загадке является наблюдение, что по крайней мере
несколько понятий, как мы уже видели, закреплены в особых областях мозга.
Если задуматься, нет ничего более абстрактного, чем число. Уоррен Мак-
Калоч, основатель движения кибернетики в середине XX века, однажды
задал риторический вопрос: «Что это за число, которое может знать человек?
И что это за человек, который может знать число?» И вот оно число,
аккуратно заключенное в границы угловых извилин. Когда они повреждены,
пациент не может решать простейшие арифметические задачи.
Из-за повреждения в мозге человек может потерять способность
называть инструменты, а овощи и фрукты нет, или только фрукты, а
инструменты нет, или только фрукты, но не овощи. Все эти понятия
расположены близко друг к другу в верхней части височных долей, но
очевидно, что они достаточно отделены друг от друга, так что небольшой
удар способен вывести из строя одно, но оставить другое нетронутым. Вы
можете склоняться к мысли, что фрукты и инструменты это скорее предметы
восприятия, а не понятия, но по сути два инструмента скажем, молоток и
пила могут внешне так же отличаться друг от друга, как они отличаются от
банана; что их объединяет так это семантическое представление об их
предназначении и использовании.
Если мысли и понятия возникают в форме карты мозга, возможно, у
нас есть ответ на вопрос касаемо метафор и креативности. Если мутации
были причиной избыточных связей (или провоцировали чрезмерные
перекрестные утечки информации) между разными областями мозга, то, в
зависимости от того, где и как ярко была данная черта отражена в мозге, это
может привести одновременно к синестезии и к повышенной способности
объединять кажущиеся несвязанными понятия, слова, картины или мысли.
Одаренные писатели могут иметь сильные связи между словесной и
языковой областями. Одаренные художники могут иметь сильные связи
между высокоуровневыми зрительными областями. Даже одно слово
«Джульетта» или «солнце» может рассматриваться как центр семантического
водоворота или как ураган ассоциаций. В мозге талантливого писателя
избыток пересечений будет приводить к большему водовороту и,
следовательно, к большему количеству перекрестных связей и одновременно
к большей склонности к метафоре. Это могло бы объяснить большую
частотность синестезии среди творческих людей. Эти идеи возвращают нас к
исходной точке. Вместо того чтобы сказать: «Синестезия больше
распространена среди творческих людей, потому что они более склонны к
метафорам», мы вынуждены говорить: «Они более сильны в метафорах,
потому что они синестеты».
Если вы прислушаетесь к собственным разговорам, вы удивитесь,
насколько часто метафоры всплывают в обычной речи. («Всплывают» вот
видите?) В самом деле, не для украшения речи все это. Метафоры и наша
способность к скрытым аналогиям лежат в основе творческого мышления. И
все же мы почти ничего не знаем о том, почему метафоры настолько
оживляют ассоциации и как они представлены в мозге. Почему фраза
«Джульетта солнце» звучит более эффектно, чем «Джульетта теплая и
ослепительно красивая женщина»? Что это, сдержанность выражения, или
это оттого, что упоминание о солнце автоматически вызывает висцеральные
ощущения тепла и света, делая описание более ярким и в некотором смысле
реальным? Возможно, метафоры позволяют вам создать в некотором роде
виртуальную реальность в вашем мозге. (Имейте в виду, что «теплая» и
«ослепительная» тоже являются метафорами! Только «красивая» не
является.)
Не существует простого ответа на данный вопрос, однако мы знаем,
что некоторые особенные механизмы в мозге, даже особенные области в нем
могут иметь определяющее значение, потому что способность использовать
метафоры может быть в некоторых случаях утеряна вследствие конкретных
неврологических или психических расстройств. Например, существуют
предпосылки, что в дополнение к трудностям, испытываемым при
использовании слов и чисел, люди с повреждением левой нижней теменной
доли также часто теряют способность интерпретировать метафоры и
начинают понимать все исключительно буквально. Вывод еще не доказан, но
доказательства кажутся очевидными.
Если пациента с повреждением левой нижней теменной доли спросить
о значении пословицы «Один стежок, сделанный вовремя, отменяет
необходимость в девяти позже», он ответит, что лучше зашить дырку в
рубашке, пока она не стала слишком большой. Он полностью теряет
метафорический смысл пословицы, даже если ему сказали, что это
пословица. Так может, изначально угловые извилины развивались в качестве
связующего звена между межмодальными ассоциациями и абстракциями, но
позднее в человеке они вобрали в себя функцию создания всех видов
ассоциаций, включая метафоры. Метафоры кажутся парадоксальным
явлением: с одной стороны, метафора не является правдой в буквальном
смысле, с другой стороны, удачная метафора может быть подобна удару
молнии, открывая смысл более глубоко и явно, чем унылая буквальная
формулировка.
У меня мурашки бегут по коже, когда я слышу бессмертный монолог
Макбета из 5-й сцены 5-го акта:
Истлевай, огарок!
Жизнь -ускользающая тень, фигляр,
Который час кривляется на сцене И навсегда смолкает; это повесть,
Рассказанная дураком, где много И шума и страстей, но смысла нет.
(Пер. М. Лозинского)
Он ничего не говорит в буквальном смысле. Он не говорит на самом
деле о свечах, спектаклях или шутах. Если понимать буквально, эти строки
действительно могли бы быть шутовским бредом. И все же эти слова
являются одним из самых глубоких и пронизывающих душу рассуждений о
жизни, когда-либо сделанных!
С
другой
стороны,
каламбуры
основаны
на
поверхностных
ассоциациях. Больным шизофренией, у которых присутствует некая
путаница в мозге, невероятно сложно интерпретировать метафоры и
пословицы. Тем не менее бытует объективное мнение, что им хорошо даются
каламбуры. Это кажется парадоксальным, потому что, в конце концов, и
метафоры, и каламбуры проецируют связи между понятиями, кажущимися
совершенно несвязанными. Тогда почему больным шизофренией хорошо
удается одно и плохо другое? Ответ кроется в том, что, несмотря на
кажущуюся
похожесть,
каламбуры
в
действительности
являются
противоположностью метафорам. Метафора использует поверхностные
сходства, чтобы обнаружить глубоко скрытую связь. В каламбуре
присутствуют поверхностные сходства, которые маскируются под глубокие в
этом его комический посыл. («Как веселятся монахи на Рождество?» Ответ:
«Никак».) Возможно, поглощенность «поверхностными» сходствами уводит
или отвлекает внимание от более глубоких параллелей. Когда я спросил у