— Повезет! — поддержало несколько голосов.
— Сидит, только брови хмурит.
— Он и раньше никогда горлом не брал.
— Это и верно. А лучше, если бы брал. Если б кричал, как другой, ругал бы. Вот у меня был такой случай в прошлом году в январе, — начал Островский. — Возвращаюсь я из Лепеля с товарным на «щуке» 726. В пути порвал основную стяжку между тендером и паровозом и одну запасную. В Оршу прибыл на одной запасной. Докладываю Заслонову: так, мол, и так. И сам думаю: «Ну, сейчас начнется!» А он спрашивает: «А прибыл во-время?» «На семнадцать минут. — говорю, — раньше срока». Заслонов усмехнулся: «Самое основное — оповести поезд по расписанию. Бить тебя, — говорит, — Александр Мартынович, — он ведь всех по имени-отчеству помнит — не буду, а сколько стоит ремонт, с тебя же удержу. Чтоб в другой раз был повнимательнее!»
— Справедлив, слов нет! — поддержал Куль. — Кого из машинистов бывало переведет в помощники, тот никогда не скажет: «Дядя Костя неправ!»
— К чорту теперь его справедливость! Что нам с нее, если он предатель! — вспыхнул Сергей Пашкович. — Если такие, как Заслонов, за них, то…
Он не окончил, только безнадежно махнул рукой.
«Хорошо, что верят, будто Константин Сергеевич за немцев, — думал Норонович. — А с Сергеем придется осторожно поговорить: огонь-парень, да слишком прям!»
В это время в дверь просунулась плешивая голова Штукеля. Он подозрительно осмотрел всех и позвал:
— Норонович, Жолудь, за нарядом!
Жолудь собрал в противогаз недоеденную картошку и огурцы и, продолжая что-то дожевывать, пошел вслед за Нороновичем в нарядческую.
Норонович вошел и молча поклонился. Заслонов сидел озабоченный. Улыбался только тогда, когда оборачивался к Фрейтагу.
«Молодец, держится хорошо! Ну, Константин Сергеевич, не подкачаем и мы!»
У перегородки перед фашистским нарядчиком стоял пожилой железнодорожник — немец. На одном плече у него висела винтовка. Норонович догадался, что это и есть их «филька», как паровозники прозвали немца, сопровождавшего в поездке русскую паровозную бригаду.
Фашистский нарядчик передал маршрут Заслонову. Константин Сергеевич что-то приписал в нем и, вручая наряд «фильке», сказал Нороновичу и Жолудю:
— Поедете с ним. Паровоз «52-1114». Получите продукты.
Немцу выдали большую банку мясных консервов и буханку хлеба, а Нороновичу и Жолудю — по триста граммов хлеба и по пятьдесят граммов консервов.
Жолудь не стал даже укладывать свой паек, а тут же отправил в рот консервы и заел их хлебом.
— Ну, и отвалили, нечего сказать! — даже плюнул от негодования Норонович, пряча паек в сумку. — Крохоборы проклятые!
— Вы еще не знаете, Василий Федорович, до чего фашисты жадные и мелочные. Вот угостит он товарища сигаретой и ждет, чтобы тот заплатил ему за нее, — шептал Жолудь.
— Да ну? — удивился Норонович. — Вот так угощение!
— Честное слово! Увидите сами.
«Филька» не дал им долго задерживаться, — подгонял, приговаривая:
— Ком, ком!
Пришлось итти к паровозу.
Норонович и Жолудь шли впереди, а немец за ними сзади, покуривая трубочку.
Норонович, с ненавистью поглядывая через плечо на «фильку», бурчал:
— Ведет, как арестантов. Кочегаришка паршивый, а толкает машиниста первого класса. Что, Вася, разве можно терпеть? — наклонился он к помощнику.
— Нельзя, Василий Федорович! Никак нельзя! — горячо шептал Вася Жолудь.
VII
Заслонов уже проработал в депо целую неделю. На службе он ни с кем из железнодорожников не входил в разговоры, держал себя сухо, официально.
Было бы наивно думать, что фашисты так легко и просто доверились ему. Разумеется, за каждым шагом начальника русских паровозных бригад смотрели в оба глаза. Приходилось всё время быть начеку.
Заслонов знал, что возле Орши работает подпольный райком, — так ему сказали в Москве, — но пока он еще не мог установить с ним связь.
Наконец райкомовский связной дал о себе знать.
К Алексееву подошла на улице жена дежурного по станции — Надежда Антоновна Попова. Она сказала, что является связной секретаря райкома Ларионова, который организует на Оршанщине партизанское дело. Сообщила, что райком получил по рации с «Большой земли» сведения о группе Заслонова, и Ларионов хочет встретиться с Константином Сергеевичем.
Алексеев передал всё это дяде Косте.
В воскресенье Заслонов шел из нарядческой обедать. Соколовская варила ему жиденький картофельный суп, заправленный подсолнечным маслом. Больше у него ничего не было.
Как обычно, он прошел мимо Застенковской улицы, где шумел базар. Когда Константин Сергеевич минул базар, то услыхал, что за ним кто-то торопливо идет.
Заслонов обернулся и увидел: его нагоняла Попова. В коротеньком кожушке, повязанная старым пуховым платком, — ее было не узнать. Он чуть сбавил шаг и зорко посмотрел вокруг: навстречу им никто не шел.
— Товарищ Ларионов ждет вас послезавтра. Он в Дрыбине, — вполголоса сказала Попова, нагнав его.
Константин Сергеевич остановился, словно уступал Поповой дорогу.
— Приду. Будьте осторожны! — ответил он и свернул к себе на Буденновскую улицу.
«Иван Тарасович здесь. Отыскался след Тарасов… Это чудесно! Хозяин района на месте — значит, заработаем по-настоящему!» — думал он.
VIII
Константин Сергеевич заранее подготовил всё и попросил разрешения у Контенбрука не являться во вторник на службу: Заслонов еще не имел ни одного выходного дня.
Шеф охотно отпустил его.
Во вторник ранним утром Заслонов пошел в Дрыбино.
Каждый день кто-либо из оршанских железнодорожников уходил в деревню за продуктами, и немецкие постовые уже привыкли к этому. Часовой издалека смотрел на удостоверение личности с фашистскими печатями и спрашивал:
— Кольхоз, я?
— Я, я, — ответил и Константин Сергеевич, проходя мимо.
Заслонов встретил секретаря райкома на улице, еще не доходя до хаты Куприяновича. Ларионов возвращался домой. Был он в коротком кожушке и валенках.
В первую секунду Иван Тарасович не узнал Заслонова, но, когда Константин Сергеевич окликнул, секретарь райкома бросился к нему:
— Товарищ Заслонов, здравствуйте, дорогой! — жал он руку Константину Сергеевичу, вглядываясь в него. — Представьте, я вас не узнал: борода сильно меняет лицо. Ну, пойдемте, пойдемте, поговорим!
И они направились к Куприяновичу.
Старик-железнодорожник жил вдвоем с женой. Дочери выросли и разлетелись в разные стороны, сын служил в Красной Армии.
Увидя ТЧ, Куприянович не знал, как и принять дорогого гостя. Он уже дал команду жене — жарить яичницу, но Константин Сергеевич взмолился:
— Антон Куприянович, позвольте нам сначала поговорить, а потом уж и за стол можно!
— Ну, ладно. Женка, пойдем, не будем мешать!
И хозяева вышли из хаты, оставив гостей одних.
Заслонов рассказал Ивану Тарасовичу о переходе линии фронта, о пути из Москвы к Орше, о том, как население везде помогало заслоновцам.
— Во всякой работе самое главное — народ. Разве мог бы я жить и действовать тут, если бы на каждом шагу не чувствовал народной поддержки и помощи? — сказал секретарь райкома, внимательно слушавший рассказ. — А что же, товарищ Заслонов, вы намечаете делать в ближайшее время?
— Пока подбираем людей. Чутеньки осмотримся, пусть к нам привыкнут, а тогда дадим фашистам копоти!
— Правильно. Диверсии на железной дороге — наша самая лучшая помощь Красной Армии. Фашисты рвутся к Москве, — надо сорвать подвоз их подкреплений.
— Сделаем. Будут помнить Оршу!
— А как относятся к вам те рабочие, которые не знают о том, что вы вернулись сюда с определенной целью?
— Плохо, — улыбнулся Заслонов. — Считают меня предателем… Но это нам на руку…
— Конечно, чем меньше у фашистов будет подозрений, тем лучше. Зима нынче ожидается лютая, — так говорят все старики. Постарайтесь возможно дольше продержаться в Орше!