Муза хохотала, глядя на то, что́ делает отец, а Иза была всецело поглощена своим бегом. Она взглянула на отца только тогда, когда очутилась у него на руках.

Константин Сергеевич схватил Изу на руки и, целуя, понес к дому. Он попрежнему не переставал смешно выплясывать.

— Женя! Женя! — позвали с улицы.

Женя чистил в коридоре костюм, собираясь итти к Константину Сергеевичу. Он вбежал в комнату и так, со теткой в руке, выглянул из окна.

Перед домом стояли его деповские товарищи — слесаря Коля Домарацкий и Алесь Шмель.

Коля — высокий, черноглазый паренек — первый в железнодорожном клубе актер. Алесь с виду неказист, но на все руки: ловок в работе, музыкант и остряк.

Алесь держал мандолину. Друзья, видимо, собирались повеселиться в выходной день.

— Куда это вы? — спросил Женя.

— Поедем с нами кататься на лодке, — предложил Коля.

— Не могу.

— Почему?

— Обещал быть в одном месте.

— Кому это обещал? — хитро сощурился Алесь.

— Дяде Косте, — не без гордости ответил Женя. — Поеду с ним на мотоциклете. Я ведь помогал ему красить машину.

— Вон оно что-о! — с завистью протянул Коля.

— Что тут особенного? — вмешался Алесь. — Мне дядя Костя дал книжку почитать.

— Да ну? — удивился Коля.

— Не веришь? Спроси у сестренки. «Педагогическая поэма» называется. Интересная! Куда же вы поедете с дядей Костей? — повернулся он к Жене.

— Должно быть, за Днепр, по шоссе…

— Ну что ж, поезжайте, глотайте пыль, а мы покатаемся на лодочке, — сказал Алесь и, наигрывая на мандолине веселый марш, ушел вместе с Колей.

Женя привел себя в порядок и глянул в зеркало. Он увидел те же голубые, быстрые глаза, русые волосы, стриженные «под польку», и на щеке знакомую царапину — след последней футбольной игры.

— Мама, я пошел! — сказал Женя, выходя из дому.

Константин Сергеевич Заслонов жил неподалеку, в маленьком деревянном доме.

Подходя к дому, Женя издалека увидал перед крыльцом красный «Промет». Возле него стоял, окруженный соседскими ребятишками, дядя Костя. Тут же были и его дочери — Иза и Муза.

— Во-время явился. Пришел бы чутеньки попозже, я бы уже укатил, — здороваясь с Женей, сказал дядя Костя. «Чутеньки» было любимым словечком Заслонова.

— Константин Сергеевич, как же можно опоздать? Приказ есть приказ, — весело ответил Женя.

— Ну, тогда поехали!

Дядя Костя повел мотоциклет. Женя повернул кепку козырьком назад и вскочил на багажник. Он сидел сзади за Константином Сергеевичем.

Красный «Промет» помчался по дороге.

— Жар-птица! Жар-птица! — кричали сзади мальчишки, напрасно старавшиеся догнать мотоцикл.

Железнодорожная линия, где пели рожки стрелочников, знакомые улицы и дома поселка побежали назад.

Еще несколько минут — и вслед за ними умчался мост через Днепр. Купающиеся ребятишки на одно мгновение мелькнули на берегу.

Какая-то шалая собачонка, выбежавшая из дома, тявкнула и пропала.

Впереди протянулась ровная лента шоссе.

Утро было ясное и тихое. Ветерок свистел в ушах у Жени, приятно холодил лицо и шею.

Тридцать километров незаметно остались позади. Солнце уже поднялось и основательно припекало. Становилось жарко. День выдался безветренный и душный.

Дядя Костя выключил мотор.

— Отдохнем, Женя! — сказал он, слезая.

Заслонов остановил мотоциклет на шоссе и ушел с Женей в тенёк придорожных берез.

— Что, разве плохо прокатились? — спросил он, ложась на траву.

— Очень хорошо, Константин Сергеевич! Великолепно! — ответил Женя, обмахиваясь кепкой. — Теперь бы только искупаться! — улыбнулся он.

— Искупаться, а потом почитать хорошую книжку!

— Да, — согласился Женя, умолчав о том, что летом он охотнее гонял бы мяч, нежели читал книгу.

Подложив под голову руки, Заслонов лежал и смотрел в небо. Легкие белые облачка таяли в голубом просторе. Где-то там, вверху, таяла и песня жаворонка, неутомимо взбиравшегося по своей невидимой лесенке.

— Ну, как твоя последняя авиамодель? — спросил Заслонов.

Он знал, что Женя в свободную минуту мастерит дома модели самолетов.

— Погибла! — смущенно почесал затылок Женя.

— Как так?

— Вчера бабушка сожгла…

— Почему?

— Она говорит: «Искала лучинок на растопку самовара, вижу — подходящие палочки… Взяла и сожгла…»

— Значит, придется делать новую? — смотрел, улыбаясь, Заслонов.

— Сделаю новую! Лучше сделаю! — уверенно ответил Женя.

— А ты знаешь, что я когда-то поступал в летную школу; тоже, как и ты, хотел быть летчиком? — спросил дядя Костя.

— Вот это дело! — загорелся Женя. — Летчиком быть, Константин Сергеевич, лучше всего! Летчик лучше всех защищает Родину!

— Родину каждый должен защищать лучше всего! — раздельно сказал Заслонов. — Ну, поехали! Довольно отдыхать! — поднялся дядя Костя.

Они сели на мотоциклет. Телеграфные столбы, какие-то подводы снова побежали назад. Навстречу им стремительно неслась Орша. Вот уже и мост через Днепр.

Еще издалека Заслонов увидал на площади толпу.

«Неужели такая очередь на автобус?» — подумал Заслонов.

Но тотчас же заметил: один автобус стоял у остановки, второй — поодаль, и никто не обращал на них внимания.

Все головы были подняты вверх, к радиорупору, висевшему на столбе.

Заслонов остановил мотор и прислушался. Из репродуктора несся бодрый, боевой марш.

Народ расходился. Лица у всех были возбуждены. Люди уходили с площади, продолжая горячо о чем-то говорить друг с другом.

— Что передавали? — спросил Константин Сергеевич у какой-то женщины, которая быстро шла от площади.

— Война! Фашисты на нас напали! Выступал товарищ Молотов, — ответила женщина.

Константин Сергеевич разогнал мотоциклет. Тот взревел сиреной и помчался на третьей скорости.

«В депо! Скорее в депо!»

Всё сразу стало иным: и голубое небо, и придорожные кусты.

«Поставить на пары́ запасной парк! Выпустить на линию возможно больше паровозов! Скорее за дело!» — думал Заслонов.

«Жар-птица» вихрем влетела в поселок.

Дядя Костя не повернул к своему дому, а помчался прямо в депо. Когда он перемахнул через переезд и уменьшил газ, то увидел, что к депо со всех сторон торопились железнодорожники.

Деповцы были озабочены, но полны решимости.

Депо работало круглые сутки. Гудки отменили; да в них теперь не стало и нужды: всех рабочих перевели на казарменное положение, и они жили в мастерских.

Люди работали по многу часов подряд, не ожидая смены. Покончив с одним паровозом, тотчас же принимались за следующий. В столовую бегали тогда, когда выдавалась свободная минутка. Спали где придется, по большей части — прямо на дворе, возле депо. У всех была одна цель, одно стремление — поскорее выпустить на линию побольше паровозов, как постановили деповцы на первом митинге, который состоялся еще 22 июня, в «промывке».

ТЧ подавал своим рабочим пример. Он ни минуты не оставался без дела. Глядя на него, невольно думалось: «Да спит ли когда-нибудь дядя Костя?»

Надев рабочий комбинезон, Заслонов так и не снимал его.

Вот ТЧ только вылез из смотровой канавы, где внимательно выстукивал громадный «ИС», а через минуту Заслонов уже в другом месте: сам навешивает дышла на запасной паровоз «Щ».

Его видели с баббитовым молотком и гаечным ключом в руках. Не раз Константин Сергеевич брал лом, как простой слесарь. Спал он немного, забегая под утро в свой кабинет, хотя и здесь, на кожаном диване, спалось тоже не особенно спокойно: телефоны никак не могли угомониться даже ночью.

Домой Константин Сергеевич наведывался ежедневно, но на пять-десять минут, — больше не позволяла работа.

Оршанцы не ударили лицом в грязь: за двое суток поставили на пары́ весь большой запасной парк. Кроме того, они организовали охрану поворотного круга и здания депо и создали истребительный батальон для поимки диверсантов.