Но первые три дня войны прошли спокойно, как будто бы военная гроза была где-то далеко-далеко.
В ночь с 24 на 25 июня Заслонов, вконец утомленный, еле стоявший на ногах, прилег у себя в кабинете отдохнуть. Ему приснился нелепый сон, будто маленький домик нарядческой вдруг тронулся с места и с невероятным грохотом ударился в «промывку».
Заслонов вскочил.
Гулко били зенитки. Над головой противно гудели самолеты.
— Фашисты! Налет!
Он кинулся из кабинета.
Нигде не было видно ни пожара, ни следов разрушений: значит, бомба упала не на территории депо и вокзала.
Не успел Заслонов добежать до «подъемки», как где-то грохнула вторая.
В депо все были на своих местах, никто из рабочих и не подумал оставлять работу и уходить.
Бомбоубежища настоящего не было, только вырыли щели для укрытия от осколков; но железнодорожники даже их делали с неохотой:
— Чего рыть? И в смотровой канаве спрячемся. А если уж попадет, то всё равно.
Первый налет прошел для депо и вокзала благополучно. После него фашисты на несколько дней оставили Оршу в покое.
V
3 июля утром Заслонов залез в смотровую канаву осматривать «щуку». С ним ходил машинист паровоза Штукель — высокий человек лет тридцати пяти. У него был неприятный, узко прорезанный рот с сухими губами. Говорил Штукель всегда очень быстро, глуховатым, бесстрастным тоном. Слова сыпались с его синеватых губ точно с каким-то сухим треском.
Заслонов был недоволен паровозом Штукеля. Он резко говорил машинисту:
— Возвращающий аппарат передней тележки у вас загрязнен. Грозит безопасности. В плохом состоянии ваши часики, товарищ Штукель!
(«Часиками» Заслонов всегда называл паровоз).
И вдруг сверху донеслась пальба зениток: опять летели эти проклятые фашисты!
— Константин Сергеевич, вылезайте! Налет! — крикнул, нагнувшись к колесам, приемщик наркомата.
— Чорт с ними! Пусть летят! Некогда вылезать! — отозвался ТЧ и спокойно продолжал делать свое дело.
Наверху загрохотало, застучало. Штукель, съежившись от страха, ходил за начальником. Видимо, он больше беспокоился о себе, чем о паровозе.
— Константин Сергеевич! — вдруг окликнул сверху помощник Заслонова по ремонту, Сергей Иванович Чебриков. — Идите скорее!
— Что такое?
— Товарищ Сталин будет говорить! — крикнул Чебриков и убежал.
Заслонов кинулся вон из смотровой канавы.
Штукель тоже последовал его примеру, но побежал он не туда, где столпились, забыв о бомбежке, деповцы, а в противоположную сторону — к калитке, ведущей на двор.
Когда Заслонов подбежал к толпе, товарищ Сталин уже говорил:
«Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилёв, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей родиной нависла серьёзная опасность».
Все невольно переглянулись. Было ясно, что каждый оршанец в эту минуту думал одно: «Сталин — с нами. Наш мудрый вождь! Он знает всё. Он помнит обо всех нас!»
Фашистские коршуны кружились над Оршей, бросали бомбы, а народ, затаив дыхание, слушал мудрые, полные любви к своему Отечеству и ненависти к лютому врагу, проникновенные слова вождя:
«В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».
Когда налет окончился, Чебриков крикнул рабочим:
— Ну, ребятки, слыхали, что сказал нам товарищ Сталин? Мы должны быстрее продвигать транспорт с войсками и военными грузами. За работу!
Дядя Костя молчал. Он давно видел: речь вождя захватила, воодушевила народ. Никаких других слов не надо.
Деповцы с еще большим рвением кинулись к своим станкам.
VI
В этот же вечер Константин Сергеевич заглянул домой. Во время дневного налета одна бомба упала в том районе, где жили Заслоновы, и он беспокоился: как семья?
Домик стоял на месте — даже уцелели его стекла, — и все оказались живы-здоровы, но Раису Алексеевну не на шутку встревожили налеты. Она считала, что детей надо увезти из Орши.
Константин Сергеевич и сам видел опасность: фронт приближался. С запада тянулись поезда с эвакуируемыми женщинами и детьми, с оборудованием фабрик и заводов, с колхозным скотом. Шли санитарные поезда.
Фашисты заняли Борисов. До фронта осталось сто тридцать три километра.
Теперь Орша, как крупный железнодорожный узел, несомненно, станет еще больше и чаще подвергаться налетам.
Решили, что Раиса Алексеевна с детьми уедет завтра же.
Помогать жене укладывать вещи Константин Сергеевич не мог, — его ждала срочная работа в депо, и он ушел.
В эту ночь Заслонов, как всегда, был очень занят. Приходилось думать о многом, но сквозь мысли о деле прорывалась еще одна: скоро уедут его маленькие, дорогие «бусеньки». И тогда больно сжималось сердце.
Настало утро. Приближался час отъезда. Вот уже надо было итти за женой и детьми и собираться к поезду.
С тяжелым чувством шел домой Заслонов. На крылечке беззаботно играла маленькая Иза. Она издалека увидела папу. Сегодня папа был что-то невесел: он шел, не выплясывая, как бывало…
— Папочка, и ты поедешь с нами? — спросила Муза, когда отец подошел к ним.
— Да, да, поеду! — ответил Константин Сергеевич, крепко прижимая девочку к себе.
Они вошли в дом.
В комнатах был беспорядок. Ящики в комоде, шкапу, столах — выдвинуты. Оголенные, ничем не прикрытые кровати показывали неуютные, жесткие доски. Окна без занавесок были безобразно голы.
На обеденном столе стояли какие-то банки-склянки, которых раньше и вовсе, кажется, не было в доме; валялись катушки из-под ниток и прочее.
Пол устилал бумажный сор.
Столько лет обживались, обзаводились хозяйством, каждая вещица в доме казалась такой нужной, а вот настал час — и приходится бросать всё, довольствуясь тем, что вместилось в чемодан и узел, в который связали одеяла и подушки.
Правда, Муза носила в руках еще одну поклажу, — сеточку-провизионку. В нее был втиснут какой-то бумажный сверток, кусок мыла, детская губка, эмалированная кружка, несколько учебников Музы, а сбоку выглядывала смешная плюшевая морда истрепанного коричневого мишки с одним черным ухом.
Константин Сергеевич взял в левую руку чемодан, а на правой держал дочку, а жена несла узел. Пошли на станцию.
Их издалека увидал проходивший по путям дежурный по станции — Попов. Он подбежал к Раисе Алексеевне и взял из ее рук узел.
— Уезжайте, Раиса Алексеевна, уезжайте, тут оставаться уже опасно! — говорил Попов.
— А Надежда Антоновна собирается уезжать? — спросила Заслонова.
— Пока нет, Раиса Алексеевна: у нас ведь дочка взрослая.
— Не налетели б проклятые стервятники! — опасливо поглядывал на небо Попов.
— Они прилетают попозже, — успокоил Заслонов.
В ожидании поезда остались на перроне.
Муза сидела около отца и всё спрашивала:
— Папочка, а это вон что высокое?
Константин Сергеевич терпеливо объяснял:
— Водокачка. Там вода.
— Водокачка? — переспросила Муза. — А она не упадет, а?
— Нет, зачем же ей падать? — улыбнулся Заслонов.
И вот подошел поезд.
Константин Сергеевич внес в вагон вещи, устроил семью. Иза тотчас же села к окну. В вагоне ей всё было ново, интересно. Она радовалась поездке. А Муза сидела с заплаканными глазами.