А такая прочность обеспечивалась, в том числе, умелой расстановкой на всех этажах власти своих людей, среди которых был и Мехлис. При этом, как работник, Лев Захарович устраивал и Ленина, поскольку мог заставить заработать подчиненный ему аппарат более четко и организованно, чего так добивался председатель Совнаркома. Из его бумаг видно, в какое отчаяние приходил он от быстро расплодившейся советской бюрократии, как пытался наладить хоть мало-мальски работоспособный госаппарат. «Волокита эта особенно в московских и центральных учреждениях самая обычная», — писал вождь в сентябре 1921 года наркому юстиции Д. И. Курскому, требуя устраивать над волокитчиками показательные суды.

То, что председатель Совнаркома требовал от наркома юстиции, он, конечно, пытался реализовать, прежде всего, в собственном аппарате. В рамках канцелярии УД СНК Мехлис подходил для этого вполне. Его методы в работе с людьми, отточенные в Гражданскую войну, оказались как нельзя кстати. Прежде всего, он добился через ЦК укомплектования канцелярии «политически проверенными» работниками. Излишне самостоятельных, как и ленивых, неаккуратных, не терпел. Выполняя требование Ленина, добился, чтобы письма, адресованные председателю СНК, докладывали ему как можно быстрее.

«Сотрудникам нижней приемной вменяется в обязанность, — гласил его приказ, — секрет-пакеты, адресованные Владимиру Ильичу Ленину, передавать непосредственно (минуя общую регистратуру) дежурной секретарше Большого Совнаркома или тов. Фотиевой (личный секретарь главы правительства. — Ю. Р.). Все прибывающие секретные пакеты на имя Владимира Ильича Ленина заносить в особую книгу № 1, указывая месяц, число и час приема». Нарушители держали ответ немедленно.

Во весь рост встала еще одна проблема. Совнарком и Совет труда и обороны плодили массу документов. Что-то устаревало, что-то противоречило ранее принятому, а что-то дублировало друг друга — во всем этом бумажном море разобраться было почти невозможно. Когда председатель СНК или кто-то из наркомов запрашивал справку по любому вопросу, на поиски уходили долгие часы, а то и дни. Мехлис железной рукой попытался навести элементарный порядок и здесь, введя четкую регистрацию входящих-исходящих, отладив работу справочного бюро. Малейшая задержка рассматривалась как чрезвычайное происшествие.

Возможно, на канцелярском поприще талант Льва Захаровича развился бы с необычайной силой. В конце концов, с такого же поста в Президиуме Верховного Совета СССР начал К. У. Черненко, а стал в итоге — страшно сказать — генеральным секретарем ЦК КПСС! Но бывшего политкомиссара ждала иная стезя: в ноябре 1921 года он вновь был откомандирован в распоряжение ЦК, а там последовало новое назначение — в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции. Сталин — нарком Рабкрина формировал свою команду во вверенном ему ведомстве.

Мехлис участвовал в поисках той оптимальной схемы надведомственного контроля, которая могла бы обеспечить успешную борьбу с бюрократизмом и волокитой в советских учреждениях, действительное наблюдение за проведением в жизнь всех декретов и постановлений центральных государственных органов, подготовку предложений об упрощении и улучшении системы государственного управления. Именно такие задачи были поставлены перед Народным комиссариатом Рабоче-крестьянской инспекции «Положением», утвержденным декретом ВЦИК от 7 февраля 1920 года.

Советские историки давали высокую оценку деятельности наркомата в первый год его существования, отмечая заметный рост его авторитета по сравнению с предшественником — Наркоматом государственного контроля и массовость рядов добровольных помощников из числа рабочих и крестьян.[22] Однако к моменту перехода Мехлиса на работу в НК РКИ обстановка там усложнилась. Придание РКИ статуса «ведомства над ведомствами», чего так добивался Сталин, вызвало резкие возражения даже некоторых руководящих деятелей партии. Такого «чудища», как советская система контроля, писал Л. Б. Красин, нигде в мире нет. «Главная наша беда заключается в том, — подчеркивал он, — что мы не можем, не умеем организовать именно производство. В этом самое слабое, а вовсе не в том, что у нас нет достаточно хорошо построенного контролирующего аппарата».[23]

Недостатков в работе в самом деле накопилось так много, и они преодолевались руководством настолько медленно, что фракция РКП(б) при наркомате вынуждена была весной 1921 года обратиться в Центральный комитет с докладной запиской, в которой констатировались слабость и несогласованность в работе коллегии, отсутствие координации в деятельности отдельных центральных инспекций, очень слабая связь с местными органами, запущенность в обучении широких масс рабочих и крестьян контролерской работе и вообще низкий авторитет РКИ.

Критика, звучавшая изнутри наркомата, смыкалась с резкими оценками политического руководства страны. Наркомат РКИ подвергался Лениным острой критике за раздутость штатов, рыхлость и громоздкость. Рабкрин должен, подчеркивал предсовнаркома в письме Сталину от 21 сентября 1921 года, не ловить и изобличать, а вовремя поправлять, предупреждать нарушения путем жесткого контроля. В ответной записке, направленной Ленину в тот же день, Сталин, по сути дела, отверг все замечания.[24] В октябре он пошел еще дальше, поставив перед Оргбюро ЦК РКП(б) вопрос о перераспределении работников-коммунистов в наркоматах, причем с таким расчетом, чтобы лучших сосредоточить у себя. Потребность РКИ Иосиф Виссарионович исчислял в 1000–1200 человек, в крайнем случае — 250 человек. «Расчет мне кажется преувеличенным», — лаконично констатировал Ленин, давая понять, что специалисты не пекутся, как блины, и нужны не одному Сталину. Тем не менее перераспределение коммунистов в госаппарате произвели, и именно в его рамках Мехлис попал в Рабкрин на должность заместителя начальника общего управления.

25 ноября коллегия РКИ назначила его председателем комиссии по улучшению структуры центральных и местных органов наркомата. Одновременно по поручению заместителя наркома В. А. Аванесова он также изучал правильность использования в аппарате рабочих и крестьян, специально делегированных с мест. Эта проблема по мере перехода страны к новой экономической политике приобретала очень острый характер. Введение хозрасчета поглотило почти все кадры ранее привлеченных к работе в РКИ рабочих и крестьян: руководители, не желая содержать за счет своих предприятий контролеров, отзывали их на места. В результате число делегированных в 1922 году уменьшилось по сравнению с предыдущим годом почти в 10 раз. До 12 тысяч человек, то есть в три раза, сократилось и общее число штатных сотрудников.

На этом фоне рациональное использование наличных сил приобретало особое значение. Свои соображения Мехлис вместе с проектом доклада в Политбюро ЦК РКП(б) доложил коллегии. Они заключались в предложении при производстве инспекций и ревизий во всероссийском масштабе отказаться от сплошных обследований и перейти к выборочным. Когда снизу доверху обследуются административный аппарат или хозяйственная отрасль, резонно писал автор доклада, то отвлекаются чуть ли не целиком все силы в центре и в местных РКИ, остальные же дела и участки работы вынужденно забываются.[25]

Сберечь силы и при этом повысить качество проверок, сосредоточить основное внимание на чисто ревизионной работе, в чем ощущалась особая нужда, на взгляд заместителя начальника общего управления, позволили бы следующие меры: переход к обследованию лишь отдельных, наиболее существенных для РКИ объектов; четкое формулирование цели и задач обследования; заблаговременное составление программы работ.

Более живая, напрямую смыкающаяся с практическими ревизиями и проверками работа началась, когда Лев Захарович возглавил центральную административную инспекцию Рабкрина — одну из основных в наркомате. По положению она ревизовала деятельность центральных учреждений: наркоматов внутренних дел, юстиции, почт и телеграфов, национальностей, Государственного политического управления, Центрального статистического управления, а также ведала хозяйственной деятельностью учреждений СНК РСФСР и ВЦИК. Иначе говоря, Мехлис-аппаратчик приобретал своеобразный опыт: ему довелось контролировать не производственный сектор, а главным образом аппарат, и общаться приходилось в основном с управленцами центральных ведомств.