— Завербовал вас?!

Лунзи не поняла, одобрение или возмущение прозвучало в голосе Сассинак. Она постаралась коротко, как только можно, рассказать об обстоятельствах вербовки и о том, что за ней последовало. Сассинак слушала молча, глядя куда-то вдаль, и лишь покачала головой, когда Лунзи закончила.

— Ну, моя дорогая, мне кажется, что, даже если мы будем разговаривать неделями, вы и тогда найдете, чем меня удивить. — В ее голосе не проскользнуло ничего, что могло бы сказать, было ли это удивление приятным. Лунзи показалось, что уважение к рангу Коромеля было одной из причин ее сдержанности. Чтобы подчеркнуть эту сдержанность, Сассинак оттолкнулась от стола. — Мне бы хотелось размять ноги, да и вы еще толком не видели корабля. Устроим экскурсию?

— Конечно. — Лунзи была только рада прервать напряженный разговор. Следом за Сассинак она вышла в коридор, ведущий вдоль главной палубы. — Теперь здесь все по-другому, — вздохнула она, спускаясь вслед за прапраправнучкой по кормовой лестнице на десантную палубу. Она как раз обратила внимание, что стены — нет, напомнила она себе, переборки — были зелеными здесь и серыми наверху.

— По-другому?

— У меня не было времени рассказать, но когда нас вытаскивали с Амброзии, за нами пришел именно этот крейсер Флота, «Заид-Даян». Капитана я никогда, не видела, но это была женщина. Вот почему я дала Вариан и другим тогда, на Ирете, именно это название. У меня было такое ощущение, что все это уже когда-то происходило, а теперь повторяется. Ты и этот корабль…

Сассинак хмыкнула:

— Мой корабль не мог быть тем самым. Дело на Амброзии случилось задолго до Иреты и того, как вас погрузили в холодный сон, так ведь? Больше сорока лет назад? Это, должно быть, был сорок третий… Тот корабль погиб в сражении в год, когда я закончила Академию.

Она кивнула отделению моряков, которые отступили к переборке, давая ей пройти, и подождала Лунзи, чтобы продолжить.

У Лунзи мурашки пробежали по коже. Еще одно напоминание, что она не стала старше, а просто перескочила через несколько десятилетий.

— Ты уверена? Когда я услышала, что это «Заид-Даян», да еще с женщиной-капитаном, я подумала, что, может быть…

Сассинак покачала головой:

— Я не настолько старше вас. Спасательную экспедицию на Амброзию мы все изучали на семинарах по тактике на втором курсе. Это была Грациэла Виниш-Мартинес, ее первое назначение и новый корабль. Ей сначала жутко досталось от комиссии по расследованию, когда она привела корабль обратно с такими повреждениями, но потом какой-то разведчик с Амброзии или что-то в этом роде…

— Зебара, — подсказала Лунзи, едва дыша.

— Кто бы там ни был, он написал рапорт в комиссию, после которого от нее отстали. Я вспомнила об этом, когда мне самой пришлось предстать перед комиссией. Ведь я же видела ее саму. Она должна была прочитать нам, женщинам-кадетам, лекцию по психологии командования для женщин-офицеров. Мы все считали эту тему глупой и рассуждали об этом по дороге на занятия. В аудитории никого не было, кроме сидевшей в углу пожилой женщины, вроде тех отставных офицеров, которые снуют по Академии, выполняя никому не понятную работу. Я едва заметила ее, как и ее старомодную магнитную доску и маркер. Мы заняли свои места, гадая, на сколько адмирал Виниш-Мартинес опоздает. — Сассинак вздохнула. — Шепот нарастал, и тогда маленькая женщина встала. Никто не обратил на это внимания. Когда она вышла вперед, мы решили, что сейчас она скажет, что адмирал задерживается или не придет совсем. И тут — Лунзи, я могу поклясться, что никто не видел ее звезд до тех пор, пока она сама не захотела этого, — она просто каким-то образом появилась перед нами. Она не сказала ни слова, а мы уже вставали, чтобы приветствовать ее, даже раньше, чем поняли, что случилось.

— А дальше? — Лунзи была явно заинтригована.

— А дальше она одарила нас великолепной улыбкой и сказала: «Это была маленькая демонстрация психологии командования». А потом она повернулась и вышла, а мы не могли даже вздохнуть.

— Мой Бог!

— Вот именно. Вся лекция в одной демонстрации. Мы не в силах были забыть это, мы часами пытались повторить ее преображение, но не могли. Она потом говорила, что это не зависит от твоего роста, внешности, силы или громкого голоса, а от чего-то еще, и если этого нет, то его не заменит ни сила, ни красота, ни положение.

Двери лифта открылись на маленькой площадке, окруженной разноцветными трубами, гудящими и шипящими. Табличка гласила: «Экологический отсек первого уровня».

— Учение медитации? — Лунзи хотелось бы знать, о чем думает Сассинак.

— Возможно. Это входит в основной курс обучения офицеров Флота. Но для этого все же нужен еще какой-то талант… — Сассинак нахмурилась.

— У тебя он есть, — заверила ее Лунзи. Она видела, как экипаж корабля относится к Сассинак, и чувствовала свое собственное уважение к ней.

— Ох… Наверное, да. Мне удается внушить чувство реальности юным энсинам. Но и только. — Она засмеялась, отбрасывая воспоминания прочь. — А мне так хотелось научиться этому…

— Она была твоим кумиром в детстве? Ты мечтала о Флоте до того, как завербовалась?

Было ли это причиной ее здравомыслия?

— Ну что вы, нет. Я хотела быть такой, как Карин Колдей.

Должно быть, Лунзи выглядела очень озадаченной, и Сассинак сказала:

— Извините, я забыла. Сорок три года — она не могла еще быть видеозвездой, когда вы в последний раз… Я хотела сказать…

— Не стоит беспокоиться, — отмахнулась Лунзи. Она никогда не была поклонницей видеозвезд, но Сассинак произнесла имя Колдей так, словно оно было нарицательным.

— Всего лишь звезда приключенческих фильмов, — объяснила Сассинак. — Клубы поклонников, плакаты и так далее… Мои подруги и я мечтали о приключениях в космосе и мужчинах у наших ног…

— Мне кажется, что ты этого добилась, — сухо произнесла Лунзи. — Или твоя команда достаточно хорошо это изображает.

Сассинак смутилась — эффект был потрясающий.

— Это не так уж похоже на фантазии. На Карин никогда не оставалось ни царапины, только несколько эффектных полосок сажи. Иногда эти полоски составляли весь ее костюм, но обычно она одевалась в серебряные или золотые облегающие комбинезоны, более чем открытые на груди. Она могла одной рукой перебросить через голову дюжину пиратов, а другой расстрелять еще десяток и при этом играть свою мелодию, не пропустив ни такта. Когда я была ребенком, мне не приходило в голову, что человек, которого морили голодом и регулярно избивали в ториевой шахте, не может иметь столь пышную фигуру. А если карабкаться нагишом по склону вулкана, очень трудно сохранить такие длинные лакированные ногти.

— Гм-м. Она до сих пор популярна?

— Не настолько. Эти фильмы теперь почти не показывают, разве что классику, «Лунное затмение» или «Железную цепь». Она теперь играет в настоящих драмах и политике. — Сассинак поморщилась, вспоминая высказывания Дюпейниля о своем бывшем идеале. — Мне говорили, что актриса на самом деле возглавляла одну из подрывных групп. — Она вздохнула. — Мы прошли почти всю десантную палубу, а я вам ничего не показала… А вот и отсек жизнеобеспечения, благодаря которому мы живы.

— Я видела табличку, — кивнула Лунзи. Отсюда было слышно монотонное уханье насосов.

Сассинак постучала по круглой бежевой трубе с неожиданной нежностью:

— Моим первым заданием после Академии стала установка новой системы жизнеобеспечения на крейсере.

— Я думала, что для этого есть специалисты…

— Разумеется. Но командир обязан знать все. Чисто теоретически капитан обязан знать каждую трубку и каждый провод, каждый файл, блок в компьютере, каждую деталь вооружения и каждый грамм продовольствия… где что находится, как работает, кто должен заботиться об этом. Так что все мы начинаем с какой-нибудь из главных корабельных специальностей и в течение первых двух полетов проходим через все отделы.

— Ты знаешь все это? — В глубине души Лунзи считала, что это совершенно невозможно, но ей не хотелось, чтобы Сассинак заметила это.