Сделать это ей помешал лорд Рэнд, не очень-то по-джентльменски схватив девушку за локоть.

— Бросьте, мисс Петтигрю, не будьте такой трусихой. Это всего лишь Луиза. Она вас не съест.

— Уж, определённо, не за столь короткое знакомство — заметила леди Эндовер, а затем жестом указала на кресло: — Может, присядете? Я велю подать каких-нибудь напитков.

Мисс Петтигрю вновь пробормотала благодарности и извинения, не оставляя в то же время намерения уйти.

— О, ну сядьте уже, наконец, — не выдержал её покровитель. — Не забывайте, что вам некуда идти, а даже если бы и было куда, вы бы всё равно не знали, как туда добраться. Кроме того, Луизе всё ещё не терпится узнать, кто вы такая и почему оказались здесь, просто она чертовски хорошо воспитана, чтобы это показать. Ведь так, Луиза?

— Мне любопытно, почему у мисс Петтигрю был такой ошеломлённый вид, когда Джефферс объявил о тебе, Макс. Неужели все эти месяцы ты провёл, выдавая себя за другого?

И не дожидаясь ответа, она обратилась к брату с просьбой позвонить прислуге. Сия особа появилась незамедлительно. Не то что их домашние слуги, подумалось Кэтрин, которые имели привычку притворяться глухими, а если потом всё же откликались на зов, то делали при этом чудовищно оскорблённый вид. Этот же появился, исчез и вновь возник через минуту — эдакий безупречно вежливый и знающий своё дело дух.

Пока не принесли напитки, сестра лорда Рэнда поддерживала лёгкое течение занимательной беседы, не прибегая при том к помощи обоих посетителей и всего, что касается погоды. Подали чай для дам и кофе для брата леди Эндовер, который, бросив оскорблённый взгляд на предложенную чашку, промаршировал к столу, где стояло несколько графинов.

— Макс, — попыталась урезонить его сестра.

— Ваш кофе, милорд.

— Брось, Луиза, — пробормотал он, ставя бутылку на место, — уже давно перевалило за полдень.

— Не спорю. Однако полагаю, тебе стоит кое-что объяснить не только мне, но и мисс Петтигрю, а ты и трезвый-то весьма загадочен.

— Нечего объяснять, — отрезал его сиятельство, с тоской глядя на искрящиеся хрустальные сосуды. — Когда я встретил мисс Петтигрю, та была в беде, и обсуждать генеалогию нам было некогда. Да и сама она не казалась очень разговорчивой.

Его сестра обратилась к странно одетой гостье:

— Сахар, мисс Петтигрю?

Кэтрин, во все глаза смотревшая на бродягу, что в мгновение ока обернулся представителем благородного сословия, медленно перевела взгляд на хозяйку и поразилась, как вообще кто-то мог не замечать, пусть даже всего мгновение, этой очаровательной женщины.

Графиня Эндовер была светловолосой, как и её брат, и тоже довольно высокой, но его резкие, угловатые черты более мягко воплотились в миловидном женском лице. Облачённая в платье цвета морской волны, сидевшее как влитое на её безупречной фигуре, леди Эндовер представляла собой прекраснейшую женщину из всех, что Кэтрин доводилось видеть. Даже не будучи au courant[6] новейших веяний, мисс Пеллистон была уверена, что платье графини являлось последним писком моды, сшитым вручную лучшими couturieres[7].

Почти ослеплённая блеском хозяйки дома, Кэтрин начала мучительно осознавать тусклость собственной внешности. А муки совести, которые по прошествии последних нескольких часов жестокостью уже ничем не уступали рою разъяренных ос, отнюдь не добавляли уверенности в себе. Она едва смогла кивнуть в ответ.

— В какого рода беде?

Хотя голос леди Эндовер прозвучал весьма дружелюбно, подозрительный взгляд, брошенный ею в сторону брата, вызвал два ярких пятна на щеках Кэтрин. К счастью, мисс Пеллистон была избавлена от необходимости отвечать, потому как лорд Рэнд одарил сестру красноречивой гримасой.

— Не надо смотреть так, словно это моих рук дело, Луиза. По крайней мере, не я заварил эту кашу.

Оторвавшись наконец от созерцания соблазнительно выстроившихся в ряд графинов, он занял место рядом с её сиятельством.

«Будто, — мелькнуло в голове у Кэтрин, — ему вдруг стало очень неуютно». Хотя девушка не была уверена, что не приписывает лорду Рэнду свои собственные чувства. Сама же она горячо желала тихо просочиться сквозь обюссонский ковёр [10], тем самым избежав необходимости представлять свое возмутительное поведение вкупе с его ужасными последствиями на обозрение досточтимой леди.

— Так что ты натворил, Макс?

— О, прошу вас, — перебила Кэтрин. — Мистер… его милость был сама доброта, и это всё, на самом деле, моя вина.

— Это не ваша вина, не могу понять, какой чёртов идиот забил вам голову подобной ерундой: якобы вы должны вымаливать прощение за то, что поступили, как любая другая женщина в здравом уме. Проклятье, Луиза, можно подумать, что эта окаянная страна всё ещё живёт в Тёмных веках [11].

— Должна признать, что пока не вполне понимаю, о чём идёт речь, — ответила ему сестра. — Может, мисс Петтигрю удастся объяснить лучше.

Мисс Петтигрю до сих пор удавалось сносить все унижения без слёз. Теперь же, будучи обвинённой в нелепости, она наконец дала им волю. Грудь Кэтрин вздымалась, а слёзы, которые она тщетно старалась сдержать, весьма затрудняли попытки разобрать выпаленное ею скандальное признание.

— Сбежала? — переспросила леди Эндовер, после того как эти слова перевёл для неё брат. — Не понимаю. Уверена, мисс Петтигрю не подмастерье.

— Разумеется, нет. О чём ты вообще думаешь, Луиза?

— Если она не беглый подмастерье, то почему плачет? Я, конечно, справлюсь у Эдгара, но насколько понимаю, только беглые подмастерья преследуются законом. Штраф или заключение…

— Она сбежала из дома, потому что отец заставляет её выйти за одного старого маразматика. — И лорд Рэнд продолжил повествование об украденном ридикюле и романтическом бегстве мисс Флетчер. Кэтрин с облегчением заметила (между всхлипываниями), что он тактично опустил некоторые иные её злоключения, представив дело так, будто описанные события происходили всего несколько часов назад.

Когда он закончил свой краткий рассказ и ответил сестре на пару вопросов, леди устремила взор на гостью, уже успевшую обрести некое подобие спокойствия.

— Понимаю, — проговорила графиня, — Макс привёз вас сюда в надежде, что я смогу сыграть роль кузины Агаты.

— О нет! Я уже сказала ему, что намерена отправиться домой. Вот только… — Кэтрин покраснела ещё гуще, но всё же, проглотив гордость, добавила: — Боюсь, я вынуждена занять несколько шиллингов, чтобы заплатить вознице.

— Ну, разве это не самая трусливая вещь…

— Макс, — тихо перебила его леди Эндовер.

— Но она не может…

— Если мисс Петтигрю пожелала вернуться, едва ли мы можем насильно удерживать её здесь, ведь так?

— Чёрт возьми, Луиза…

Графиня повернулась к брату спиной.

— Тем не менее, мисс Петтигрю, — сказала она, — вы сейчас слишком расстроены, чтобы путешествовать. Простите, что говорю об этом, но ваш цвет лица оставляет желать лучшего. Если я сейчас позволю вам уехать, моя совесть будет мучить меня так, что я наверняка заболею.

— На самом деле я в порядке, — возразила Кэтрин. — Мой цвет лица всегда оставлял желать лучшего.

— Моя совесть не позволяет поверить вам. Я приношу глубочайшие извинения, моя дорогая, но она совершенно беспощадна, эта моя совесть. Молли проводит вас в гостевую комнату и принесёт чашку свежего чая, а то вы едва притронулись к своему, и, боюсь, он уже остыл. — Голос леди Эндовер зазвучал повелительно: — Сегодня вы останетесь здесь. Отложим наше обсуждение до завтра, пока вы не отдохнёте.

— Может, лучше сделаете, как она говорит? — внёс предложение лорд Рэнд. — У моей сестрицы упрямая совесть. Спорить бесполезно.

В иных обстоятельствах ни лестью, ни приказами нельзя было бы удержать Кэтрин в Эндовер-Хаус. Ведь она всё ещё находилась в Лондоне, где каждый шаг, предпринимаемый ею с момента приезда, оборачивался различными бедствиями. Ей хотелось только стремглав бежать из этого города.