Сева Силуянов был здорово не в себе. Как всегда после праздников в Светкином общежитии он думал с досадой: «Говоришь ведь им — мало закуски! Нет, не понимают…» Вот и в этот раз, возвращаясь домой, он мечтал только о своем прохладном, скрипучем диване, на который можно рухнуть и не заботиться больше о проклятом тротуаре, все время подозрительно забирающем влево. Он преодолел уже полпути до своего дома, как вдруг…

Ох, уж эти авторы — фантазеры! Ну какой еще «вдруг», когда человек еле тепленький? Самому бы тебе такой «вдруг»… Ну, ладно, что там у тебя дальше? Пришельцы налетели?

Точно. В темном переулке Севу встретили трое. Во мраке рубиново светились их глаза, мутно освещая раструбы ушей.

— Приветствуем тебя, землянин! — сказал один из пришельцев. — Позволь пригласить тебя на нашу планету для участия в составлении библиотеки вселенского разума.

— Не курю я, ребят, — ответил Сева, — и вообще, сам из местных, так что вы не очень тут…

— Если ты согласен, землянин, то пора в путь, нам необходимо как можно скорее выйти за пределы Солнечной системы.

— Выйти? — Сева уставился на говорившего. — Ты что же стращать меня будешь? Пойдем, выйдем!

И он решительно направился вперед. Трое следовали за ним. Посреди переулка возвышалось крупное бесформенное сооружение.

— Сюда, — сказал один из пришельцев, — это наш корабль.

Оказавшись внутри, Сева огляделся, благо салон был хорошо освещен, заметил несколько мягких, удобных кресел, немедленно сел в одно из них и безмятежно уснул.

Проснувшись на следующее утро, Силуянов обнаружил себя уже на планете Гермиде в компании знаменитого гермидского профессора Ван-дер Граафа. Профессор поприветствовал гостя от лица всего населения планеты, после чего, по просьбе Севы, объяснил ему, где он находится и как сюда попал.

— Ваше пребывание на Гермиде продлится три дня. Ночью мы будем считывать из вашего мозга информацию для фондов библиотеки, а днем вы совершенно свободны, можете гулять по городу или отправиться в путешествие, заблудиться у нас невозможно, так что чувствуйте себя, как дома.

Силуянов не возражал. Узнав, что его в целости и сохранности доставят домой, он перестал беспокоиться за свою судьбу л только пожаловался профессору на состояние здоровья. Ван-дер Грааф подробно расспросил Севу о его ощущениях и сейчас же пригласил известного гермидского биолога Гей-Люссака. Минут десять они колдовали в соседней комнате над какой-то машиной, после чего профессор принес Севе блюдо квашеной капусты и стакан рассолу.

Ободренный Силуянов принялся за еду, он хотел было попросить и опохмелиться, но постеснялся. Вздремнув затем еще несколько часов, он, наконец, почувствовал себя лучше и ^ышел на улицу подышать воздухом.

Шагая по городу, Сева не обращал особого внимания на окружающее его великолепие, чтобы не уронить своего достоинства. Он был настолько горд и независим, что в земной жизни даже не здоровался с участковым, поэтому постарался теперь настроить себя критически и всех встречных награждал презрительным взглядом.

Между тем вечерело. В прохладных тихих скверах зажглись фонари, там приятно шумели и гуляли редкие прохожие. Севе скверы не понравились, как-то ненатурально они выглядели. Ему не попадалось ни одной сломанной скамейки, на них даже ничего не была нацарапано. Фонари горели над самой головой, их можно было не то что камнем — ногой достать, но ни одного разбитого не нашлось, а гермидяне ходили мимо, как будто их это не касалось. Возле фонтанов стояли маленькие раскладные креслица для отдыха, ну просто подходи, бери и уходи. «Равнодушие в людях», — думал Сева. Ему стало тоскливо, и он отправился домой, то есть в библиотеку Вселенского Разума.

По пути он заглянул в сияющий голубой облицовкой общественный туалет и, уединившись, попытался с помощью карандашного огрызка оставить на стене лаконичный автограф. Силуянова ждало глубокое разочарование: карандаш крошился и рассыпался, не оставляя никакого следа. Сева так расстроился, что, забыв и об основной цели своего прихода, покинул негостеприимное заведение и отправился дальше…

Анализируя в эту ночь силуяновскую энцефалограмму, Профессор Ван-дер Грааф был сильно обеспокоен. Он немедленно связался с психологом Бойлем-Мариоттом и попросил его прилететь как можно скорее.

— Землянин стал сильно тосковать, — говорил он, — его разрывают смутные желания, я начинаю опасаться за его здоровье. Необходимо создать для него более привычную обстановку…

Проснувшись утром и обнаружив себя все в той же комнате, Сева поморщился, натянул брюки и рубашку и снова отправился бродить по городу. А чем еще заниматься? «Пивка бы сейчас холодненького», — думал он, шагая по проспекту.

И вдруг, за ближайшим углом перед Севой открылся очаровательный вид: посреди пустыря, которого — чтоб мне лопнуть! — вчера здесь не было и в помине, стоял голубой фанерный ларек «Пиво». Возле него, прихотливо изгибаясь, шумела очередь. Сева со всех ног бросился к людям.

— Ребята! — закричал он. — Вас когда привезли? Вы тоже библиотечные?

Но никто не обратил на него внимания, только одно корпусная женщина окинула Севу холодным взглядом и строго произнесла:

— Много вас таких в знакомые набиваются… В очередь становись!

Силуянов не стал спорить и поскорее занял очередь за сереньким мужичком с канистрой. Наконец-то он мог спокойно вздохнуть! Атмосфера была привычная, разговоры все знакомые:

— …А за ним, значит, дед в плаще, за дедом на мотоцикле двое, потом вот в шлепанцах, за ним три женщины, потом э-э… таксист, а уж за таксистом — ты!

— Каво? Этот дед пришел, когда я уже с полчаса тут стоял! А занимал я за бабкой с бидоном…

Немного в стороне пятеро парней, расположившись кружком, прихтсбывали из трехлитровой банки. Когда пиво кончалось, один из них подбегал к ларьку, совал банку в окошко и, сплевывая в сторону очереди, говорил: «Уплочено уперед». Если очередь начинала попискивать, остальные четверо, засунув руки в карманы, подходили ближе.

Сева скоро совсем освоился, он сбегал на проспект, раздобыл какое-то подобие банки, тяжело вздыхая об оставшейся дома дюралевой канистре, и голос его вновь уверенно зазвучал в общем хоре.

Впрочем, стоять в очереди за пивом — не такое уж наслаждение. Стоит на минуту потерять бдительность, и можно пасть жертвой пронырливых старушонок. И вот уже тебе говорят, что за мужчиной стоял мужик, но он за тарой ушел, а за ним вот эти двое, потом девушка, а уж за девушкой — ты. Но редкозубая девушка в сапогах-чулках на босу ногу заявляет вдруг раскатистым басом: «Не помня я ево, за мной Серега-крановщик стоял». Самое главное здесь — не спорить. Делаешь тупое, если в этом есть необходимость, лицо и соглашаешься: «Правильно. А я что говорю? Тут майор стоял, переодеваться пошел…» После этого предлагаешь совсем другой вариант, в котором ты стоишь впереди всех перечисленных лиц.

Добравшись до середины очереди, Сева изрядно утомился. «Черт его знает, что такое, — думал он, — лучше бы я с профессором поговорил, у них, небось, с этим просто — раз, два — и литр пива. А тут стой как проклятый, да еще оттереть норовят».

Больше всего раздражали его внеочередные. Вон опять этот патлатый с банкой полез в окошко! Сева так возмутился, что даже крикнул: «Кончай наглеть!», о чем сразу пожалел, потому что четверо сейчас же направились к нему. Рыжий парень в потертой шляпе, с узорчатыми руками и тяжелым перстнем на пальце взял Севу за пуговицу и интимно сказал:

— Ты чего выступаешь? Отвести тебя за ларек, попинать, что ли?

Но пинать не стал, стукнул один раз в ухо, совсем не больно, и отошел.

Все же Севу почему-то взяла обида. Он демонстративно отвернулся и подумал: «Ладно, рыжий! Твое счастье, что я не местный…», однако еще долго не мог успокоиться. Конечно, такие случаи бывали с ним и раньше, но сегодняшний особенно как-то задел Силуянова, вероятно, потому, что он вчера целый день бродил по гермидскому городу и немного отвык от обычной жизни. «От своих, понимаешь, терпеть», — думал он с горечью. — «Не дай Бог, еще кто-нибудь из гермидян видел…»