Он задумался:

– Да… Есть у меня один грех, в котором я бы исповедоваться хотел…

– Только один?! – не сдержалась я и тут же прикусила язык, так как Сталин, потеряв терпение, уничтожающе посмотрел на меня.

– Ты!.. Жертва любви! Не забудь завтра митрополиту Алексию на исповеди рассказать, как ты разговариваешь со своим, как ты говоришь, супругом законным! Чувствую, зря я тут тебе про социалистическое равенство рассказывал. Распустил совсем. Все! Спать пойдем. А то уже выезжать скоро…

Рано утром мы прибыли в Кремль. И я действительно исповедовалась будущему патриарху Алексию во всех своих грехах. Когда он услышал, ради чего я прилетела в 1937 год, и понял, почему за последние месяцы страна постоянно шла каким-то новым курсом, он сказал, что благословляет меня на продолжение трудов во благо отечества и будет молиться за то, чтобы Сталин с Божией помощью сумел заложить основу великого государства, а я беспрепятственно дала ход новой истории России в своей реальности.

Попав в 2010 год, я прилегла на диван и посмотрела на Натаныча, сидевшего за ноутбуком:

– Ты даже не представляешь себе, что со мной произошло за последние десять часов.

– И что же? – спросил он, с любопытством разглядывая меня. – Отец народов объявил православие основой идеологии, сказал, что в СССР все религии будут мирно сосуществовать, и заставил майора нэкэвэдэ, или кем он там был в твоем 1937 году, заниматься вопросами Русской православной церкви? Да?

Я села, от удивления сжав в руках подушку:

– Откуда ты знаешь?

– А я в Интернете прочитал, кто такой Карпов. Ну а потом приплюсовал к этому разговоры про имперскую идеологию. Это лихо! Так он, по-нашему говоря, еще повысил свой рейтинг доверия. Что еще интересного произошло?

Махнув рукой, я ответила:

– Ты понимаешь… Вроде бы выбрали патриарха. Но серьезно Сталин говорить об этом не мог, потому что у него настроение было уж больно хорошее. Он все время острил и сказал, что буквально за два часа собрал в Кремле двух митрополитов и распорядился, чтобы они большевистскими темпами созвали архиерейский собор.

– Да, – ничуть не удивился Натаныч. – Он тебе правду сказал. Только у нас этот разговор в 1943 году состоялся. И митрополита там было три. А у тебя два. Потому что митрополит Николай у тебя в 1937 году еще митрополитом не стал, и его не пригласили. Да, и вот что характерно: Сталин действительно посоветовал им проявить большевистские темпы и решить этот вопрос в три дня. А избранный патриарх Сергий, между прочим, называл его мудрым богопоставленным вождем народов великого Союза. Так что плохо ты своего благоверного знаешь.

– Невероятно! – воскликнула я. – Это в нашей с тобой реальности было?!

Натаныч захлопнул ноутбук:

– Ну, к сожалению, о твоей реальности я в Интернете ничего прочитать не мог. Хотя мне этого бы ой как хотелось. Поэтому пришлось довольствоваться информацией о нашем существующем и, увы, далеком от процветания государстве. Так… Ну а что было потом? По твоему затуманенному грезами взгляду видно, что еще что-то необыкновенное случилось.

Я не могла не улыбнуться:

– Мы завтра венчаемся в Успенском соборе Кремля. Поэтому сегодня ходили на исповедь и причащались.

Натаныч встал со стула и ошарашенно посмотрел на меня:

– Ты хочешь сказать, что он исповедовался?!

– Да, нашему будущему патриарху Алексию. Тому, которого теперь называют Алексием Первым.

– Батюшки милые! – он снова сел и облокотился на спинку. – А я не верил, что тебе удастся уговорить его построить идеальное общество! Что делается! Что у тебя там за страна? Почему я родился в другом мире? Я бы столько всего полезного для государства мог сделать… Ладно… – махнул он рукой и решил оставить эту тему. – Какие у нас планы?

– Ну, я опять из режима выбилась. Поэтому он мне разрешил дома посидеть. Короче говоря, было бы хорошо, если бы ты меня завтра спозаранку на дачу забросил. Мне там в девять надо быть.

Я ушла домой, а утром переместилась в 1937 год.

Сталин снова встретил меня в парадной форме. Он был настроен торжественно и серьезно. Придирчиво рассмотрев мой скромный макияж и, видимо, решив, что в таком виде меня спокойно можно вести под венец, он сказал:

– Вот твое новое платье. Переоденься, я на тебя посмотрю. Прическу делать не будем, потому что ее все равно фата прикроет.

– А не поздновато мне в фате замуж выходить? – спросила я, беря в руки свой подвенечный наряд.

– Ну, что-то же у тебя должно на голове быть. Я решил, что фата – не самый плохой вариант.

После того как я с его помощью застегнула на себе длинное, до пола, платье и кучей доисторических заколок закрепила на голове фату, мне захотелось себя рассмотреть, и я убежала к зеркалу. Уж не знаю, почему Сталин выбрал для меня именно такой стиль. Возможно, это было продолжением имперской темы. Но в этом атласе с ниспадающей прозрачным шлейфом фатой я стала остро напоминать себе довоенную герцогиню, вступающую в политически важный брак с каким-нибудь великим князем пограничного государства. При этом его китель с золотыми погонами только усиливал впечатление.

– Не слишком шикарно для 1937 года? – спросила я, разглядывая нас в зеркало.

– Это соответствует курсу, которому страна будет следовать с этого момента. 1937 год должен войти в историю Советского Союза как наиболее значимый и с точки зрения внутренней политики, и со стороны международных отношений.

– Чудеса! – Я поправила пышные рукава и взяла в руки хвост от фаты. – А у нас-то ведь 1937 год тоже в историю вошел, правда, несколько иначе. Наверное, в это время звезды как-то по-особому на небе стояли.

Он притянул меня к себе:

– Нам ехать пора. Это не ЗАГС. Опаздывать неудобно.

Я игриво посмотрела на него сквозь белый муар фаты:

– Ты знаешь, я вчера вычитала, что патриарх Сергий называл тебя мудрым богопоставленным вождем народов великого Союза.

– Ну, я думаю, тебя это только радовать должно! – Он накинул мне на плечи моего шикарного черного соболя. – Значит, теперь ты уже не за маршала Советского Союза замуж выходишь, а за мудрого богопоставленного вождя. Должна собой гордиться. Это тебе не эмигрант-неудачник… Ну все. Хватит разговоров. А то действительно опоздаем…

Когда мы подъезжали к Кремлю, я поняла, что, в отличие от нашей гражданской церемонии бракосочетания, о венчании было объявлено заранее. Люди, видимо, находились в шоке от очередного поворота в политике государства, поэтому, когда они прочитали в газетах, что Сталин, решив продемонстрировать гражданам СССР нерушимость своей православной веры, собирается венчаться, им захотелось хоть издали посмотреть на это диво.

Однако была середина недели и в соответствии с ужесточившимися законами любое, даже пятиминутное опоздание на работу грозило лагерями, поэтому к Успенскому собору с самого утра скромненько потянулись по большей части престарелые москвичи и москвички, которые, родившись во времена правления Александра Третьего, в глубине души с нежностью вспоминали «проклятый царский режим» и ненавидели антихристов-большевиков. Но именно на это, как я поняла, и была сделана ставка. Решив, что данная категория граждан сыграет роль средств массовой информации гораздо лучше «Правды», радиотрансляции и еще не существующего телевидения, Сталин распорядился пустить в Кремль ровно столько человек, сколько это позволяла территория. Таким образом, он повысил свой рейтинг доверия еще и у этой контрреволюционно настроенной прослойки общества, включил сарафанное радио и при всем честном народе повел меня через площадь к Успенскому собору. При входе мы, как водится, дали возможность сделать свою работу фотографам. И под приглушенные голоса не верящих своим глазам людей вошли в храм.

Тут я выяснила, что главными фигурами на нашей свадьбе будут назначенные идеологическими проводниками нового курса Молотов и Карпов, которого я наконец-то увидела. При этом Молотов после подписания всех сногсшибательных международных договоров уже совершенно спокойно воспринимал очередной виток сталинской политики и вел себя так, будто все происходящее было обычным делом для 1937 года. А Карпов, как видно, еще не переварил свое новое назначение и потому выглядел испуганно, но радостно. Что касается приближенных к Сталину членов Политбюро и их жен, то, разумеется, в соборе присутствовали не все. Так, Каганович, имея вполне уважительную причину, церемонию пропустил, чем сильно меня порадовал…